поле битвы и отдавать, если нужно, различные приказы. Вместе с тем данное положение царя имело и психологическое значение, ведь воины, зная, что они находятся под наблюдением владыки, будут доблестнее сражаться, рассчитывая на награду.
Шахиншах Хосров II (591–628 гг.), вооруженный как катафракт. Рельеф в Так-и Бостане. Воспроизведено по: Gall H., von. Das Reiterkampfbild in der iranischen und iranisch beeinfl ussten Kunst parthischer und sasanidischer Zeit. Berlin, 1990. Taf. 15а.
Армянский царь располагал достаточно развитой системой комплектования войск. Бузанд отмечает наличие гвардии, которая размещается на своих квартирах (III, 20; ср.: Мовсес Хорен., II, 7). Возможно, 10 000 отборных всадников (IV, 33; 48; V, 1), являющихся наиболее мобильной частью ополчения азатов, и составляли гвардию (ср.: Plut. Crass., 19, 1). Можно предположить, что это войско называется Бузандом maternik gund (III, 8)[431]. Постоянными спутниками царя были, кроме слуг, стражи шатра (III, 20:?oranapahk) и конные рабы (III, 20: ramikspas; ср.: Plut. Crass., 19). Впрочем, и челядь также могла вооружаться мечами, копьями, дротиками, секирами и, по-видимому, кривыми мечами (IV, 15). Отдельно упоминаются лейб-гвардейцы-щитоносцы (IV, 15; V, 6), которые, стоя на страже во дворце, имеют на вооружении секиры (V, 6). Они могли быть идентичны охране шатра в походе.
Шахиншах Хосров II в окружении своих вельмож. Серебряное блюдо. Государственный Эрмитаж. Воспроизведено по: URL: http://users.stlcc.edu/mfuller/HermitageSassanid.html (дата обращения: 28.02.2019).
Основную часть армянской армии составляли контингенты князей-нахараров, которые являлись по призыву царя со своими воинами. Ударной силой их войск была тяжеловооруженная конница землевладельцев-азатов (III, 9; ср.: Strab., XI, 4, 4; 14, 9; Plut. Lucul., 26; 27; 28; Crass., 19; Мовсес Хорен., III, 15). Последние были защищены доспехом и шлемом, их главным наступательным оружием была пика (IV, 20; 21; 24; V, 4; 6). Конь, по крайней мере у военачальников, также имел защитное вооружение (V, 37). Отметим, что армянские конные копейщики, как и катафракты других народов, по-видимому, не были вооружены щитом (IV, 20; V, 6). Последний известен у персов в VI в. (Agath. Hist., III, 28), хотя при осадах конные гвардейцы применяли его и в IV в., защищая царя (Amm., XX, 7, 2)[432]. Один раз Бузанд упоминает, что князя Амазаспяна Мамиконяна сопровождали конные щитоносцы, однако они не названы копейщиками (V, 37; ср.: Amm., XX, 7, 2: щиты у конных персидских гвардейцев). Можно предположить, что это были обычные гвардейцы князя, сопровождавшие его верхом. Если судить по информации Фавстоса, то лук и стрелы армянские, впрочем, как и персидские, катафракты не применяли. Во всяком случае он не упоминается у тяжеловооруженной конницы, хотя оба этноса славились в древности как лучники[433]. Возможно, данный акцент не случаен. Он говорит о том, что пика была главным оружием катафрактов. По крайней мере знатный юноша, не ставший еще взрослым, весьма умело стрелял из лука (V, 43; ср.: IV, 39). В 374 г. армянский царь также умел стрелять, сидя верхом, по преследовавшим его римлянам (Amm., XXX, 1, 7).
Ополченцы набирались в случае необходимости (III, 8: gugaz). Среди пехотинцев упоминаются воины, имеющие в качестве главного оружия копья, секиры, топоры, луки, мечи и, по-видимому, короткие мечи (vaƚraworkс) (IV, 20)[434]. Вероятно, действительно существовала определенная специализация внутри армянской пехоты, ведь ополченцы из разных местностей царства имели то оружие, к которому они привыкли.
Как уже отмечалось, стратегия описывается Бузандом более подробно. Нападающей стороной были персы, стремившиеся подчинить Армению. Стратегическая же доктрина армян была, наоборот, оборонительной. Вместе с тем стратегическая оборона в крепостях использовалась аршакидскими войсками главным образом при неожиданных нашествиях врагов, когда противник имел подавляющее численное превосходство, а обороняющиеся не успевали подготовиться к отпору (III, 7; IV, 55; ср.: Мовсес Хорен., III, 28). Обычно же армяне заранее знали о сборах в поход армии шахиншаха, ведь последняя не была регулярной и собиралась из отрядов землевладельцев длительное время (Hdn., VI, 5, 3; ср.: Hdn., III, 1, 2). Таким образом, армяне обычно успевали собрать свое менее многочисленное войско прежде, чем иранцы произведут вторжение. Редко персидские войска могли неожиданно напасть на пограничные отряды армян и прорваться на территорию царства (IV, 21), ведь отряды нахараров должны были защищать границы (IV, 2). Чаще армяне, зная примерный путь вторжения врага, выводили собранное войско к границе (IV, 46), ведь при меньшем числе бойцов обороняться было легче, чем наступать. Однако в подобной ситуации персидские колонны могли совершить обходной маневр и вторгнуться в Армению через другие горные проходы (IV, 24). Персы, для того чтобы не дать возможность армянам сосредоточить свои войска для битвы в одном месте, могли разделять армию вторжения на три части, заставляя этим противника также разделить свои силы (IV, 22). В данной ситуации иранцы, естественно, рассчитывали на свое численное превосходство в бою. Однако армяне также действовали весьма умело. Чтобы разделенные персидские армии не могли помочь друг другу в крупных сражениях, обороняющиеся, скоординировав свои действия, одновременно нападали на все три армии врага.
Одной из черт армянской стратегии была превентивная война. Чтобы избежать вторжения, царь Армении отправлял свои войска на персидскую территорию, вынуждая шахиншаха вести борьбу с ними на своей территории (III, 8; IV, 25).
При вторжении на неприятельскую территорию персы проводили стратегию выжженной земли: разрушали населенные пункты, пленных мужчин бросали под ноги слонов, а женщин и детей сажали на дышла телег или размолачивали цепами, оставшуюся же часть пленников угоняли и поселяли на территории империи (IV, 23; 24; 55; 58; ср.: Hdn., VI, 2, 5; Мовсес Хорен., III, 35). Причем затем эти поселенцы, по древневосточной практике, набирались в персидскую армию, но, вероятно, они не воевали против своих единоплеменников (V, 7).
Если персы заранее узнали местность, то они могли разбить армянское войско, напав из засады (III, 8). Впрочем, этот любимый персами стратегический прием Бузанд упоминает всего один раз (ср.: Amm., XVIII, 8, 3; Socrat. Hist. eccl., VII, 20)[435]. Персы могли применять и такую стратегему, как захват вражеских лошадей, выпущенных на пастбище (V, 43). Это был достаточно эффективный метод лишить неприятельскую конницу — основу армянской армии — лошадей. Сами же персы в походе своих коней не выпускали пастись, а давали им корм в лагере (Mauric. Strat., XI, 1, 8).
Судьба кампании решалась в генеральном сражении (IV, 26; 27; 35; 36; 37; 38; 39; 40; 41; 42; 43; 47; V, 5; 39; 40). Перед сражением армяне старались все свои войска стянуть в одну армию, присоединить союзников (IV, 20; ср.: V, 4; 5). Видимо, само место для сражения назначалось воюющими сторонами заранее (IV, 20; ср.: Socrat. Hist. eccl., VII, 18; Proc. Bel. Pers., I, 13, 17; Theoph. Sim., III, 7, 14–15). Следовательно, выбиралось поле, удобное для действия конницы.
О расположении отрядов на поле боя свидетельствовали знамена и значки (IV, 20; V, 43). Так, Бузанд упоминает присутствие в персидской армии слона, несшего царские значки (IV, 22). Также мы узнаем, что на знамени нахарарского рода Мамиконянов был изображен голубь (? — вероятно, порча рукописной традиции), знаком же рода был орел (IV, 2). Отметим странное противоречие между гербом и изображением на знамени. Кроме того, военачальники имели на шлеме знаки различия (V, 43). Управление боем велось с помощью сигналов труб (IV, 20).
Фрагмент рельефа Шапура II (309–379 гг. н. э.) в Бишапуре. Боевой конь. Воспроизведено по: Vanden Berghe L. Archéologie de l’Irān ancien. Leiden, 1966. Pl. 80b.
Перед фронтальным столкновением войск мог происходить конный поединок полководцев (V, 37; ср.: Socrat. Hist. eccl., VII.18; Proc. Bel. Pers., I, 13, 29–37), ведь подготовка конных азатов стояла на высоком уровне и они могли показать свои индивидуальные способности по владению оружием (V, 5).
Армяне могли выделять авангардный отряд, который располагался перед основной линией войск (V, 1; 4; ср.: Мовсес Хорен., II.46) с целью завязки боя, вероятно, на решающем участке атаки. Нападение велось на центр иранской армии, где стоял царь или военачальник (IV, 31; ср.: Mauric. Strat., XI, 1, 9), ведь после гибели военачальника персидские войска обычно обращались в бегство (IV, 31; V, 43; ср.: Proc. Bel. Pers., I, 15, 16; также см.: Xen. Anab., I, 8, 12).
Об армянской и персидской тактике мы можем судить лишь по описанию битвы при Гандзаке (лат. Ganzaca), столице Атропатены (V, 5). Построение войск противников, с одной стороны, персов, а с другой — армян и римлян, аналогично: впереди стоит копьеносная конница, позади нее — пехота (упоминаются только щитоносцы союзников). Основной бой ведется между конницей персов и армян. О начале схватки путем традиционной для персов перестрелки из лука речь не идет (ср.: Proc. Bel. Pers., I, 14, 35). Само сражение представляет серию поединков верховых копейщиков (ср.: V, 4; 43). Когда всадники шахиншаха, вероятно превосходящие по численности армян, одерживали в очередной атаке верх, то армяне отступали под прикрытие «стены щитов» своей пехоты[436]. Последняя, раздвинувшись, пропускала всадников, а затем опять смыкалась. Причем главную роль в пешей фаланге играют римские войска, пришедшие на помощь армянам. Автор достаточно ясно описывает действие пехоты в бою: «Когда персидские войска начинали несколько теснить греческие войска или армянские полки копьеносцев, они входили за прикрытие греческих легионов щитоносцев или армянских щитоносцев, как в крепость, и отдыхали» (пер. М. А. Геворгяна). Следовательно, в гиппомахии принимали участие и всадники римлян. Подобной четкой координации действий пехоты и конницы удивляется (естественно, в описании Бузанда) шахиншах Шапур II.