[187]), можно попытаться восстановить примерную численность этого войска. И эти расчеты показывают, что под началом князя С. И. Микулинского со товарищи было порядка 1,5 тыс. детей боярских (и примерно 1–1,5 тыс. их послужильцев), до 1 тыс. татар и примерно с тысячу стрельцов – всего до 4,5–5 тыс. «сабель» и «пищалей».
Спустя пять лет, зимой 1558 г., Иван Грозный и его бояре, вынашивая план посадить на крымском столе «своего» «царя», направили в низовья Днепра судовую рать во главе с перешедшим на службу московского государя князем Д. Вишневецким. Ядро этого войска составили рязанские дети боярские, казаки и стрельцы. И когда князь Андрей Курбский позднее писал, что под началом князя Вишневецкого было 5 тыс. ратных людей (до 1 тыс. детей боярских с послужильцами и 3–4 тыс. стрельцов и казаков)[188], он вряд ли сильно преувеличил их численность. Список голов рати князя[189], явно скопированный книжником-летописцем из воеводской «отписки», подтверждает его сведения.
Годом позже трехполковая судовая рать из детей боярских, стрельцов и казаков под началом окольничего Д. Ф. Адашева снова двинулась на Крым по маршруту, проложенному прежде Д. Вишневецким и М. Ржевским, «промышляти на крымскыя улусы». Исходя из списка голов и воевод этого войска[190], выходит, что под началом Данилы Адашева было около 500–700 детей боярских (и примерно столько же их послужильцев), до 1 тыс. стрельцов и примерно столько же казаков – в сумме 3–4 тыс. «сабель» и «пищалей».
И еще один пример, астраханский. Весной 1556 г. Иван Грозный и бояре, узнав об измене астраханского «царя» Дервиш-Али, решили его примерно наказать – чтобы другим было неповадно, а заодно продемонстрировать потенциальным изменникам, что у Москвы длинные руки. С этой целью государь «отпустил» Волгою «в Асторохань голову стрелецкого Ивана Черемисинова с его стрелцы да Михаила Колупаева с казаки, да с вятчаны велел идти Федору Писемскому; да послал государь в прибавку голову ж стрелецкого Тимофея Пухова сына Тетерина с его стрелцы, да с вятчаны Федора Писемьского, да с ними атаманы многие с казаки»[191]. И хотя относительно размеров подчиненного Черемисинову войска в летописях и разрядных записях ничего не сообщается, но можно попытаться представить, сколько примерно было ратных в «судовой» рати, отправившихся вниз по Волге принуждать Дервиш-Али к повиновению. Из приведенной выше цитаты следует, что под началом Ивана Черемисинова оказались по меньшей мере два стрелецких прибора и один казачий, то есть до 1,5 тыс. ратников. К ним стоит добавить вятчан Федора Черемисинова, а их могло быть около 1 тыс. (во всяком случае, для Полоцкого похода шестью годами позже с Вятки должно было выступить против государевых недругов 500 бойцов и еще 25 пищальников, и это было «вполы прежнего наряду»[192], да и в летописи говорится, что вятчан возглавляли по меньшей мере два атамана). Одним словом, можно полагать, что под началом нашего героя было порядка 2,5 тыс. ратных людей – сила по тем временам немалая, хорошо оснащенная и вооруженная преимущественно огнестрельным оружием.
Таким образом, если подвести предварительные итоги, то можно сказать, что в эпоху Ивана Грозного численность выставляемых в поле ратей сильно колебалась и зависела от размера и характера задач, которые они должны были решить, а также от ожидаемого противника, его боеспособности. Если в поход отправлялся сам государь, то такое войско легко переваливало за 20 тыс. бойцов, не считая обозных и посошных людей. «Стандартная» пятиполковая рать, действовавшая на отдельном направлении, редко дотягивала до этой цифры (если только, как в 1572 г., не ожидалось вторжения серьезного неприятеля – того же крымского хана). Обычно ее численность колебалась между 10–20 тыс. «сабель» и «пищалей». Наконец, трехполковая «лехкая» рать, решавшая обычно тактические задачи, имела в своем составе менее 10 тыс. бойцов. Еще раз подчеркнем, что в наших расчетах мы учитывали только боевой элемент, оставляя за порогом обозную прислугу-кошевых.
Последние, как уже было отмечено выше, были вооружены и при случае легко могли превратиться в комбатантов (и уж, во всяком случае, играли далеко не последнюю роль в ходе фуражировок, не хуже саранчи опустошая неприятельскую местность). Кроме того, мы не берем в расчет посоху, на которую возлагались пусть и вспомогательные, но оттого не менее важные функции, без которых большая рать не могла эффективно решать поставленные перед ней задачи. И тем более мы не берем в расчет следовавший за войском многочисленный небоевой элемент, который привлекала возможность поживиться за счет обслуживания ратных, грабежа и мародерства.
Нетрудно заметить, что разрядная документация никак не дает оснований утверждать, что московский государь располагал действительно «тьмочисленными» ратями. В 50-х – начале 70-х гг. XVI в. государево войско хотя и не дотягивало до совершенно баснословных цифр, которые сообщают нам современники (легко исчислявшие московские полчища сотнями тысяч, как это сделал, к примеру, немецкий книжник Т. Бреденбах, у которого царское войско, осадившее летом 1558 г. Дерпт, было оценено как 300-тысячное, притом что реально под началом воеводы князя П. И. Шуйского находилось около 10 тыс. воинов!), однако по тем временам представляло собой весьма серьезную силу. Мало кто из европейских государей того времени мог позволить себе выставить в поле пусть даже не 50-тысячную рать, но хотя бы 25–30 тыс. пехоты и конницы с могущественной артиллерией, и делать это с пугающей регулярностью, наводя тем самым ужас и смятение на врагов и соседей. Пожалуй, только Великий Турок, султан Османской империи Сулейман I Кануни, и король Испании Филипп II, опиравшийся на несметные сокровища Индии, могли сравниться в этом с Иваном Грозным.
Но, говоря о численности русских полевых армий 3-й четверти XVI в., мы ничего до сих пор не сказали о том, сколько же всего ратных людей всех чинов было в распоряжении того же Ивана Грозного. Увы, сказать что-либо определенное по этому поводу чрезвычайно сложно. Мы уже отмечали выше, что первые сохранившиеся сметы воинских сил Русского государства датируются послесмутным временем, а более ранние списки погибли в огне гражданских войн, интервенции и мятежей. В нашем распоряжении есть лишь косвенные указания, позволяющие представить хотя бы в первом приближении общую численность русского войска в то время.
В качестве точки отсчета мы используем сметный список 7139 (1630/31) г. Согласно этому списку, в ведении различных ведомств находилось почти 86,5 тыс. служилых людей разных чинов (без учета послужильцев, с которыми численность ратных перевалила бы за 90 тыс. человек)[193]. Логичным было бы предположить, что в первой половине правления Ивана Грозного, когда Русское государство находилось на подъеме, общая численность ратных никак не могла быть меньше этой цифры. Косвенным образом это предположение подтверждают две любопытные росписи. Одна из них принадлежит английскому дипломату Дж. Флетчеру, побывавшему в России в конце 80-х гг. XVI в., другая сохранилась в так называемом «Московском летописце» начала XVII в.
Отличие этих сведений от сообщений о «тьмочисленном» московском войске заключается в том, что они характеризуют общую численность московского войска вовсе не как умопомрачительную и баснословную. Книжник-составитель «Московского летописца», повествуя о сражении при Молодях в 1572 г., сообщал, что перед началом кампании 1572 г. «государевых людей было во всех полкех земских и опришлиных дворян и детей боярских по смотру и с людьми 50 000, литвы, немец, черкас каневских 1000, казаков донских, волских, яицких, путимъеких 5000, стрельцов 12 000, поморских городов ратных людей, пермичь, вятчен, коряковцов и иных 5000…», то есть суммарно 73 тыс. ратников[194]. Между тем, как уже было сказано выше, в эту кампанию Иван Грозный выставил две армии – на южном, крымском, «фронте» одну и вторую – на «фронте» северо-западном, шведском. Напрашивается предположение, что перед нами не список со смотра войск, собранных на южном фронте, что как будто следует из контекста летописного известия, сколько некая выдержка, выписка из не дошедшей до наших дней общей сметы всех вооруженных сил Русского государства в 70-х гг. XVI в. И список этот явно неполный.
Уверенность в том, что перед нами данные именно некоей общей росписи, хранившейся в Разрядном приказе, возрастает, когда мы знакомимся с отчетом Дж. Флетчера. Еще раз подчеркнем, что его сведения разительно отличаются от сообщений иностранцев, писавших о «тьмочисленном» войске, коим располагал, по их словам, московский государь. Согласно Флетчеру, русское войско насчитывало немногим более 96 тыс. ратников, в том числе 80 тыс. всадников, 12 тыс. стрельцов (столько же, сколько и в «Московском летописце») и 4300 иностранцев[195].
Учитывая, что в 1572 г. речь шла о двух полевых армиях, а Флетчер писал обо всех вооруженных силах Российского государства (выделено нами. – В. П.), то схожесть данных наводит на мысль, что оба автора «питались» из одного и того же источника. Можно ли определить его? На наш взгляд, можно! В частности, касаясь источников «Московского летописца», В. И. Буганов, исследовавший его текст, отмечал, что среди материалов, на которые опирался анонимный автор этого текста, были официальные документы, в том числе и разрядные книги[196]. Между тем известно, что официальные разрядные книги в 1-й пол. XVII в. содержали в себе подробнейшие сведения о численности вооруженных сил Русского государства