При составлении «разряда» дьяки и подьячие Разрядного приказа непременно учитывали требования совместного – царя, бояр и митрополита – «приговора» лета 1550 г., согласно которому «в болшом полку быти болшому воеводе, а передовому полку и правые руки, и левые руки воеводам и сторожевого полку первым воеводам быти менши болшого полку перваго воеводы. А хто будет другой в болшом полку воевода, и до того болшого полку другово воеводы правые руки болшому воеводе дела и счету нет, быти им без мест. А которые воеводы будут в правой руке, и передовому полку да сторожевому полку воеводам первым быти правые руки не менши. А левые руки воеводам быти не менши передового полку и сторожевого полку первых воевод. А быти левые руки воеводам менши правые руки перваго воеводы. А другому воеводе в левой руке быти менши другова же воеводы правые руки…»[263] Этот приговор отражал как сложившуюся к тому времени (и с небольшими коррективами действовавшую и впоследствии[264]) иерархию воевод, так и самих «титульных» полков, во главе которой стоял Большой полк, за которым следовал Передовой, затем – Правой руки и Левой руки, и замыкал ее Сторожевой полк.
При этом отметим, что «разряд» для каждого похода и кампании составлялся наново, и сами разрядные «полки», как и прежде, не имели ни постоянной организации, ни стабильной структуры. В зависимости от целей и задач, которые должна была решать государева рать в конкретном походе, наряд сил в ней (о чем мы уже говорили прежде) изменялся в весьма широких пределах. Другое дело, что если мы сравним, предположим, состав «полков» согласно «уряжению» 1477 г. с «уряжением», к примеру, рати в зимнем 1558 г. походе в Ливонию, то мы заметим, что состав «полков» более или менее выровнялся – число служилых «городов», записанных в разные «полки», уже не различался столь разительно, как прежде. При этом «титульные» «полки», в отличие от прежних «полков»-«баталий», представляли собой, на наш взгляд, скорее военно-административные образования-«дивизии», нежели тактические единицы, действовавшие на поле боя как некое целое.
Судя по всему, в ходе «полковой» «реформы» Ивана Грозного была приведена к единому «стандарту» и упорядочена «штабная», если так можно выразиться применительно к тем временам, служба (и это упорядочивание было связано, очевидно, с теми переменами в административной сфере, которые как раз в это время и происходили). Выше мы уже отмечали, что при великих князьях (как минимум) в походах работала своя небольшая походная канцелярия, выполнявшая параллельно и штабные функции, о чем свидетельствует хотя бы тот же «походный дневник» зимней кампании 1477/78 г. Теперь же окончательно устоялась практика, когда при «большом» воеводе находилась небольшая походная канцелярия с присланным из Москвы дьяком и несколькими подьячими. Они хранили присланные из Москвы «большому» воеводе со товарищи из Разрядного приказа наказ с планом кампании (примером тому может служить наказ воеводе князю М. И. Воротынскому накануне памятной Молодинской кампании лета 1572 г.[265]), походный «разряд», списки детей боярских «в естех и не-тех» и прочую текущую документацию; оформляли решения военного совета, подготавливали боярские «отписки» и победные реляции-сеунчи в Москву, вели записи подвигов ратных людей (на основании которых служилые могли претендовать на государево жалованье), получали государевы грамоты из столицы и пр. О характере работы такого «походного» (или «разрядного») «шатра» и о тех документах, которые через него проходили, может сказать сохранившийся буквально чудом архив «походного шатра» воеводы князя В. Д. Хилкова, датируемый 1580 г.[266]
Помимо «походного шатра», и «большой» воевода, и прочие полковые воеводы обросли многочисленной свитой, не говоря уже о тех случаях, когда в поход выступал сам государь. В «Записной книге» Полоцкого похода, к примеру, отдельный раздел был посвящен «свитским» детям боярским, «которым быти в рындах и в поддатнях (телохранителях и оруженосцах Ивана IV. – В. П.), и которым быти в головах в становых, и которым в головах в посылочных, и которым быти в ясоулех, и в дозорщикех, и в подъещикех, и в ыных посылках»[267]. Разряд же Ливонского похода Ивана Грозного в 1577 г. сообщал, что для такого рода «штабной» службы было назначено «у воевод на розсылку детей боярских розных городов сорок деветь человек»[268].
Вместе с упорядочиванием полковой организации и «штабной» службы царского войска, очевидно, реорганизации и упорядочиванию подверглась структура и самих «полков». Еще с XV в., по мере роста численности полевых ратей, «тактические» «полки», как уже было показано выше, начали включать в себя несколько «городовых» «полков» и княжеских дворов. Пока под началом воеводы в «баталии» ходили несколько сот бойцов, это было нормально. Однако по мере увеличения численности «полков» проблемы, связанные с управлением ими и на марше, и в особенности на поле боя (что было связано с переменами в тактике русского войска во 2-й половине XV – 1-й половине XVI в., так называемой «ориентализации», выразившейся в замене ориентации на рукопашный, «съемный» бой, на дистанционный, «лучный»), только нарастали. Как результат, возникла необходимость более мелкого членения «полков»-«дивизий».
Возможно, некие наметки децимальной организации «полков» и «городов» появились как минимум еще при Василии III. Однако «сотенная» «реформа» – дело рук Ивана IV и его советников (некий оставшийся неизвестным венецианец, побывавший в России в середине 50-х гг. XVI в., писал про Ивана Грозного, что он «много читает из истории Римского и других государств, отчего он научился многому. Он также часто советуется с немецкими капитанами и польскими изгнанниками, и для собственной пользы взял себе за образец римлян, которые благодаря хитрости побеждали в битвах дикие и ужасные народы»[269]). Согласно летописи, в ходе последнего, третьего по счету, Казанского похода 1552 г. Иван повелел «урядить» «в полъку его царском коемуждо сту бранным детем боярскым голову устроить из великых отцов детей, изячных молотцов и искусным ратному делу, дл болшего дела супротивнаго и для розных посылок, да койжды сын боярьской своего голову знают и приближатся к делу, да всяк вооружается на брань, а о ином не смущаются…». Затем опыт реорганизации Государева полка был распространен и на другие «титульные» «полки» – «да не будет смущениа в полцех к делу пришедши»[270].
Учрежденные «сотни» обычно состояли из детей боярских (и их послужильцев) одного «города» (или, по крайней мере, они преобладали), а численность их могла колебаться в довольно широких пределах. Так, согласно росписи «сотен» Государева полка в Полоцком походе, «сотня» князя Дм. Хворостинина насчитывала 4 стольников, 1 стряпчего, 7 жильцов (придворные чины. – В. П.), 15 выборных детей боярских, 15 детей боярских дворовых и «з городов» (надо полагать, что вместе с придворными они были младшими начальными людьми в «сотне»), 127 псковских помещиков и 30 ярославских детей боярских – итого 200 человек (надо полагать, без учета послужильцев). Другая «сотня», во главе с князем Ф. Татевым, имела 1 стряпчего, 3 жильцов, 10 выборных детей боярских, 7 дворовых и 133 городовых сына боярских новгородской Водской пятины – итого 154 человека (и снова без послужильцев)[271]. Можно предположить, что создание «сотен» в составе «полков» стало, с одной стороны, следствием завершения формирования характерной оборонительной тактики, которой придерживались в полевых сражениях большие русские рати (об этом дальше), с другой же – ответом на рост численности «полков»-«дивизий». И в таком случае те самые «гуфы», о которых упоминают польские источники в описаниях сражений с русскими, – это и есть те самые «сотни».
Делились ли «сотни» внутри себя на более мелкие единицы – вопрос остается открытым. Имеющиеся в нашем распоряжении источники об этом умалчивают, хотя в этом в принципе нет ничего невозможного (впрочем, даже если и были в составе «сотни» «десятки» и «полусотни», то, скорее всего, они формировались по родственным и территориальным связям). Но вот что касается структуры пехотных подразделений, стрелецких и казачьих статей, приказов и приборов, здесь ситуация более прозрачна. Здесь децимальная организация четко просматривается с самого начала – под 7020 г. (1511/12) в описании неудачного штурма Смоленска в 1512 г. упоминается псковский сотник Хоруза, командовавший псковскими же пищальниками, вызвавшимися попытать счастья в штурме смоленских валов[272]. Если же не брать в расчет набираемых с «земли» пищальников, предшественников стрельцов, для которых существование децимальной организации отнюдь не выглядит чем-то необычным и из ряда вон выходящим, то при создании корпуса стрелецкой пехоты десятичный принцип организации соблюдался с самого начала (возможно, что этот принцип стрельцы и унаследовали от пищальников).
Обратимся к летописному свидетельству. Оно гласило, что «того же лета (7058 г. от Сотворения мира, а по нашему летосчислению 1549/50 г. – В. П.) учинил у себя царь и великий князь Иван Васильевич всея Русии (Иван Грозный. – В. П.) выборных стрелцов ис пищалей 3000 человек, а велел им жити в Воробьевой слободе (опять Воробье-во. – В. П.), а головы у них учинил детей боярских: в первой статьи Гришу Желобова сына Пушешникова, а у него пищалников 5000 человек да с ними головы у ста человек сын боярской, а в другой статьи Дьяк Ржевской, а у него пищал-ников 500 человек, а у всяких у ста человек сын боярской; в третьей статье Иван Семенов сын Черемисинов, а у него 500 человек, а у ста человек сын боярской в сотниках; в четвертой статья Васка Фуников сын Прончищев, а с ним 500 человек, а у ста человек сын боярской; в пятой статье Федор Иванов сын Дурасов, а с ним 500 человек, а у ста человек сын боярской; в шестой статье Яков Степанов сын Бундов, а у него 500 человек, а у ста человек сын боярской…»