Пренебрежение разведкой и организацией постоянной сторожевой службы не только тогда, когда воеводы «распускали войну», но на марше, могло очень дорого стоить всем – от большого воеводы до последнего ратника. В этом, к примеру, мог убедиться на своем примере зимой 1564 г. князь П. И. Шуйский, когда его, избитого, ограбленного и связанного, мужики-русины, подданные великого князя литовского Сигизмунда II, в «благодарность» за предыдущие «подвиги» его ратников сажали в колодец. Опытный и толковый военачальник, Шуйский допустил трагическую ошибку, недооценив противника, литовского наивысшего гетмана Н. Радзивилла Рыжего и его помощника польного гетмана Г. Ходкевича. Воевода со товарищи, по словам летописца (явно поработавшего с материалами официального расследования причин неудачи), «шли не по государьскому наказу, оплошася, не бережно и не полки»[309]. В итоге встреча с неприятелем оказалась для русских неожиданной и завершилась поражением, потерей обоза и гибелью самого воеводы.
Стоит заметить, кстати, что из описания неудачного похода князя П. И. Шуйского следует, что московские ратники следовали не просто «оплошася», но еще и «доспехи свои и всякой служебной наряд везли в санях»[310]. Согласитесь, что картина живо напоминает ту, что была летом 1377 г. на реке Пьяна, когда русское войско «оплошишася и небрежением хожаху, доспехи своя въскладоша на телеги, а ины в сумы, а у иных сулицы еще и не насажены бяху, а щиты и копиа не приготовлены»[311]. Выходит, что обычай надевать доспехи и вооружаться перед боем, а не на марше был весьма устойчивым, и отсюда значение разведки и правильно организованного боевого охранения только возрастало – чем раньше неприятель будет обнаружен, тем больше времени у ратников будет изготовиться к бою. И еще одно важное следствие – рассказ из печальной повести о походе князя Шуйского объясняет смысл фразы из «дневника» Полоцкого похода Ивана Грозного зимой 1562/63 г., согласно которой царь «кошем приговорил идти за полки, которые кошевники которого полку, и тем всякому идти за своим полком»[312]. Действительно, если ратники везут всю свою воинскую «снасть» в кошу, то где ему, обозу, быть, как не за своим полком? Вставить этот небольшой, но весьма показательный факт в описание походного порядка русского войска из «наставления» времен Лжедмитрия – и картина русского войска на походе может считаться завершенной.
В свете всех этих боевых эпизодов становится ясным, почему Разрядный приказ требовал от полковых воевод заниматься организацией разведки и боевого охранения на марше и во время бивуаков, говоря словами немодного ныне классика, «настоящим образом», чтобы они «про короля и про его приход розведывали допряма», «над литовскими людьми поиск учинити», «от себя посылали проведывать татар под люди и языков добывать», «в одном месте не стояли, ходили бы есте, переходя, чтоб вас литовские люди не нашли» и чтобы «на прямое бы есте дело с литовскими людьми не ставились» с тем, «чтоб нашего дела поискать, а собя уберечи» (фразы из грамот, посланных из разряда воеводе князю В. Д. Хилкову летом 1580 г., наглядно показывающие, как должны были действовать сторожи)[313]. Ведь отборный, составленный из «резвых людей» ото всех полков «ертаул», передовая застава (или, паче того, особый полк), и завеса из высланных вперед и на фланги «покрылений» и «подъезщиков» должны были и уберечь главные силы от неожиданного нападения противника, и не дать неприятелю проведать о выдвижении русских войск и намерениях государевых воевод, и, добыв языков, узнать «подлинные вести» о противнике и его замыслах.
Естественно, что и неприятель, в свою очередь, старался «погромить» русские сторожи и станицы и захватить языков. И в таких стычках побеждал не сильнейший, а хитрейший (по словам упоминавшегося выше Г. де Боплана). В эпистолярном наследии Ивана Грозного сохранилось описание любопытного эпизода такой «малой» войны между русскими и татарскими сторожами. Летом 1573 г. думный дворянин и бывший опричник Василий Грязной был послан с отрядом в 115 «санопальников» в Поле, с тем чтобы, по словам головы, «на Миюс ходити и на Молочные Воды языков добывати, которые бы ведали царево умышленье, кое бы тебе, государю, безвестну не быти»[314].
Увы, Грязному не повезло, и охотник сам стал добычей. Неудачливый станичный голова жаловался царю, что его подчиненные подвели его, «ково ни пошлю, и тот не доедет да воротитца, да приехав солжет: где ни увидит какой зверь, да приехав скажет – «люди»…». И закончилась вся история тем, что Василий попал в татарский плен (да там, судя по всему, и сгинул). Описывая обстоятельства, при которых он оказался в татарском плену, думный дворянин писал Ивану Грозному, что, обнаружив неприятелей, он «послал Василья Олександрова с товарыщи сторожей гоняти», сам же «стал в долу с полком, а Василью приказал: «Любо, реку, учнут тебя гоняти, и ты, реку, к нам побежи». Посланный Грязным голова Василий Степанов исполнил все, как приказал ему Грязной – напал на татарских «подъезщиков», а когда те контратаковали, обратился в бегство («и как Василей учал гоняти сторожей – ино Василья встретили татарове да почали гоняти»), наводя татар на засаду. «И Василей побежал мимо меня, – продолжал дальше Грязной, – и яз, холоп твой, и молыл Василью так: «Пора напустить?» и, кинувшись встречю, Василья отнял, надеючись на полк, да сцепился с мужиком». Увы, станичники не поддержали своего воеводу и, пока он рубился с татарином, обратились в бегство («полк весь побежал, и рук не подняли». Кстати, во время осады Казани князь Андрей Курбский оказался в схожей ситуации, когда повел своих людей в атаку против прорывающихся из Казани татар. Однако, вопреки ожиданиям князя, «те все благородные, их же уже собралось было аки со триста, яже обещались и устремились были со мною вкупе на них (татар. – В. П.) ударити, да погладили возле полка их, не сразився с ними», и Курбский врубился в ряды неприятелей сам-четверт[315]). Подоспевшие бусурманы (а и было их, татар, по сообщению Грязного, 280 человек), после упорного сопротивления, «поимали» голову. Василий потом похвалялся царю, что его-де «мертвого взяли; да заец, государь, не укусит ни одное собаки, а яз, холоп твои, над собою укусил шти человек до смерти, а двадцать да дву ранил; и тех, государь, и ко царю принесли вместе со мною»[316].
Небольшая зарисовка из истории «малой» войны Поле, однако, согласитесь, очень и очень показательная. В ней (и в наказе воеводе Хилкову), как в капле воды, отразились все основные особенности и характерные черты станичной и сторожевой службы и тактические приемы (атака частью сил неприятельской заставы с последующим ложным отступлением и заманиванием врага в засаду и «отнятием» отходящих товарищей от преследующих их неприятелей). Стоит заметить, что схожие тактические приемы применялись русскими начальными людьми, воеводами и головами не только во время набегов и несения сторожевой службы, но и время «прямого дела», и не важно, большими силами это «дело» творилось или же малыми. Однако обо всем по порядку.
Представим некую гипотетическую ситуацию, когда к воеводам русского войска, находящегося на марше ли, на бивуаке ли или же на «берегу» в ожидании нападения татар, от находящихся далеко впереди сторожей пришла весть о том, что неприятель большими силами двигается навстречу, намереваясь дать бой (как это было, к примеру, в 1436 г. под Скорятином «в Ростовъской области». Тогда Василий II договорился было со своим врагом, князем Василием Косым, о перемирии и распустил своих воев на прокорм, тогда как Косой и не думал соблюдать договор и попытался напасть на распущенное войско великого князя. Ан нет, ничего у него не вышло – сторожи успели предупредить Василия II о появлении его недруга, и великий князь успел собрать своих ратников для отпора[317]). По тем или иным причинам (обоз-кош отягощен добычей, отступление откроет врагу дорогу в русские земли или же, наоборот, вражеское войско мешает выполнить поставленную государем задачу) уклониться от сражения нельзя и «прямое дело» неизбежно. Большой воевода созывает военный совет, на котором начальные люди обговаривают детали будущего «уряжения полков» и порядок их, полков, взаимодействия на поле боя и, естественно, способы управления ими во время сражения. Последний вопрос был одним из важнейших, ибо изощренность тактики русских ратей, особенно тогда, когда войско включало в себя все три рода войск – конницу, пехоту и артиллерию-«наряд», требовала и не менее изощренной и сложной системы условных сигналов-«ясаков», звуковых и визуальных, для управления отдельными частями войска на поле боя и опознавания своих. Так, согласно одному из вариантов летописной повести о сражении на реке Шелонь между москвичами и новгородцами в 1471 г., государевы полки использовали пароль-ясак «Москва», и, по словам книжника, разгромленные новгородцы в панике бежали с поля боя, «вси устрашаемы зело» и «яко скот бродяху, не ведуще друг друга», «иде же им гласи слышатся, якоже уставлен беаше глаголатися ясак полков князя великого «Москва»…»[318].
Помимо подобных словесных ясаков, в русском войске той эпохи активно использовали разного рода звуковые сигналы, подаваемые литаврами-накрами и иными ударными инструментами. Англичанин Дж. Флетчер писал, что русские начальные люди «привязывают к своим седлам по небольшому медному барабану, в который они бьют, отдавая приказание или устремляясь на неприятеля», кроме того, в войске использовались также для подачи сигналов и «барабаны большого размера, которые возят на доске, положенной на четырех лошадях. Этих лошадей связывают цепями, и к каждому барабану приставляется по восемь барабанщиков»