[334]. Подобным образом действовали московские воеводы летом 1471 г. на Шелони и летом 1500 г. на Ведроши[335]. И в том и в другом случае высланный вперед московский передовой «полк» завязывал бой, вынуждая неприятеля контратаковать (можно предположить, что важную роль на этом этапе играли конные лучники, русские и татарские – стоять на месте под ливнем неприятельских стрел не очень приятно, и контратака против проносящихся вдоль твоего фронта вражеских лучников напрашивалась сама собой. И как тут не вспомнить про описанный Герберштейном «танец» в исполнении что татар, что русских – маневр, суть которого заключалась в том, что отряд лучников «закручивал» перед фронтом неприятеля смертельный «хоровод», осыпая врага стрелами при сближении с ним, проносясь вдоль него и на отходе[336]). И когда торжествующий было свою победу противник бросался преследовать отходящих московских «резвецов», он неожиданно натыкался на главные силы русских. Естественно, что расстроившиеся в ходе первого «соступа» и последовавшего за ним преследования неприятельские «полки» не выдерживали контратаки свежих московских сил и, опрокинутые в сабельной рубке, начинали откатываться назад. Неожиданный удар «западного полка» в тыл и фланг противника довершал его поражение.
У этой схемы, при всей ее эффективности, тем не менее были и свои недостатки. Для того чтобы она сработала, необходимо было пространство для маневра, а как быть, если его не было? К тому же такой активной, маневренной манере вести полевое сражение малоподвижные, медлительные пехота и артиллерия были как будто излишними. Однако «герой» Ведроши князь К. И. Острожский в сентябре 1514 г. показал московским воеводам, что это не так, что и пехота, и артиллерия могут сыграть на поле боя весьма значимую, если не решающую роль. В стесненных условиях, где нельзя было осуществить излюбленный московскими воеводами фланговый маневр, лобовые атаки русской конницы, несколькими волнами накатывавшейся на неприятеля (свидетельства с «той» стороны говорят о том, что русская рать была построена перед битвой в три эшелона), несмотря на всю храбрость и упорство детей боярских, не имели успеха. При этом сосредоточенный огонь вражеской пехоты и артиллерии наносил русским существенные потери (так, пушечным ядром был убит воевода Передового полка князь И. И. Темка-Ростовский), что во многом обусловило конечную победу Острожского[337].
Кстати, это не первый случай, когда русская конница терпела неудачу в сражении против «комбинированной» неприятельской рати – 27 августа 1501 г. на реке Серица под Изборском соединенная московско-псковская рать потерпела неудачу в сражении с орденским войском, которое активно использовало в бою артиллерию и ручное огнестрельное оружие. Правда, похоже, что из этой неудачи тогда не были сделаны соответствующие выводы, поскольку спустя три месяца русская рать разбила войско дерптского епископа под Гельмедом, и немцам не помогли ни артиллерия, ни ручницы (которые в качестве трофеев были взяты торжествующими победителями)[338]. Печальный же опыт Орши показал всю опасность пренебрежения полевой артиллерией и пехотой, вооруженной огнестрельным оружием, в полевом сражении.
Впрочем, так ли уж верно замечание Герберштейна о том, что русские не используют пехоту и артиллерию в битвах? Технические характеристики тогдашнего огнестрельного оружия при той «ориентализированной» манере ведения боя создавали серьезные препятствия для его эффективного применения на поле боя – если только противника не удавалось заманить на заранее подготовленные позиции (как это и случилось в сентябре 1514 г. под Оршей). Однако на «берегу», при отражении татарских набегов, такой проблемы не было. «Перелазов» через Оку и ее притоки было не так уж и много, и заранее подготовить укрепленные позиции для наряда и пищальников было не столь уж и сложной задачей. И вот уже в 1480 г., во время знаменитого Стояния на Угре, московские воеводы активно использовали артиллерию. «И многих побиша татар стрелами и пищалми и отбиша их от брега», – с удовлетворением отмечал русский летописец в своем «репортаже с поля боя»[339]. В 1512 г. в ожидании набега крымцев великий князь предписал воеводам «пищальников и посошных людей… розделить по полком, сколько где пригоже быть на берегу» (и, похоже, если судить по житию святого Лаврентия Калужского, под Калугой им довелось отражать, действуя с насадов, попытки татар переправиться через реку)[340]. Спустя два десятка лет, в 1532 г., по получению известий о готовящемся татарском набеге, по решению Василия III и Боярской думы «наряд был великой, пушки и пищали изставлены по берегу на вылазех от Коломны и до Коширы и до Сенкина и до Серпухова и до Калуга и до Угры; добре было много, столко и не бывало…»[341]. В 1541 г., во время нашествия хана Сахиб-Гирея I, русский наряд успешно подавил татарскую артиллерию и, взаимодействуя с конницей, не дал крымцам переправиться через Оку[342].
Можно, конечно, возразить, напомнив про кампанию 1517 г., когда русская пехота успешно повторила маневр, который принес ей успех в битве на Ведроши. По словам летописца, «наперед их (татар. – В. П.) заидоша по лесом пешие многие люди украинные да им дороги засекоша и многых татар побиша». Однако в этом эпизоде стоит обратить внимание на деталь, сообщаемую летописцем, – «пешие люди украинные по лесом их (татар. – В. П.) бити…»[343]. Пехота не стала вступать в открытый бой с неприятелем, но действовала под прикрытием леса и засек. Одним словом, нужно было некое средство, применение которого позволило бы вывести пехоту и наряд на поле боя без угрозы потерять их в случае отхода конницы. И такое средство было найдено. В Вологодско-Пермской летописи под 7038 г. от сотворения мира (1530 г. по нашему летосчислению) в рассказе об очередном походе русской рати на Казань впервые упоминается о применении русскими укрепленного обоза и знаменитого гуляй-города. Правда, тогда государевы воеводы «под городом под Казанью стали, оплошася, и обозу города гуляя не сомкнуша», чем и воспользовалась «черемиса казанская», которая сумела взять несомкнутый гуляй-город, а в нем немалый наряд («пищалей с семдесят») с запасом пороха-«зелья» и ядер[344].
Осторожно предположим, что сама по себе идея укрепленного обоза была позаимствована русскими у кочевников – вспомним хотя бы описание обороны укрепленного обоза киевлянами на Калке в печальной памяти 1223 г. Если же взять более близкое к рассматриваемому нами периоду время, то летом 1501 г. крымский «царь» Менгли-Гирей I и «царь ординской» Шейх-Ахмед (сын того самого «царя» Ахмата, что приходил осенью 1480 г. на Угру) во время противостояния на реке Сосне «учинили» друг против друга «крепости», из которых их ратники выезжали на «стравку» с неприятелями, и крепости эти явно были окопанными вагенбургами[345]. Позднее же, в 20–30-х гг. XVI в., крымцы переняли у османов идею «зарбузан арабалары» – повозок, оснащенных легкой артиллерией и щитами с бойницами для стрелков-тюфенгчи[346]. И похоже, что от татар идея использования подобного мобильного укрепления, «гуляй-города», была очень быстро перенята русскими. Этот «гуляй-город» (который польский шляхтич Н. Мархоцкий, имевший с ним дело в годы Смуты, описывал следующим образом: «Гуляй-городы представляют собой поставленные на возы дубовые щиты, крепкие и широкие, наподобие столов; в щитах для стрельцов проделаны дыры, как в ограде…»[347]) надолго, по меньшей мере на три четверти века, стал надежной опорой и защитой русской пехоты и наряда и позволил вывести их на поле боя.
Новая комбинированная, «общевойсковая» тактика постепенно отрабатывалась в ходе регулярных «стояний на Оке», когда русские полки развертывались вдоль левого берега реки в местах возможной переправы татар, стремясь не допустить прорыва бусурман к сердцу Русского государства. И похоже, что во время «войны двух царей» она была доведена до совершенства, о чем свидетельствует анализ сохранившихся описаний трех крупнейших полевых сражений, которые дали государевы воеводы ратям крымских «царей» под Москвой в 1571, 1572 и 1591 гг.
Во всех трех случаях «прямое дело», решившее исход кампании, стало итогом длившихся порой несколько дней стычек передовых отрядов и маневрирования. В ходе Молодинской кампании 1572 г., к примеру, татары вышли к Оке 26 июля и с ходу попробовали переправиться через реку, но были отражены русской конницей, действовавшей при поддержке укрытых в полевых укреплениях, возведенных на «перелазах», пехоты и наряда. Некоторое представление о том, как выглядели эти схватки, этот бой, может дать описание схожего случая, что дал в своей «Истории о делах великого князя московского», рассказывая об осаде и штурме Казани в 1552 г., князь А. Курбский. Он писал, что русские воины под его началом выстроились на некотором отдалении от уреза воды (стоит заметить, что левый, северный берег Оки в районе Серпухова, который занимали русские полки, был отлогим, тогда как противоположный, напротив, обрывистый), ожидая татар. И когда передовые татарские всадники вышли из воды на берег, русские дети боярские дали залп из луков и стремительно атаковали врага, опрокинув его обратно в воду и смешав его «полк»[348]