Отбитый штурм придал бодрости и уверенности в своих силах смолянам, и они сумели продержаться еще с месяц. На исходе шестой недели осады, когда «нача тепло быти, весна и воды многы, а корму конскаго скудно бе», Василий скрепя сердце был вынужден отдать приказ начать отступление и вернулся в свою столицу в первых числах марта 1513 г., «в третью неделю святого поста»[396]. Однако, потерпев неудачу, Василий III не был намерен сдаваться. Не прошло и двух недель после возвращения из неудачного похода, как 17 марта 1513 г. государь и Боярская дума приговорили идти на город во второй раз. Интересно, что, судя по всему, Василий III для этого похода при деятельном участии некоего саксонца Шляйница, «человека» перешедшего на службу московского государя литовского магната князя Михаила Глинского, сумел нанять в Германии, Чехии и Италии отряды немецких пехотинцев-ландскнехтов и всадников, итальянских и немецких инженеров и закупить некие «осадные машины» (артиллерию? – В. П.)[397].
И на этот раз, как и в предыдущих случаях, подходу к Смоленску главных сил с нарядом во главе с самим великими князем предшествовал выход к городу передовых сил. Любопытно, но из сохранившихся описаний второй смоленской осады следует, что русским воеводам удалось выманить из города часть смоленского гарнизона, разбить и пленить ее: «Божиим милосердием великого князя воеводы смоленского воеводу и князей и панов прогнаша, и многых людей побиша, и иных князей, и бояр и желнырей живых многих поимаша…»[398] Втоптав неприятеля обратно в город, государевы воеводы в ожидании подхода главных сил расположились вокруг Смоленска, по устоявшемуся обычаю разослав по округе мелкие отряды для разведки и фуражировки.
Главные силы русского войска выдвигались к Смоленску на этот раз двумя эшелонами. Первый эшелон завершил обложение города, да так плотно, что, по словам немецкого анонима, «туда никогда, до самого последнего дня его (Василия III. – В. П.) отступления не могло проникнуть никакое письмо или донесение…»[399]. Со вторым эшелоном под Смоленск прибыл сам великий князь с братьей и «великим нарядом» (он насчитывал, если верить упоминавшемуся выше немецкому анониму, 2 тыс. больших и малых buchsen[400]). С подвозом наряда и установкой его на подготовленных батареях Василий III «пушки повеле изставити и по граду ис пушек и ис пищалеи повеле бити по многи дни»[401]. Практически непрерывная бомбардировка осажденного города длилась полтора месяца, причем, если верить немецкому источнику, особенно тяжелыми для осажденных оказались последние четыре недели и два дня, когда под прикрытием огня осадной артиллерии отряды охотников раз за разом пробовали взобраться на смоленские валы. Мощный огонь московской артиллерии в нескольких местах разрушил заборола, разбил Крыношевскую башню, «великие скорби и бои пушками и пищалми по много дни сътвори…»[402]. Однако город держался, и в конце концов в начале октября 1513 г. Василий III отдал приказ снять осаду и отступить, опасаясь действий литовских войск и испытывая нехватку припасов.
Стоит отметить, что выбранная великим князем и его советниками тактика начала давать свои результаты – немецкий аноним сообщал о голоде, который испытывали горожане и гарнизон Смоленска, и, судя по всему, московский государь знал об этом от своих доброхотов в Смоленске. Так что его решение предпринять новый поход на город, с тем чтобы «дожать» непокорных смолян, отнюдь не было неожиданным экспромтом. В середине мая 1514 г. русская передовая рать уже вышла к Смоленску и окружила город, прервав его сообщение с внешним миром. Затем к ней присоединилась еще одна рать. Вместе они «город облегли», посады у него «отняли» и «туры поставиша», ожидая самого великого князя с «нарядом». В начале июля под город прибыл сам Василий со своим «полком» и с нарядом, который, по сообщению польского хрониста Й. Деция, насчитывал 300 стволов (если поляк и преувеличил численность русского осадного парка, то ненамного)[403].
Главную ставку на этот раз московский государь сделал на мощь своей артиллерии, отказавшись расходовать живую силу на попытки взять город штурмом. Так, оставшийся неизвестным составитель Софийской 2-й летописи сообщал, что государь, подступив к городу, «пушки и пищали около города велел уставити и приступ ко граду хотел учи-нити, ис пушек и ис пищалей велел бити по городу и в город бити». Иоасафовская летопись дополняет эту картину рассказом о том, как «повеле (Василий III. – В. П.) около града пушки и пищали изставити, и по граду бити со всех стран, и приступы великые чинити, и из огненных пушек повеле во град стреляти», и, согласно летописной повести, «яко от пушечного и пищалного стуку и людского кричяния и вопля, тако же и от градских людеи супротив-наго бою пушек и пищалеи земле колебатися и друг друга не видети, ни слышати, и весь град в пламени и курении дыма мняшеся воздыматися ему…»[404]. При этом, согласно польским источникам, деятельную помощь воеводам Василия III во время осады оказывали иностранные, итальянские и немецкие, специалисты-инженеры[405]. Об одном из них, артиллерийских дел мастере Степане (Стефане), который, возможно, руководил бомбардировкой, сообщает составитель Архангелогородского летописца[406]. Любопытный факт сообщает все тот же С. Гурский. По его словам, московский великий князь применил против Смоленска «военные машины и огненные ядра (tormentis bellicis globisque ignitis)»[407]. Значит ли это, что русские здесь применили зажигательные снаряды – каленые ядра?
Справедливости ради отметим, что великий князь рассчитывал не только на свою могущественную артиллерию, но и на переговоры, которые вел со смолянами и неким чехом, командиром наемников смоленского гарнизона, князь Глинский. Однако, надо полагать, грохот канонады лучше всех прочих доводов способствовал убедительности речей Михаила Глинского и посланий самого великого князя, адресованных смолянам. И чтобы его слова стали еще доходчивее, Василий III приказал Стефану еще раз наглядно продемонстрировать, что с московской артиллерией шутки плохи. Составитель Архангелогородского летописца, явно со слов очевидца, писал, что «повеле князь велики пушкарю Стефану пушками город бити июля в 29 день, в субботу, на 3-м часу дни (то есть утром. – В. П.), из-за Днепра. И удари по городу болшею пушкою. И лучися на городе по их пушке по наряженои ударити, и их пушку разорвало, и много в городе в Смоленску людеи побило». Перезарядив «болшею пушку» («много мелких ядер собра, и окова свинцем». Похоже, что эту пушку только к концу июля доставили на позиции под Смоленском), Стефан повторил свой опыт, «удари в други» и «того боле в городе людеи побило». После третьего выстрела из бомбарды смоляне запросили пощады, но Василий отказался прекратить бомбардировку, рассчитывая «дожать» горожан[408]. И на следующий день город сдался. Смоленская эпопея закончилась.
Подведем промежуточный итог. При анализе летописных свидетельств и сообщений очевидцев и современников смоленской эпопеи Василия III нетрудно заметить, что общий рисунок ведения осады остался прежним – «лехкая» рать первой выходила к цели, окружала город и начинала опустошать его окрестности, дожидаясь подхода главных сил. С подходом основной части войска осажденный город полностью блокировался и начинались осадные работы – возводились позиции для артиллерии, укрытия для войск, траншеи-закопы, медленно продвигавшиеся к городским валам и стенам, с тем чтобы укрытые в них стрелки могли сбивать с городских фортификаций защитников. Рабочие из числа собранной с городов и волостей посошной рати не только занимались земляными работами, но и готовили пресловутый примет, осадные щиты-мантелеты, туры, штурмовые лестницы и прочую «градоимную снасть». Бомбардировка города теперь стала обязательным элементом ведения осады, причем интенсивность и сила ее постепенно нарастает – в Москве исходили из того, что чем больше пушек будет задействовано и чем больше будет их калибр, тем лучше, каши маслом не испортишь. Массированное использование артиллерии стало тем важным дополнением к прежней «градоимной» «методе» допороховых времен. Вообще, складывается впечатление, что по мере наращивания мощи осадного парка московские воеводы все менее склонны были предпринимать прямой штурм осажденного города или крепости, предпочитая принуждать защитников к капитуляции бомбардировкой и измором. В этом плане тройная осада Смоленска выступает самым что ни на есть наглядным примером. Перерывы между осадами были короткими, всего несколько месяцев, так что смоляне толком не успевали ни запастись провиантом, фуражом и прочими припасами, ни исправить повреждения городских креплений. И если в ходе первой и второй осад и предпринимались попытки штурмовать городские валы, то в третий раз обошлось без этого – мощной бомбардировки вкупе с щедрыми предложениями осажденным и их изнеможения от повторяющихся раз за разом попыток взять город оказалось вполне достаточно. При этом очевидно, что мастерство русских пушкарей раз от раза только возрастает, равно как и могущество русской артиллерии – так что смоляне с мнением Герберштейна явно были бы не согласны, узнай они о нем летом 1514 г.
Опыт, накопленный в ходе первой Смоленской войны, был учтен и развит в ходе «казанщины» Иваном IV и его воеводами и «градоимцами». В ходе борьбы за Казань «старина» и «новизна» в русском осадном деле «классического» периода проявились, как никогда прежде, выпукло и явственно.