ом деле, и то, что хотели увидеть (и увидели) иностранцы в загадочной и «варварской» (по их мнению) России, как свидетельства очевидцев были восприняты на веру и стали тем «фундаментом», на котором долгое время выстраивались порой весьма причудливые «конструкции», описывающие характер вооружения русских ратей 2-й половины XV – начала XVII в. Ярким примером такой «конструкции», выведенной, как говорится, на кончике пера, могут служить рассуждения Юрия Крижанича, хорватского богослова, публициста, философа, историка и филолога, который писал в начале 60-х гг. XVII в., пребывая в тобольской ссылке: «В способах ратного дела мы занимаем среднее место между скифами и немцами. Скифы особенно сильны только легким, немцы только тяжелым вооружением: мы же удобно пользуемся тем и другим и с достаточным успехом можем подражать обоим помянутым народам, хотя и не сравниваемся с ними. Скифов мы превосходим вооружением тяжелым, а легким близко к ним подходим; с немцами же все наоборот»[436].
Наблюдения за описаниями комплекса вооружения русских воинов той эпохи, оставленных иностранными наблюдателями, позволяют предположить, что, составляя их, иноземцы отнюдь не стремились дать точную и правдивую картину увиденного. Нет, речь шла скорее о создании некоего узнаваемого образа московитского воина и войска, варварского par excellence, отличного от цивилизованного европейского воина. В этом отношении весьма любопытны и примечательны западноевропейские гравюры 2-й половины XVI в., например голландского гравера К. де Брюина, которые позволяли всем желающим наглядно убедиться в том, что отличает московита от европейца.
Но стоит ли из-за этого с порога отвергать свидетельства иностранцев? Пожалуй, что все же нет. Некое рациональное зерно в их описаниях присутствует, другой вопрос – насколько основательно нужно потрудиться, сколько словесной руды переработать для того, чтобы составить более или менее четкое представление о том, с чем выступали в поход московские рати последних Рюриковичей? Попробуем ответить на этот вопрос.
Для начала краткое теоретическое вступление. Развитие комплекса вооружения русского войска (термин «комплекс вооружения» в данном случае мы используем в широком смысле, включая сюда и доспех, и холодное оружие, и оружие огнестрельное – тяжелое и ручное) «классической» эпохи происходило под влиянием двух явлений. С одной стороны, это уже упоминавшаяся нами прежде так называемая «ориентализация» (споры о сущности которой идут давно, но, повторимся еще раз, по нашему мнению, под «ориентализацией» стоит понимать прежде всего перевооружение в массовом порядке русской конницы с характерного для Средневековья комплекса вооружения «копье – щит – меч» на «саадак – сабля» и переход от тактики ближнего боя, «ручного сечения» к дистанционному, «лучному бою»). С другой стороны, на изменения в русском комплексе вооружения серьезнейшее воздействие оказала также упоминавшаяся нами прежде военная «пороховая» революция, набиравшая обороты с конца XV в. Введение в повседневный (если так можно выразиться) военный оборот огнестрельного оружия и его все более и более широкое распространение не могли не оказать сильнейшего воздействия на внешний облик русского воина – сперва пешего, а затем и конного, не говоря уже о переменах в тактике (и опосредованно – в стратегии).
Теперь, после краткого теоретического введения, попробуем в общих чертах охарактеризовать комплекс вооружения, наступательного и оборонительного, русской конницы. По устоявшейся традиции служилый человек, боярин ли, сын боярский или же дворянин («наследник» княжеских и боярских дружинников) должен был выступать на государеву ратную службу «конно, людно, оружно и збройно». О конности и людности мы уже писали прежде, теперь речь пойдет о «оружности» и «збройности». Под влиянием «ориентализации» за примерно столетие они сильно переменились – конные «полки» Ивана III и Василия III, с конца XV в. ходившие походами на Литву, на Ливонию со Швецией, на Казань и отбивавшие набеги крымских татар на государеву «украйну», существенно отличались от «бояр» Дмитрия Ивановича, утром 8 сентября 1380 г. вступивших в бой с войском темника Мамая на Куликовом поле, но не столько и не сколько по составу защитного вооружения, сколько по характеру оружия наступательного.
Комплекс вооружения русского ратника, пешего и конного, времен Куликовской битвы – предмет отдельного исследования, но небольшой обзор все же необходим, чтобы представить точку отсчета, от которой можно «плясать» дальше. «Бояре» конца XIV в. в массе своей представляли собой, судя по немногочисленным археологическим находкам и свидетельствам нарративных памятников (летописей, воинских повестей и пр.) тяжеловооруженных всадников-копейщиков. «Стандартный» (если так можно выразиться) «набор» вооружения «боярина» включал в себя прежде всего защитное наголовье-шелом характерной сфероконической формы с защищавшей шею бармицей (кольчужной, стеганой или ламеллярной) и наушами (впрочем, в ходу были и импортные шлемы – «черкасские» и «немецкие», то есть восточного, возможно северокавказского, и западноевропейского происхождения). За защиту тела отвечал панцирь – металлический и комбинированный. Как и прежде, широко была распространена кольчуга и ее новомодная разновидность, пришедшая с Востока, – байдана (бодана) «бесерменьская»[437], отличавшаяся от обычной кольчуги формой колец (плоские и более крупные). Наряду с кольчугой (а часто и вместе с ней) использовались ламеллярные доспехи, состоявшие из металлических пластин, соединенных ремнями или шнурами. Это позволяло ратнику в случае необходимости быстро избавиться от тяжелого доспеха, разрезав ремни, скреплявшие отдельные пластины, как это сделал в 1434 г. псковский посадник Даниил, который бежал с поля боя с ливонцами, «обрезав броню на собе»[438]. Помимо кольчатых и ламеллярных доспехов, в ходу были также и пластинчато-нашивные – в таком доспехе металлические пластины нашивались или приклепывались на кожаную или тканую основу. Впрочем, нельзя исключить и применение русскими ратниками классической бригантины. Кроме того, русскими воинами использовались и зерцала – металлические диски, крепившиеся поверх основного доспеха на ремнях или приклепывавшиеся к нему. И наконец, для защиты рук использовались наручи, а для ног – кольчужные чулки и поножи-бутурлыки (хотя есть мнение, что эти элементы защиты использовались редко). Такой комплекс давал ратному человеку довольно надежную защиту. Любопытное свидетельство сохранилось в «Степенной книге». Согласно ее записям, великий князь Василий II, оказавшись в самой гуще рукопашной схватки с татарами в сражении под Суздалем, получил множество ран – «у правыя руки его три перъсты отсекоша, толико кожею удержашася (выходит, что латных рукавиц или иной защиты кистей рук у великого князя не было. – В. П.), левую же руку наскрозь прострелиша, а на главе его бяше 13 ран кровавых (князя добивали целенаправленно? – В. П.). Плеща же и груди его от стрелнаго ударениа и от сабелного и брусного (то есть ударов палицей или булавой. – В. П.) бяху сини, яко и сукно»[439]. Тем не менее Василий остался жив – доспех спас его от смерти.
Набор защитного вооружения русского пехотинца конца XIV в., судя по всему, мало чем отличался от доспеха всадника, с тем лишь различием, что в силу бедности пешца его доспех был проще, легче и, видимо, нередко металлический доспех заменялся тканевым стеганым или кожаным (впрочем, судя по всему, всадники-«бояре» в те времена легко спешивались и бились в пешем строю). И естественно, и в пехоте, и в коннице в это время активно использовались деревянные, обтянутые кожей (прежде мы уже упоминали эпизод из неудачной экспедиции великого владимирского и тверского князя Михаила Ярославича на Новгород в 1316 г., когда изголодавшиеся «низовьские» ратники были вынуждены обдирать со своих щитов кожу и есть ее) щиты – круглые, подтреугольные (вытеснявшие древние каплевидные) и так называемые «павезы» (щиты прямоугольной или трапециевидной формы с выпуклым вертикальным желобом посредине щита), причем, можно предположить, в пехоте применялись большие станковые щиты.
Наступательное оружие эпохи Куликовской битвы было весьма разнообразно. Конный «боярин» обязательно имел на вооружении меч общеевропейского типа (примером такого меча может служить так называемый «Довмонтов меч» немецкого происхождения), в том числе полутораручные, приспособленные как для рубящего, так и для колющего удара (во Пскове в слоях, датируемых 1-й половиной XV в., было обнаружено навершие меча, который, по некоторым признакам, мог быть двуручным)[440]. Впрочем, есть все основания полагать, что на востоке и в особенности на юго-востоке Русской земли меч в XIV в. успешно вытеснялся из обихода саблей. Любопытный факт – великий князь Владимирский и Московский Иван Иванович в своей духовной грамоте завещал сыновьям Дмитрию (будущему Донскому) и Ивану по «сабле золотой» (то есть богато украшенной). Эти же фамильные «золотые сабли» завещал Дмитрий Иванович своим детям в 1375 г., отправляясь в поход против тверского князя Михаила Александровича[441]. Сами по себе русские сабли того времени, как отмечал М. В. Горелик, «живьем» неизвестны, однако, по его мнению, они мало чем отличались от современных им ордынских и северокавказских (особенно если принять во внимание импорт оружия на Русь из этих регионов)[442]. Само собой, всадник имел на вооружении еще и специализированное клинковое оружие – различные кинжалы и боевые ножи, «корды» и «кончары», в том числе и импортные.
Наряду с клинковым оружием и в коннице, и в пехоте использовались топоры, булавы, шестоперы и кистени, однако самым распространенным видом древкового оружия было копье. Если судить по свидетельствам письменных источников, то в них четко различались собственно «копья», «рогатины» и «сулицы». Последние представляли собой метательные, относительно короткие копья, рогатина же, напротив, оружие пехотинца (или спешенного всадника), с мощным и тяжелым лавролистным наконечником, оптимизированное для ближнего боя. Что же касается копий, то здесь, видимо, в первую очередь имелись в виду именно кавалерийские копья с универсальным или бронебойным наконечником. Можно предположить, что копья с узкими, гранеными наконечниками, приспособленными для поражения хорошо защищенного бойца, применялись преимущественно для нанесения таранного удара, тогда как снабженные универсальным наконечником могли использоваться по-разному.