[553]. А. Н. Лобин полагает его русским мастером и упоминает еще две отлитые им легкие пищали, в том числе однофунтовую, датированную 1484 г. Называет он и двух его учеников, Ивана и Васюка, отливших в 1491 г. двухфунтовую пищаль. Кроме Якова, Ивана и Васюка, на Пушечном дворе в конце XV – начале XVI в. работали и другие русские мастера. Один из них, Кондрат, отлил в 1492 г. пищаль длиною 2 аршина без вершка, а в 1497–1498 гг. – двухаршинную без вершка пищаль, в 1699 г. числившуюся в псковском арсенале. Другой мастер, назвавший себя Федором-пушечником, в 1487 г. изготовил 25-пудовый колокол (причем техника литья, использованная мастером, позволяет говорить о том, что он проходил обучение у итальянцев). Третий, Игнатий, в 1499–1500 гг. отлил весившую 6 пудов и 20 фунтов «пищаль дробовую»[554].
Отметим, что, помимо артиллерийских орудий, при Василии III в Пушечной избе освоили технологию изготовления железных ядер к пушкам[555]. Одним словом, есть все основания утверждать, что благодаря усилиям Ивана III и Василия II по приглашению иностранных мастеров, технически артиллерийский парк русского войска в конце XV – начале XVI в. вряд ли уступал лучшим западноевропейским образцам и на Руси быстро перенимали последние новшества в этой сфере. Это обстоятельство вызывало серьезную обеспокоенность у соседей России. Так, прусский магистр И. фон Тифен осенью 1494 г., в момент обострения отношений между Москвой, Ганзой и Ливонией, писал в своем письме А. фон Грумбаху, имперскому магистру и советнику императора, что «они (то есть московиты. – В. П.) взяли на службу скверных немецких мастеров-оружейников, которые изготовили для них военные машины такой мощи, о которой мы и не слышали прежде», в том числе некую пушку, в три раза превышающую обычные (уж не о «Павлине» ли идет речь в письме?). Одним словом, продолжал Тифен, благодаря этим немецким мастерам русские теперь имеют в своем распоряжении разного рода осадные машины и прочую военную технику и обладают большей мощью и силой[556].
Естественно, что при таких раскладах действовавший еще по меньшей мере с начала XV в. режим запрета на поставки в Русскую землю оружия ганзейскими и ливонскими купцами с конца XV в. дополняется новыми запретительными мерами – например, на поставки цветных металлов (меди, олова, свинца), проволоки, серы, селитры и, само собой, «зелья»-пороха, не говоря уже о пушках (bussen) и ручном огнестрельном оружии (musquitenn)[557]. Впрочем, раз уж эти запреты регулярно повторялись, то, видимо, они не слишком сильно помогали – жажда наживы оказывалась сильнее, и контрабандная («необычная», ungewonlick) торговля оружием и запрещенными к ввозу в Русское государство товарами и материалами на русско-ливонском пограничье процветала, и московит легко обходил все запреты, получая то, что ему нужно и так, и иными путями. Например, в апреле 1508 г. шведский наместник Сванте Стуре писал ратманам Данцига, что датский король отправил минувшей осенью корабль с 30 ластами всевозможных военных материалов (медь, свинец, порох и пр.), а также с формами, посредством которых можно отлить шланги и полушланги (halve unde hele slangen, тяжелые длинноствольные крупнокалиберные орудия), а в придачу еще и четырех превосходных мастеров-литейщиков родом из Шотландии[558].
Конец XV – начало XVI в. можно смело назвать временем становления русской артиллерии и производства огнестрельного оружия. Активные закупки сырья и материалов, крупных и мелких партий огнестрельного оружия, приглашение мастеров и подготовка собственных кадров литейщиков и пушкарей – все это быстро вывело Русское государство на первенствующие позиции в Восточной Европе в этой области. В Москве сумели наладить собственное производство артиллерии, а также пороха и боеприпасов. Были сделаны первые попытки изготовления более или менее крупных партий однотипных орудий, а также отработана первая классификация орудий – судя по летописным свидетельствам, артиллерийский парк московских великих князей на рубеже XV–XVI вв. делился на пушки, пищали и тюфяки. Пушки, вероятно, представляли собой преимущественно тяжелые короткоствольные орудия, предназначенные для навесной («верховой») стрельбы, разномастные длинноствольные пищали стреляли по настильной траектории, ну а короткие, с конической формой ствола тюфяки по большей части использовались для стрельбы «дробом» (картечью), хотя могли стрелять и ядрами.
Одним словом, несмотря на все трудности, Россия уверенно продвигалась вперед в авангарде «пороховой» революции и в последующие десятилетия, не сбавляя темпов. И. Фабри, советник эрцгерцога Фердинанда (будущего императора Священной Римской империи) и коадъютор венского епископа, основываясь на беседах с русскими послами князем И. И. Засекиным-Ярославским и дьяком С. Б. Трофимовым, написал в 1525 г. в своем трактате «Религия московитов», что нынче «они (то есть московиты. – В. П.) стали искуснее во всех видах войны наступательной и оборонительной, применяют медные орудия, именуемые бомбардами»[559]. И хотя Герберштейн (у которого на руках было сочинение Фабри) и утверждал (с оговоркой «по-видимому»), что московиты не умеют правильно применять разные виды артиллерии[560], противоречия между рассказами русских послов и его выводом, сделанным на основании разговоров с немецкими пушкарями, нет. Русские воеводы совершенствовались в привычной для них маневренной полевой войне, а для ведения осад у великого князя были иноземные специалисты.
В последующие десятилетия темпы развития русской артиллерии и производства огнестрельного оружия не снижались. Пушечная изба (избы), судя по всему, постоянно перестраивалась, и в описании чудовищного пожара 21 июня 1547 г. впервые упоминается сгоревший дотла Пушечный двор, стоявший на реке Неглинной[561]. При Иване Грозном Пушечный двор представлял крупный производственный комплекс из нескольких зданий, объединенных в единое целое, – в посольской книге записано, что 4 мая 1670 г. Иван Грозный со своей свитой проезжал в свой опричный двор «мимо литовский посолской двор ко Всем Святым на Кулишку, да на коневую площадку по загороду Китаю к пушечным избам (выделено нами. – В. П.), да через Неглименский плавной мост в опришнину»[562]. Оснащенный лучшим оборудованием (Б. Н. Колчин не исключал, что московские оружейники, а значит, и Пушечный двор могли использовать вододействующие механизмы, в том числе и молоты[563]) и опытными мастерами, как иностранными, так и русскими (которые постепенно вытесняют иноземцев), Пушечный двор во 2-й половине XVI в. окончательно превратился в важнейший и крупнейший центр артиллерийского производства в России, да и не только в ней.
Во 2-й половине XVI в. на московском Пушечном дворе окончательно была отработана и доведена до совершенства технология так называемой «медленной формовки» орудий. Стоит остановиться поподробнее на особенностях этой технологии. Литые из бронзы и меди пушки были и дороже, и сложнее в изготовлении, чем прежние сварные, но они же были прочнее и надежнее. «Медленная формовка» включала в себя несколько этапов. Сперва под наблюдением мастера подмастерья изготавливали неразъемную модель будущего тела пушки, для чего деревянный конический сердечник обматывали соломенным жгутом и получившуюся болванку слой за слоем покрывали глиной, предварительно тщательно просушивая каждый слой. На получившуюся в результате модель крепили модели цапф, украшений и пр. Следующий этап – изготовление внешнего кожуха. Получившуюся на первом этапе фальшивую модель покрывали густым слоем сала, поверх которого снова наносили слой за слоем глину, перемешанную с волосом и навозом (который играл роль пластификатора). Полученный кожух укрепляли металлическими бандажами, вынимали модели цапф и заделывали получившиеся отверстия глиной, после чего покрывали болванку еще одним слоем глины и сушили на огне.
После завершения всей этой работы из болванки аккуратно вынимали внутренний деревянный стержень и соломенную обмотку, получившуюся форму вместе с неразъемной моделью ставили вертикально в яму, насыпали в образовавшуюся внутреннюю полость мелкие дрова и поджигали их, с тем чтобы вытопить воск и сало. Теперь оставалось удалить фальшивую модель, и в распоряжении мастера оказывалась форма будущего ствола орудия со всеми украшениями, надписями и прочими внешними деталями. Пока шла вся эта работа, отдельно готовились стержень пушки (из железного сердечника, обмотанного пеньковым канатом и обмазанного глиной до нужного диаметра и тщательно затем просушенного) и тыльная часть будущего ствола.
Собранная из этих трех деталей форма опускалась в заливочную яму казенной стороной вниз, после чего свободное пространство между стенами ямы и формой забивалось землей, а в верхней части устраивалась литейная чаша, куда затем подводился расплавленный металл (медь или бронза). После заливки металла оставалось дождаться его остывания, после чего оставалось извлечь получившуюся отливку, вынуть стержень и провести чистовую обработку получившегося ствола[564]. Нетрудно заметить, насколько трудоемким и долгим был процесс изготовления большого орудия (пушечный мастер Яков Дубина писал в 1688 г., что «болшие пищали выходят из дела, на старом Московском пушечном литейном дворе, в год и полтора года к готовым припасом»[565]