С весны 1905 г. помощь американских миссионеров заметно активизировалась. 28 апреля 1905 г. американский миссионер Бишоп принес в православную миссию 2000 йен – пожертвование американцев на больных и раненых[360]. Справедливости ради надо отметить, что собрано было 10 тысяч. Остальные предназначались японцам. Еще одно такое пожертвование было сделано 20 июня 1905 г.
Деньги, полученные весной, были израсходованы для оплаты расходов, связанных с организацией пасхальных праздников для военнопленных. Кстати и в этом вопросе американцы немало помогли о. Николаю – он заказывал свечи в Сан-Франциско, и архиепископ Северо-Американский Тихон приложил немало усилий, чтобы 12 ящиков свечей были получены в срок и в целости[361].
Кроме того, Люмис неоднократно присылал в миссию литературу для чтения военнопленным: 21 мая 1905 г. – 70 пакетов и свертков, 6 июня 1905 г. – 137 связок со свертками, 17 июня 1905 г. – 193. «Добрый Люмис» заказывал литературу в Бостоне, хлопотал «у своих друзей в Америке»[362]. Однако труды его были напрасны. Отец Николай полагал, что религиозная американская пресса не понравится русским военнопленным. Но понравилась она или нет – неизвестно.
Дело в том, что военнопленные почти ничего из присылаемых газет и брошюр не получали. Вообще газеты и брошюры военнопленным не передавались[363], книги передавались со значительными задержками, поэтому и печатное «утешение» не нашло фактически своих адресатов, однако это, похоже, никого не беспокоило.
Японцы считали, что все зависящее от них они сделали. Согласно Гаагской конвенции 1899 г. они должны были обеспечить военнопленным возможность отправления религиозного культа. Первоначально, не имея в своем распоряжении православного священника, военные власти лагеря Мацуяма допускали к пленным миссионера-католика. Однако вскоре Православная церковь Японии смогла своими силами обеспечить духовное утешение военнопленных[364]. С этого момента военные власти начинают последовательно отстранять миссионеров от военнопленных, если подозревают хотя бы какой-то обмен информацией о событиях на театре военных действий. Вместе с тем видимых препятствий миссионерам японские власти не чинят, напротив – демонстрируют пиетет и уважение к доброй воле пастырей.
Сами миссионеры проявляли интерес к русским военнопленным недолго. Пока русских было немного и они были размещены в Мацуяме, западные миссионеры делали попытки установить хотя бы какой-то контакт с пленниками. Однако вскоре остыли. Во-первых, и католиков, и протестантов все же больше интересовали японцы, для обращения которых миссионеры, собственно, и находились в стране. Во-вторых, религиозная проповедь явно не находила отклика в сердцах русских, в то время как даже самая плохая православная проповедь из уст японцев гораздо быстрее вызывала отклик и сочувствие[365]. Попытки выйти на межличностное общение или нарушить правила лагерей для военнопленных ставили под угрозу самих миссионеров. Чем больше становилось военнопленных, тем безнадежнее выглядели попытки проповеди. Люди, загнанные в тесные бараки, страдающие от вынужденного безделья, все больше «мельчали»[366], в лагерях начиналось пьянство и драки.
Гораздо больше интересовала миссионеров Русская православная миссия. Отчасти это объяснялось личными отношениями между миссионерами и о. Николаем, сложившимися до войны, отчасти – стремлением ослабить позиции православия в Японии[367]. Этим во многом объясняется двойственность миссионеров в отношении России, с одной стороны, благотворительность и сочувствие, с другой стороны, газетная истерия и русофобия.
Известие о долгожданном мире не способствовало умиротворению Японии. Начались демонстрации, погромы и поджоги. Больше всего от них пострадали католики и протестанты, православные же церкви удивительным образом не были тронуты. Усилившееся недовольство иностранцами способствовало преодолению ими взаимной нетерпимости, о. Николая почти каждый день навещали и протестанты, и католики.
Военное духовенство и благотворительность в годы Русско-японской войны
Опубликовано: Труды XXI Ежегодной богословской конференции Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. М.: Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет, 2011. Т. 2. С. 165–167.
Возрождение института военного духовенства в современной России актуализирует необходимость всестороннего осмысления прежнего опыта его деятельности.
Одним из испытаний, которые выпали на долю военных священников в начале XX века, стала Русско-японская война. Для военного духовенства это стало действительно очень серьезным и важным рубежом. Во-первых, фактически накануне войны в ведомстве протопресвитера военного и морского духовенства начались преобразования, связанные с определением круга пастырских обязанностей военных священников. Во-вторых, в связи с этими изменениями происходит огромная ротация кадров военных священников, в результате которой на службу пришли люди молодые, образованные, не лишенные амбиций, но в большинстве своем не имевшие опыта участия в военных действиях.
С первых дней войны на имя протопресвитера Александра (Желобовского) стали поступать многочисленные прошения об отправлении в действующую армию. Священникам предстояло разделить с воинами все тяготы войны: и тяжелые переходы, и ранения, и плен, и смерть на поле боя. Особенно важно было определить, что, собственно, должен делать священник на войне и каково его место во время боя. И в тылу в положении военных священников оставалась некоторая неопределенность. Как, в каких пределах военные священники могут выразить свое отношение к войне?
Прежде всего начинается сбор денежных пожертвований на нужды воинов. 8 февраля 1904 г. определением Синода за № 18 было постановлено «разрешить членам Российского общества Красного Креста или уполномоченным от него лицам производить за воскресными богослужениями каждую неделю на все время войны России с Японией особый сбор пожертвований по всем церквам Российской империи в пользу раненых и больных воинов на Дальнем Востоке <…> пожертвования на указанный предмет представлять через местных о. о. (отцов. – Л.Ж.) благочинных по третям года, в духовное при мне (протопресвитере. – Л.Ж.) правление для отсылки по назначению»[368]. Рекомендовано, чтобы «перед обносом кружки или блюда священнослужители произносили бы соответствующее слово»[369].
Кроме того, во все время войны военные священники отчисляли 2 % из положенного от казны содержания, производились единовременные отчисления от свободных сумм военных и морских церквей, принимались пожертвования от разных лиц[370]. Ежемесячно в lуховное правление поступало пожертвований 1398 рублей 28 копеек[371], а к началу октября 1904 г. было собрано даже 2140 рублей 46 копеек[372].
Во время войны само военное духовенство порой нуждалось в денежных пожертвованиях. Среди убитых был священник Любомудров, после смерти которого остались пятеро детей. На братском собрании 16 ноября 1904 г. о. Александр (Желобовский) просил жертвовать в помощь семье погибшего и сообщил, что А. Н. Куропаткин прислал 600 рублей[373].
Самой плодотворной оказалась деятельность священников по сбору книг для воинов. В этом деле о. Желобовский принимал самое живейшее участие и неоднократно отправлял на фронт книги из собственного собрания. Только за первый месяц войны им было пожертвовано 113 книг[374]. На многих имелась надпись: «В благословение от отца протопресвитера военного и морского духовенства А. А. Желобовского рядовому команды…»[375] Книги были вложены в конверты по 6–7 на каждого солдата. Помимо книг духовного содержания, имелись книги о Суворове, Нахимове, а также воинском знамени, вреде пьянства[376]. Отправлялись в армию также некоторые газеты и журналы – например, «Церковные ведомости»[377], «Вестник военного духовенства» (для священников)[378], листок благотворительного кружка «Добрый путь», газеты «Русское чтение», отпечатанные тексты «молитв перед сражением»[379], картины духовного содержания с объяснительным текстом[380].
Протопресвитер Александр (Желобовский) предлагал устроить библиотеки из собранных книг, и первая была организована в военно-санитарном поезде № 15 в феврале 1904 г. Первоначально она содержала 106 книг[381]. Пополнение библиотек планировалось за счет книжных складов и дарителей: отбирались «брошюры, листки, журналы и другие необъемистые издания»[382]. Чтобы брошюры не рвались и не трепались, рекомендовано было устраивать «подвижные читальни» – рамы со вставленными в них газетами и журналами. Идея «подвижных читален» принадлежала священнику Евлампию (Якиманскому). А протопресвитер лично вникал в перечень отправляемых на фронт печатных изданий.