Военное духовенство в России в конце XIX – начале XX века — страница 28 из 68

[481]. Тем не менее Шавельский выполняет распоряжения Синода, которые призывают епархиальных преосвященных, а также протопресвитера военного и морского духовенства «предложить более состоятельным из подведомственных им церквей и монастырей уделить, насколько это окажется возможным, церковные и богослужебные предметы, не имеющие археологической ценности, в пользу православных церквей в Галиции»[482]. Собранные вещи и деньги полагалось отправлять в Галицко-русское общество в Петрограде (Французская набережная, д. 8) в распоряжение Волынского преосвященного Евлогия[483]. Вскоре обстановка на фронте изменилась, и началась эвакуация церковного имущества из Галиции[484]. Эвакуации подлежали иконы, колокола, метрические книги, хоругви и даже мелкая церковная утварь. Прибывшее в Москву церковное имущество поступало на Центральный склад эвакуированных вещей Западного края, откуда распределялось по кладовым монастырей и церквей и даже складам московских городских скотобоен.

Таким образом, с весны 1915 г. пользоваться стационарными помещениями для организации богослужения становилось все труднее. В 1916 г. нередко служить приходилось «и в помещении вокзала, и на открытом воздухе, и в палате госпиталя, и даже под крышей сарая»[485]. Солдаты нередко принимали деятельное участие в сооружении временных церквей, приспосабливая под них крытые землянки. Офицеры тоже позитивно относились к импровизированным местам богослужения[486]. Платить за устройство походного храма, за материал и работу приходилось из собственного кармана, «экономических или артельных сумм», сооружение церкви требовало довольно длительного времени – до пятидесяти дней. В 1916 г. священник Хрисанф Григорович опубликовал в журнале «Вестник военного и морского духовенства» статью об опыте устройства походной церкви при госпитале, в которой подробно описывал, как за двадцать дней при затратах в пятьдесят пять рублей построить церковь и иконостас.

В свою очередь, вопрос об организации места богослужения далеко не праздный и не формальный: война изменяет сознание ее участников, чувство незащищенности и близости смерти усиливает религиозность армии многократно. Священники отмечают, что накануне боя солдаты обращаются к ним значительно чаще, просят исповедовать и благословить. Страх заставляет искать утешения в Боге. Вместе с тем молитва под открытым небом, столь умилительно описываемая священником Григорием (Кормазиным)[487], вовсе не напоминает солдатам «первых христиан». Молебен под дождем еще более усугубляет подавленность[488]. Собственно, об этом говорит Х. Горбацевич, когда объясняет, что солдатам «более привычна» церковь с алтарем, даже если она устроена в палатке. Экстатическое отношение к храму усиливается по мере отступления из Галиции, где повсюду были разбросаны разрушенные, оскверненные церкви: и униатские, и католические, и православные. Поругание храмов, уничтожение икон воспринимается как материализация античеловеческой сущности войны[489].

29 января 1915 г. Государственная дума «признала необходимым, чтобы при Министерстве иностранных дел была учреждена следственная комиссия для рассмотрения нарушений германцами, австрийцами и турками международного права, правил и обычаев войны» под председательством барона Нольде, а позже под председательством сенатора Кривцова[490]. Среди преступлений против международного права, расследованных комиссией, были названы насилие и жестокость по отношению к мирному населению занятых областей, бесчеловечность в обращении с ранеными и больными воинами, попавшими в плен, осквернение церквей[491]. Сведения об осквернении икон и святынь, выявленные комиссией, были опубликованы в 1916 г.[492] Еще больше страшных подробностей публиковалось в «Вестнике военного и морского духовенства». Чаще всего церкви занимались под конюшни или под казармы[493]. Однако были случаи сознательного осквернения и поругания икон. Например, иконы были исколоты штыками и саблями[494], расстреляны и брошены в навоз[495]. Особенно омерзительный случай произошел в Рачках близ Августова, где «исполняющий обязанности младшего дивизионного врача Наколай Павлович Студенцов нашел среди двора, прилегающего к зданию бывшего русского лазарета пограничного полка, икону Христа Спасителя»[496]. Так обходились с местами богослужения и православными святынями австрийцы. Но в феврале 1917 г. так же цинично поступали с собственными храмами и иконами уже русские солдаты[497].

Военное духовенство: институт, организация, повседневность

Меры по усовершенствованию деятельности военного духовенства в начале ХХ в., предложенные протопресвитером А. А. Желобовским

Опубликовано: Клио. 2002. № 3 (18). С. 161–168.

Проблема восстановления института военного духовенства в России все чаще вызывает к себе пристальное внимание в самых различных кругах. С одной стороны, Россия перестала быть атеистическим государством, в котором борьба с религией была частью государственной политики. С другой стороны, распад СССР привел к тому, что, так или иначе, но уже достаточно длительное время Российская Федерация оказывается вовлечена в военные конфликты как внутри государства, так и за его пределами. Это положение дел поставило на повестку дня целый ряд неравнозначных вопросов. Некоторые из них могут быть решены только на государственном уровне. Решение других возможно через различные религиозные и общественные организации. Одна из таких проблем – работа священников с военнослужащими.

О важности такой работы спорить не приходится. В настоящее время священник в армии играет огромную роль – он и пастырь, и психолог, и воспитатель. В то же время большинство священников в настоящее время оказываются в «горячих точках» исключительно в силу собственных убеждений, не имея ни официального статуса, ни специальной подготовки, необходимой для работы с солдатами, ни какой-либо социальной защиты. Епархиальные священники, чье служение оказывается связанным с окормлением военнослужащих, также сталкиваются с большими трудностями, в первую очередь с необходимостью совмещать работу с паствой собственного прихода с окормлением военнослужащих. Другая не менее важная проблема – индифферентность, а иногда и скрытое противодействие офицерского состава, не готового взять на себя дополнительные организационные обязанности.

Между тем в истории Русской православной церкви был довольно значительный период, когда работа с военнослужащими рассматривалась как одна из самых важных и серьезных задач Церкви. Существовал специальный институт военного духовенства. Священников тщательно готовили к пастырской работе именно в среде военнослужащих, и в первую очередь солдат.

Большинство исследователей полагают, что началом становления института военного духовенства в России следует считать назначение на военные корабли священников во время правления Петра I, но ряд историков справедливо отмечают, что священники начали сопровождать войска значительно раньше.

Здесь, видимо, следует внести некоторые терминологические уточнения. До известного времени войска действительно сопровождались священниками. Однако отделение военного духовенства от епархиального происходит в конце XVIII – начале XIX в.

Статусное оформление и организация особого управления военным духовенством начинается фактически при императоре Павле I.

Указом от 4 апреля 1800 г., данным на имя Санкт-Петербургского архиепископа Амвросия, было создано особое Управление военным духовенством, и военное духовенство отделялось от епархиального. Должность обер-полевого священника сделана постоянной, полковые священники подчинялись ему в административном и судебном отношениях. Первый обер-священник, протоиерей П. Я. Озерцковский (1800–1807)[498], получил право непосредственного сношения помимо Синода с епархиальными архиереями, а также право личного доклада царю. С 22 апреля 1800 г. в ведение оберсвященника перешли также и гвардейские священники.

С воцарением Александра I происходит дальнейшее усложнение и развитие структуры военного духовенства. В 1807 г. появляются дивизионные благочинные, а в 1812 г. – корпусные священники (с 1821 г. – корпусные благочинные). 27 января 1812 г. в соответствии с утвержденным «Учреждением о большой действующей армии» в составе Главного штаба появилась должность полевого обер-священника, который стал промежуточным звеном управления военным духовенством между полевым обер-сященником армии и флота и благочинными дивизионными и корпусными. 12 января 1815 г. в связи с разделением военного ведомства на Военное министерство и Главный штаб в состав последнего введена новая должность обер-священника гвардии и гренадеров, с подчинением ему всех священников, входивших в состав Гвардейского корпуса. Этот оберсвященник назначался по непосредственному усмотрению императора, а обер-священник армии и флотов – из кандидатов Святейшего Cинода. С 1830 г. эта должность называлась обер-священник Главного штаба и Отдельного Гвардейского корпуса, а с 1844 г. – обер-священник Гвардейского и Гренадерского корпуса. В