Военное духовенство в России в конце XIX – начале XX века — страница 42 из 68

. Встречали поднесением икон и адмирала С. О. Макарова.

В конце февраля 1904 г. в Маньчжурию отправляется икона «Явление Пресвятой Богородицы преподобному Сергию Радонежскому». Событие, изображенное на иконе, относят к 1385 г.[647] Сама икона была написана в 1588 г. на досках гроба Сергия Радонежского Евстафием Головкиным. С тех пор икона побывала в польском походе Алексея Михайловича в 1657 г., в 1703 г. на Северной войне, в Москве в 1812 г. Она находилась в войсках и во время кампаний 1855 и 1877 гг.

В самом начале войны казначеем Троице-Сергиевой лавры архимандритом Никоном икона была доставлена в Петербург. 26 февраля 1904 г. газеты сообщили об отправлении иконы в действующую армию. Одновременно Обществом хоругвеносцев Троице-Сергиева Посада был изготовлен шелковый стяг с изображениями преподобного Сергия, благословляющего на битву с татарами великого князя Дмитрия Иоанновича Донского, святителя Николая Чудотворца, св. Феодосия, архиепископа Черниговского, и преподобного Серафима Саровского.

О приезде иконы и о посылаемом благословении были оповещены и войска. Наконец икону привезли в Маньчжурию. Вот как описывает это событие И. Е. Иванов: «В центре аналой, вокруг него полковые священники; среди духовенства выделяется малиновой епитрахилью иеромонах Троице-Сергиевой лавры. Он сопровождает икону Явления Божией Матери преподобному Сергию – благословение обители маньчжурской армии <…> “На молитву – шапки долой! Гг. офицеры, к аналою! ..” Офицеры отделяются от строя, идут и кучками по частям полукругом становятся у аналоя; командиры частей, генералы – немного впереди, и впереди всех – генерал Куропаткин. Он по обыкновению стоит ровно и твердо с опущенными руками, изредка делая отчетливыми движениями небольшое крестное знамение. <…> Возгласы священника, приглашавшие помолиться, тусклое серебро ризы и темные лики святых на исторической иконе-складне привлекли мое внимание и дали другой, более подобающий минуте оборот мыслям. Икона эта издавна сопутствует русскому воинству. <…> И теперь здесь, в далекой Маньчжурии, сибирские стрелки, горячо помолясь перед ней ввиду боевого похода, благоговейно крестились, когда по окончании молебна, отслуженного главным священником действующей армии отцом Голубевым, духовенство, сопровождаемое командующим армией, генералами и свитой, понесло икону по рядам. Обнесли по всем полкам, обход кончился»[648].

Светлые парчовые облачения духовенства, разноцветные лампады перед иконами, подсвечники – «вся эта привычная с детства и давно невиданная обстановка церкви здесь, на полях Маньчжурии <…> вызывала в воображении картины милой далекой родины, где в этот день во всех храмах, начиная от столичных соборов, придворных церквей и до последней бедной сельской церкви, чувства царя и народа слились в горячей благодарственной молитве Творцу»[649]. Икона в этот момент превращается в символ поистине огромный. Это и единение царя с народом, и объединение фронта и тыла, и даже некое обретение самого себя.

Впрочем, восторг и воодушевление проходят от вида причетников и священников, суетливо спешащих поскорее запаковать икону, чтобы везти дальше. «Наше внимание отметило и отъезд иконы. Отец Голубев и толстый иеромонах с малиновой епитрахилью поехали в коляске, а ящик с иконой затрясся, подпрыгивая, в обыкновенной двуколке. Само собой разумеется, – я не хочу этим сказать, чтобы икону в походе возили всегда в коляске, но разве нельзя было провезти ее по крайней мере перед фронтом войск в коляске – так, как возят, например, в Москве Иверскую, – и монахов вместе в карете. А то, смотря даже с объективной точки зрения, таким контрастом нарушалась цельность впечатления от религиозной церемонии»[650], – сокрушается И. Е. Иванов.

27–30 апреля 1904 г. духовное правление утвердило список церковных вещей, необходимых для полковой походной церкви. В поход предписано брать образ Спасителя и полковой образ. В сущности, эти иконы были стандартны, но некоторые полковые иконы имели уже довольно давнюю историю и восходили даже к XVIII в. Часть икон изготавливалась специально для полков, уходящих на войну, причем некоторые полки получали иконы во время «прощания» от самого государя. «Так, 33-му полку была преподнесена небольшая икона (5x6 вершков) с надписью на серебряной дощечке: “Благословение их императорских величеств государя императора Николая Александровича и супруги его императрицы Александры Федоровны 33-му Восточно-Сибирскому стрелковому полку. Март 1904 года”. 36-й полк, тот, что провел единственную за всю японскую войну наступательную операцию, в нескольких сражениях, до прибытия на фронт полкового знамени, шел в атаки с иконой св. великомученика Георгия Победоносца – даром государя императора Николая Александровича»[651]. 1-й Восточно-Сибирский стрелковый полк получает от государя икону Серафима Саровского. Передача иконы состоялась на третий день Пасхи[652].

Другие полки получали иконы от горожан. Вот как описывает проводы 215-го Бузулукского полка П. Ф. Чесский: «1 мая прибыли в Самару во главе с городским головой члены управы города Бузулука, привезшие с собой в благословение своему родному полку от граждан города прекрасную икону-складень высокохудожественной работы с изображением посередине Смоленской Божией Матери, по правую сторону – святой равноапостольной Марии Магдалины, по левую – святого архистратига Михаила. С благословения епископа Самарского икона была встречена полковым священником с крестным ходом из гарнизонной церкви на вокзал и обратно, в сопровождении всего полка со знаменем. Сии иконы, поднесенные в знак особенного расположения местного населения к полку и в воздаяние оказанных им услуг в течение пятидесятилетнего квартирования в городе Самаре, были взяты в поход, а царское благословение, икона святителя Николая, сопутствовала полку не только в походах, но и в боях, носимая знаменщиком на груди»[653].

Кроме того, иконы отправляли на фронт различные благотворительные организации, в том числе Красный Крест, а также великая княгиня Елизавета Федоровна. Большинство икон были стандартные, традиционной иконографии, отпечатанные типографским способом.

Некоторые иконы, оказавшиеся на войне, разделили трагическую судьбу ее участников. «Так, в Порт-Артуре оказался иеромонах эскадренного броненосца “Победа” о. Никодим. 24 ноября 1904 г., во время гибели броненосца, о. Никодим, рискуя своей жизнью, под выстрелами неприятельских снарядов, при холоде извлек со дна моря св. антиминс, сундучок со святыми сосудами, часть ризницы и несколько небольших икон. Несколько раз проходил отважный священник по борту потонувшего корабля и отыскивал имущество корабельной церкви, скользил и падал, рискуя утонуть»[654].

Еще одна икона, спасенная на этот раз из сданного Порт-Артура, – «Избавительница». В 1902 г. афонские монахи передали адмиралу Е. И. Алексееву икону Божией Матери Избавительницы. Икона находилась в церкви при штабе крепости. «(Священник) о. Глаголев спрятал ее на себе, хотя и весила она более пуда, и потом, через Чифу, по морю на китайской лодке 80 верст он нес ее, едва не погибнув во время шторма, а потом через французское посольство доставил в Россию»[655].

Другая икона – Дмитрия Солунского, небесного покровителя крейсера «Дмитрий Донской», поднесенная крейсеру в 1901 г., – находилась в алтаре церкви крейсера и утонула вместе с ним. После завершения Цусимского сражения икону нашли японские рыбаки, которые отнеслись к находке благоговейно. Японские же военные моряки, узнав, какому крейсеру принадлежала икона, вызвались передать ее «самому доблестному экипажу российского флота». Позднее, когда в 1948 г. владыка Нестор (Анисимов) приехал из Китая в Москву, он вручил военную реликвию святейшему патриарху Алексию I, а тот передал ее в Троице-Сергиеву лавру, где она хранится в настоящее время.

Такое отношение к иконам на этой войне для японцев, всячески подчеркивавших свою верность нормам международного права, чрезвычайно характерно, а вот случаев осквернения икон не обнаружено. Даже напротив: заняв Порт-Артур, японцы поставили около церквей караул, чтобы пресечь возможность мародерства.

Имелись иконы и у военнопленных в Японии. Часть их (например, в Хаматера) была вывезена самими пленными из Порт-Артура. Кроме того, среди военнопленных оказалось «много просящихся писать иконы. Потому разосланы иконописный материал и инструменты: в Мацуяма – офицеру Инглизу, в Сидзуока – офицеру Рейнгардту, в Хаматера, Нарасино, Тоехаси – нижним чинам»[656]. Для церкви в Хаматера иконы писал Павел Петрович Хаулин. Он оказался очень талантливым иконописцем, а писал даже по заказу о. Николая для миссии «Воскрешение Лазаря»»[657].

Таким образом, иконы сопровождали солдат во все моменты войны, разделяя с ними и ужасы поражений, и тяготы плена. Большинство из них относилось к классической иконографии и не имело никаких особенных черт, позволяющих установить связь иконы с Русско-японской войной. Сюжетные предпочтения, конечно, имелись. Связаны они были либо с историей полка и полковой иконой, либо с нуждами полковой церкви, либо, наконец, с личными пристрастиями владельцев.

Икона традиционного письма, по мнению Норриса Стивена[658], больше отражала потребности войска, воплощая в себе «символ национально-культурной идентичности».

Вместе с тем ощущается некоторая потребность в «своей» иконе. Потребность эта восполнялась за счет религиозных картинок, лубков религиозного содержания. Один из самых распространенных образов этих картин – архистратиг Михаил. Встречаются также изображения «святых воинов Георгия, Феодора, Евстафия и Димитрия, побивающих различные силы зла»