[721]. Во всяком случае, Г. И. Шавельский не пользуется сведениями об осквернении икон для выработки образа врага в массовом сознании, а его статьи о зверствах германцев[722] хотя и касаются этого вопроса, но вскользь, в общем. Между тем реакция свидетелей, допрашивавшихся уже через два года после обнаружения оскверненных икон, показывает, что они пережили сильнейшее эмоциональное потрясение.
Подводя итоги, можно отметить следующее.
Роль и место иконы на войне определялись веками.
Полки отправлялись на фронт, благословляемые иконами. Икона становилась в этот момент не только символом православия, но и воплощением патриотической идеи государства.
Очень большое значение имела передача икон воинам. Поднесение иконы полку в момент отправления в поход, особенно государем или начальствующими лицами, становилось символическим выражением ожидания от полка самоотверженности и подвигов. Икона как бы воплощает честь полка наряду со знаменем и в то же время становится залогом божественного покровительства полка. Наиболее четко это значение полковой иконы выявилось в китайском походе 1900 г. и Русско-японской войне 1904–1905 гг. В Первой мировой войне поспешное формирование и отправление на фронт полков, укомплектованных большим количеством новобранцев, не способствовало демонстрации полковых традиций, особенно потому, что традиции эти еще не сложились. Поднесения икон полкам случались редко, и то в основном «от города» или частными благотворителями, а о. протопресвитер не находил необходимым наделять вновь формируемые полки иконами при отправлении их на фронт.
Другое важное значение иконы на войне – осуществление символической связи между домом и сражающимися, между миром и войной. Для закрепления этой связи солдаты берут с собой личные небольшие иконы-образки. Эта маленькая икона приобретает дополнительные функции амулета-оберега, с ней вне зависимости от церковной пропаганды, а скорее, от собственных мистических настроений солдат[723] сопрягаются различные приметы и предания, бытующие в солдатской среде (в том числе и о чудесных спасениях, и о материнском благословении, и о предупреждении об опасности, и о физической защите и т. д.). Чаще всего иконы такого рода – складные или нательные – солдаты получали дома, при отправлении к месту сбора призывников. Во время Русско-японской войны о. протопресвитер озаботился организовать поднесение мобилизованным подарков от своего имени, в числе которых были и небольшие образки. Кроме того, при прощании с войсками солдаты получали такого рода подношения и от императрицы, и от великих княжон, и просто от горожан. В годы Первой мировой войны этой практики не было, возможно, ввиду поспешности и значительно большей массовости мобилизации, а может быть, в силу недооценки значения небольших икон для солдат или в силу занятости, возникшей в связи с работой съезда, но Г. И. Шавельский этим не занимался. Зато легенды о чудесном спасении с помощью нательных образков широко использовались пропагандой[724].
Что не имело смысла – это поднесение икон начальствующим, отправляющимся на фронт. С точки зрения публичности такой акт, безусловно, более резонансный, чем раздача грошовых образков солдатам. Однако иконы эти, размещенные в вагоне-церкви или в церкви при Ставке, не имели назидательного и воспитательного смысла, и чем больше их становилось, тем меньше внимания они привлекали. Даже самые значимые из них – такие, как «Явление Пресвятой Богородицы преподобному Сергию Радонежскому», – терялись в общей массе.
Одна икона всегда производила большее впечатление, в особенности если ее возили на фронт для одушевления солдат. Однако здесь имелась одна тонкость. О приближении иконы нужно было оповещать, создавая обстановку торжественного ожидания, о ней должны были рассказывать полковые священники, «встреча» с иконой должна была превращаться в событие от начала до конца. Пропагандистское значение молебна войск перед знаменитой иконой не было в полной мере оценено ни в Русско-японскую, ни в Первую мировую войну. Если в Русско-японскую войну о «приближении» «Явления Пресвятой Богородицы преподобному Сергию Радонежскому» воинов предупреждают телеграммы за подписью государя, статьи в газетах сообщают об отправлении и следовании иконы на всем ее пути, везде устраиваются торжественные молебны, то Владимирская икона Божией Матери прибывает на фронт Первой мировой войны без особой помпы, молебен происходит под дождем, а лица, сопровождавшие икону, более всего озабочены возможностью получить аудиенцию и позавтракать с государем. Статьи, посвященные путешествию иконы, появляются постфактум, и никакого торжественного ожидания, патриотического порыва и слез умиления в войсках на самом деле организовать не удается. Впрочем, и в первом случае общее впечатление смазывается суетой и неподобающей торопливостью сопровождавших лиц.
Отдельно необходимо остановиться на чудесных иконах, появившихся во время Русско-японской и Первой мировой войн.
Чудо не появляется там, где его не ждут. Именно общественные ожидания способствуют появлению и распространению слухов о чуде.
В случае с Порт-Артурской иконой легенда возникает целиком и сразу – от появления некоего матроса и Георгиевского кавалера в декабре 1903 г. до быстро собранных денег, найденного бескорыстного живописца, написания иконы и отъезда ее из столицы в апреле 1904 г. Это именно «сказание», выдержанное в определенной литературной традиции.
Цельность истории, спокойно-благожелательное отношение Церкви и симпатии со стороны высочайших особ позволяют получить визуализированное благословение движения на восток, причем все события так или иначе привязаны к религиозным праздникам, а надпись на иконе должна свидетельствовать не только о неизбежности грядущей победы, но и о единении народа перед лицом войны.
«Чудесная история» быстро исчерпывает себя – чуда не произошло, и обстановка на фронте все более ухудшается. Наконец, и сама икона забывается. Вообще, несмотря на общий мистический настрой, религиозная идея в пропаганде Русско-японской войны оказывается малопродуктивной.
История явления Богородицы под Мариамполем представляет собой рассказ, первоначально лишенный цельного сюжета и противоречивый в деталях. Само явление, выход заметки о чуде также привязываются к определенным церковным датам.
Равнодушие священников, которые должны были сообщить о чудесном явлении начальствующим, и скептицизм Г. И. Шавельского чуть не привели к тому, что чудо осталось бы незамеченным, и только настойчивость обер-прокурора, инициирующего «расследование», и несомненные симпатии высочайших особ способствовали тому, что обстоятельства дела все же начали выясняться. Пока тянулось расследование, история, много раз изложенная в различных статьях и отображенная в рисунках, уже получила широкую огласку.
Основные события, связанные с канонизацией Августовской иконы, относятся к 1916 г. Это чрезвычайно показательно. Неудачи на фронте, начинающаяся деморализация армии заставляют усиленно искать новые подходы к пропаганде войны.
Между тем за два предыдущих года умонастроения общества изменились. Религиозные чувства, усиленные в первые месяцы войны, притупились. В 1914 г., вступая в войну, солдаты инстинктивно ищут защиты, берут с собой образки и крестики, верят и в знамения, и в явления. Однако религиозность солдат наталкивается, с одной стороны, на скептицизм и рационализм офицерства, а с другой – не получает подкрепления по причине отсутствия священника. Священники и сами, нагруженные сверх меры разнообразными практическими обязанностями, не могут воздействовать на солдат. Военный быт для многих из них становится невыносимым. Все чаще накопившаяся усталость порождает равнодушие, деморализует самих защитников веры. И вот уже они, отступая вместе с армией, оставляют врагу на поругание иконы. Некоторые священники покидают армию, возвращаясь в епархии.
Церковные праздники в русской армии в начале XX в
Опубликовано: Исторический журнал: научные исследования. 2015. № 2. С. 197–214.
Практическая деятельность духовенства на войне не исчерпывалась только печальными церемониями исповеди и причащения раненых и умирающих. Были и другие обязанности, среди которых – организация различных религиозных праздников и церемоний.
Праздник в армии имеет особенное значение. Он разряжает обстановку, помогая пережить военные будни. Кроме того, праздник способствует сохранению исторических традиций, сплочению военного коллектива, сближению и созданию «полковой семьи», облегчает адаптацию к армейской жизни новобранцев. И наконец, праздник – связующее звено между армией и государем, войной и миром, чужбиной и Отечеством. Праздников, которые отмечались в армии в начале XX в., было довольно много. Это «царские дни» – «высокоторжественные» и «торжественные», «орденские» или «кавалерские» дни, «викториальные» дни и полковые праздники.
Наибольшее количество праздников, отмечавшихся в армии, – православные. Из них самым главным, конечно, была Великая Пасха. Также широко отмечались двунадесятые праздники. Из недвунадесятых праздников особенной симпатией пользовался Покров Пресвятой Богородицы. Кроме того, отмечались День всех святых, в земле Российской просиявших, Никола зимний и Никола вешний, дни Казанской Божией Матери, Иверской Божией Матери, Положение Ризы Господней, Всемилостивый Спас (Медовый Спас), а также многочисленные праздники соборной памяти русских святых. Только внесенных в календарь таких праздников было больше двадцати.
В отличие от «царских» и «викториальных» православные праздники требовали гораздо большей степени личного участия всех чинов полка – и солдат, и офицеров, – тем более что средства на устройство таких праздников в полках ни казной, ни Синодом не выделялись. Помимо православных праздников духовенство по статусу должно было участвовать в некоторых торжественных церемониях и ритуалах.