В резерве отношение к празднику было более позитивным.
В «халупе» организовывал праздник для Троице-Сергиевского полка, переведенного в резерв, священник Николай (Яхонтов)[832], и ему удалось даже устроить елку. «Из русинской хаты принесли картину – образ “спящего младенца Иисуса в яслях”, сделали в уголку грот из хвои и положили там картину на угольнике, покрытом сеном. <…> В другом углу поставили елку, скромно убрали ее конфектами, различными фигурками из шоколада и свечками, подставочки для которых приказал своим мастерам изготовить из цинковых коробок из-под патронов добрый старик, заведывающий оружием В. М. Карелин, принимавший самое деятельное участие в приготовлениях к празднику. <…> а на плите ворчливо кипела-варилась “кутья” – пшеница с медом»[833]. Солдатам даже удалось помыться и почиститься. Таким образом, все традиции были соблюдены.
Особенно радовали подарки. «По инициативе некоторых бывших офицеров полка и полковых дам в Петрограде, под председательством жены командира полка был сорганизован комитет по сбору рождественских подарков солдатам полка. В газетах было объявлено, что принимаются пожертвования для полка, а также отправка именных посылок для отдельных чинов полка. Организации, учреждения и частные лица тепло откликнулись на этот призыв»[834]. На некоторых подарках были надписи: «Подарок наследника цесаревича армии»[835]. В резерве удалось не только устроить праздничный обед нижним чинам, но и развлечения – спортивные игры и соревнования с призами.
Конечно, основным развлечением было употребление спиртных напитков, однако достать их можно было в основном в резерве. «Встретили мы Новый год очень весело. Напитков было хоть и не очень мало, но и не слишком много, стихия хаоса и бесформенности никого не коснулась», – пишет жене Ф. А. Степун[836]. Конечно, он немного приуменьшает. Пили, несмотря на «сухой закон», до состояния мертвецкого. «Когда мы подходили к бывшим немецким окопам, издали увидели на самой дороге лежащего здесь без движения нашего солдата. Все мы думали и сожалели, что это – убитый. Но когда рота к нему приблизилась, “убитый” вдруг поднялся и, шатаясь во все стороны, начал плясать и петь! Он был совершенно пьян»[837], – вспоминает один из участников событий. Справедливости ради надо отметить, что потребление спиртных напитков не было единственным развлечением в праздник.
Очень запомнилось Крещение 1916 г. А. А. Брусилову[838]. Это был большой праздник с тщательно выдержанным ритуалом – молебен с водосвятием и традиционным церковным парадом. Во время молебна в небе над собором показались вражеские самолеты. «Быстро оглядев всех близ меня стоявших, я с радостью убедился, что все достойно и спокойно продолжают молиться, нисколько не выражая тревоги. Торжественное пение хора неслось ввысь навстречу врагу. Вдруг раздался сильный взрыв и треск упавшей бомбы. Было очевидно, что она попала в крышу одного из ближайших домов.
Молебен продолжался. Я с гордостью взглянул на группу сестер милосердия: ни одна из них не дрогнула, никакой сумятицы не произошло, все женщины и молодые девушки стояли по-прежнему спокойно. Но к ужасу своему я вдруг заметил, что не только голос главного священника дрожит, но губы его посинели, и он, бледный как полотно, не может продолжать службу. Крест дрожит в его руке, и он чуть не падает. Спасли положение второй священник, дьякон и певчие, заглушившие этот позор перед всеми стоявшими несколько дальше. Молебен благополучно окончился»[839]. После парада и молебна был карнавал. «На большой поляне перед лесом, в котором были расположены землянки <…> солдаты, наряженные всевозможными народностями, зверями, в процессиях, хороводах и балаганах задали нам целый ряд спектаклей, танцев, состязаний, фокусов, хорового пения, игры на балалайках. Смеху и веселья было очень много. И вся эта музыка, шум и гам прерывались раскатами вражеской артиллерийской пальбы, которая здесь была значительно слышней, чем в штабе»[840].
Николай II провел Крещение в Ставке. «После чая отправился к архиерейской службе в церкви, оттуда крестный ход спустился к Днепру с правой стороны моста. Все части гарнизона стояли шпалерами, батарея произвела салют в 101 выстрел, и аэропланы летали над головами»[841].
Что касается других православных праздников, то отмечались они как придется.
В зависимости от радения полкового священника совершались богослужения, но зачастую их составной частью становился обряд погребения. Частые передислокации полков и некоторая скудость продовольствия не позволяли даже осознать праздник: «Так как был канун первого августа (первый Спас), то заупокойная служба была соединена с праздничной. В положенное время было совершено и изнесение св. креста. Празднично-заупокойное богослужение хотя и совершалось в лесу, но аэропланы неприятеля, летавшие над этим лесом, не раз нарушали вечернюю тишину»[842].
Некоторое представление о праздновании православных праздников на войне можно составить на основании дневника унтер-офицера Штукатурова[843]. Он тщательно фиксирует всенощные служения[844] и свое настроение, ожидание праздников: «Сегодня канун Преображения Господня, и мысли у меня религиозные, хорошие»[845]. Наиболее ярко был отпразднован праздник Всех Скорбящих Радости. После учений «в 4 часа приказали приодеться при одной сумке и повели к Благовещенскому монастырю, отстоявшему от деревни версты на 1½, где прошли раз церемониальным маршем, а затем пошли в храм, в котором отстояли всенощную»[846]. Однако, как явствует из его дневника, более или менее каноническое празднование происходило только в стационарных соборах и монастырях. В лагере праздники не отмечались вовсе, даже учения не отменялись. Зато, к досаде солдат, офицеры старались заполнить их краткий досуг, заставляя петь песни[847]. Священник был в лагере один раз, «сказал слово»[848], но, видимо, без особенного успеха.
Таким образом, праздник на войне имел огромное значение. Дневники солдат и унтер-офицеров показывают, что для них праздник имел множество составляющих. Во-первых, он приносит очень отчетливое ощущение значимости религиозной традиции. Соблюдение ее является напоминанием о божественном покровительстве и защите. При этом тщательное воспроизведение ритуалов, знакомых с детства, воспринимается как своеобразная гарантия этой защиты. Большое значение для ощущения защищенности имела личная исповедь. Замена личной исповеди на общую, конечно, была вызвана военной необходимостью, но заметно снижала ее психологическую значимость.
Солдатам в большей степени свойственно религиозное чувство, вместе с тем они не слишком разбираются в тонкостях теологии, поэтому храм и икона являются для них визуализацией Бога. Активное участие в устройстве праздника для солдат становится способом выражения религиозного чувства, но кроме этого, сооружая церкви, украшая их, они ощущают себя не статистами, а главными действующими лицами праздника. В этом смысле деятельное участие становится способом возвращения себе человеческого достоинства и самоуважения, в то время как в праздниках, устраиваемых офицерами, солдатам чаще всего отводилась роль либо прислуги, либо «песенников».
Логическим завершением праздника для солдат становятся застолье и попойка. Эта составляющая очень важна, поскольку совместная трапеза имеет функцию коммуникативную, обеспечивая связь человека не только с сотрапезниками, но и с реальностью. «Сакральная», праздничная пища символична сама по себе. Она переводит едоков в иную реальность, становится неким напоминанием о доме. Именно поэтому в праздник так часто потреблялись конфеты и всевозможные сладости.
Что касается офицеров, то они приносили на фронт все свои проблемы – рефлексию, скепсис, разочарование. Русско-японская война, как ни парадоксально, воспринималась ими с большим позитивом – война надежд на быструю карьеру, на перемену в судьбе, она вместе с тем не затрагивала нравственного чувства. Первая мировая вначале мыслилась как непродолжительная война в защиту «братьев-славян», однако ход военных действий, особенно в 1915 г., способствовал усилению рефлексии и разочарования. В этих условиях праздник, его ожидание воспринимаются особенно остро. Обращает на себя внимание стремление офицерства занять пассивную позицию в таких вопросах, как украшение церкви. Иногда место богослужения вызывает у них возвышенные чувства, однако в целом они остаются равнодушными в этом вопросе. Активно участвуя в подготовке места для «офицерского собрания», под церковь выделяют сараи и полуразрушенные помещения. В случае внезапной передислокации без сожаления оставляют и саму церковь, и церковное имущество.
Главной составляющей праздника для офицерства становится застолье – к нему готовятся очень тщательно. Обращает на себя внимание осуществляемый выбор пищи. Несмотря на скудость снабжения, предпочтение отдается «деликатесам» и блюдам иностранным хотя бы по названию. Это очень важное свидетельство мировоззренческих установок офицерства.
Офицеры также склонны вносить в сценарий праздника вне зависимости от его религиозной сущности светские развлечения – танцы, игру на музыкальных инструментах, пение, для солдат устраиваются игры и спортивные состязания, даже в лазаретах организуются спектакли и т. д. Эмоциональный голод и явно выраженная фрустрация, актуализированные войной, требуют своего заполнения, однако православный праздник, организованный в походных условиях, никак не может заполнить образовавшуюся пустоту. Выбираемые развлечения переносят в другую реальность, и в этом отношении карнавал, маскарад, спектакль для офицеров намного ближе, чем любая, даже самая выразительная, проповедь.