[178]. Так и эти писатели внесли свою лепту в развязывание Второй мировой войны, действу я из лучших побуждений.
Из ряда Генри-Боймеров и прочих Уинтерборнов выпадает, на мой взгляд, Йозеф Швейк - персонаж, задуманный до войны и появившийся в завершенном виде уже в начале двадцатых годов. Он практически по всем показателям отличается от прочих героев «потерянных» - на фронт он попал по мобилизации, не геройствует, не задается глобальными вопросами, и не собирается прощаться с жизнью. Да еще к тому же идиот. Естественно, из такого трудно сделать солдата какой бы то ни было империи. Пафос «Похождений...» далек от пафоса «Западного фронта...» - у Гашека мы не видим постоянной, гнетущей атмосферы ужаса, страха смерти, люди здесь умирают быстро, легко, не вызывая рефлексии у героев и при этом в обстоятельствах, далеких как от атмосферы самопожертвования официальной пропаганды, так и от натурализма произведений «потерянных». Это вообще дискредитирует понятие героизма и отличает «Похождения...» от других произведений авторов «потерянного поколения», ведь отсутствие страха смерти и осознание идиотизма происходящего означает, что умереть «возвышенно» невозможно - ни за государственную идею, ни из-за «усталости от жизни», а значит, смерть здесь еще более бессмысленна, чем у «потерянных» и даже гипотетически не может быть использована в пропагандистских целях[179]. Так что, на мой взгляд, для идеи пацифизма Гашек своим юмористическим романом фактически сделал больше, чем «потерянные» полными трагизма произведениями. Он показал, что нужно было не страдать по поводу ужасов войны, а смеяться над ними[180].
Первая Мировая война своим совершенно непредусмотренным ходом и последствиями вызвала шок у населения всей планеты, изменив взгляд человека на свое место в мире, привив ему крайне неприглядные пессимистические ощущения. Человек вдруг осознал, что все происходящее вокруг него гораздо хуже, опасней, непредсказуемей, неразумней, чем он предполагал и что единственное, чем он может ответить на вызов действительности — стоическое отношение к тяготам и невзгодам жизни. Самыми заметными выразителями этих ощущений стали писатели «потерянного поколения», во всяком случае, в их творчестве наиболее четко прослеживается связь мироощущения с феноменом его породившим.
Но это была Первая мировая война. Слабые попытки избежать повторения подобного кошмара путем упорядочения международных отношений и ограничения производства вооружений (всевозможные конференции и договоры - Версальская, Генуэзская, Московская, Вашингтонская и многие-многие другие) «почему-то» не привели к желаемому результату, и вот совершенно неожиданно случилась новая мировая война. После ее завершения писатели всего мира решили взять на себя почетную обязанность по осмыслению произошедшего и выяснить, что же такое это опять произошло, как бороться с моральными последствиями произошедшего и вообще - как дальше жить в таком, как выяснилось, предельно неустойчивом мире. Как и после предыдущей войны, первую скрипку стали играть непосредственные участники или близкие свидетели произошедшего, способные описать увиденное непосредственно на фронтах и в разрушенных городах. Учитывая масштабность конфликта (даже по сравнению с Первой мировой), в писателях, отвечающих подобным требованиям, недостатка не было. Выступили представители «победившей стороны» (например, К. Воннегут), «проигравшие» (например. Г. Белль и уже испытавший свой силы на подобном поприще Э. Ремарк) и даже «нейтральные силы» (например, М. Фриш «Записки из вещевого мешка» «Дневники...»).
Эти в высшей степени достойные люди и дали человечеству ответ на основополагающий, исключительно важный для решения всех остальных, вопрос: «Кто виноват в произошедшем?». Ответы оказались на первый взгляд парадоксальными и. что удивительно, отразившими в первую очередь именно принадлежность к той или иной стороне конфликта. «Победители» и «нейтральные стороны» оказались на редкость великодушными и высказали мысль о том, что в этом не виноват никто, а просто такова человеческая природа и объективные - неизменно враждебные, а в лучшем случае, безразличные к человеку - законы мироздания. На мой взгляд, подобный феномен можно окрестить как-нибудь вроде «второе потерянное поколение» - очередная война всех против всех породила ощущение абсолютной хаотичности мира и отсутствия у человека свободной воли. Показалось, что стать, например, нацистом, милитаристом, агрессором, и проч. может любой, независимо от его желаний и воли[181], бороться с этим невозможно и остается только снова стоически переносить такую несправедливость действительности по отношению к человеку.
«Проигравшая» сторона показала иной взгляд на этот вопрос и вот в творчестве Белля, Ремарка, Грасса помимо общих рас-суждений о «бренности всего сущего» и неприглядности человеческой жизни мы видим и прямое указание на виновника. В текстах возникают мысли о «причастии буйвола», преступности пассивного созерцания и т. п. Интересно, что о зверствах и нарушении законов морали немцами во время войны немцы, на мой взгляд, пишут более обстоятельно, чем их «оппоненты». При этом, разделение людей на «простых солдат» и идейных нацистов, как мне кажется, в текстах немецких писателей проводится достаточно последовательно. Образы простых солдат вполне укладываются в ставшую уже классической форму подавленных обстоятельствами войны людей, а вот эти «идейные» становятся виноватыми во всех грехах перед всем человечеством. Так или иначе, мы можем видеть, как в художественных текстах указывается виновник - немец, пусть даже вполне конкретный, но все-таки принадлежащий к конкретной нации и таким образом «бросающий тень» на всех немцев.
Такой парадокс можно объяснить своеобразным соотношением действий «сторон» в области литературного творчества и, так сказать, в «реальной действительности». Уже во время Нюрнбергского процесса встал вопрос о праве победителей судить проигравших за преступления против человечности и обычаев войны. В конце концов, практики неограниченной подводной войны придерживались обе стороны, а бомбардировки Дрездена и Токио, Гамбурга и Хиросимы оставили чувствительный след на «коллективной совести»[182] американцев и должны были заставить их с большой осторожностью принимать этически неоднозначные решения (вроде суда над немецкими штабистами). Суд все же состоялся, причем проходил он с нарушениями самих основ европейского правосудия (осознание этого факта также не сказалось положительно на сознании победителей), виновные были примерно наказаны а человечество получило очередную «головную боль» морально-этического плана. Так стороны оказались друг перед другом в неоплатном долгу: ничто не может оправдать взращивание людоедского нацистского режима и развязывания войны со стороны Германии, но также ничто не может оправдать преступлений против человечности и со стороны, например, американцев. Попытки «оплатить» этот долг приняли у сторон различный характер. Со стороны победителей это вылилось, например, в «план Маршалла» и, не в последнюю очередь, — в лояльность по отношению к противнику на страницах произведений «самых передовых и прогрессивных» писателей победившей стороны. Ну а осознание немцами своей «коллективной вины» и привело, во-первых, к признанию методов «нюрнбергского» судопроизводства и, во-вторых, — к самобичеванию немцев подобными художественными произведениями.
Но «расплата» «победителей» происходила в основном в аспекте чисто экономическом, а «побежденные» подвергались прессингу культурно-психологическому, причем давление оказывалось с двух сторон: культурный мир не забывает напоминать немцам об их исторической вине за развязывание войны и принятие нацистского режима, но и «собственные», немецкие писатели, ощутив и приняв на себя эту вину, оказывают точно такое же давление на немецкое общество.
Здесь, на мой взгляд, остро встает вопрос об ответственности писателя перед обществом. Постоянное напоминание об этой исторической вине очевидно способствует не только собственно порождению комплекса вины, но и реакцию на нее. Память об унижении и ошибке может привести к результатам противоположным предполагаемым - очевидно может возникнуть желание избавиться от этого унижения и «попробовать еще раз», но уже не совершая «промахов». Сейчас мы можем наблюдать возникновение и развитие неонацистского движения в Германии и так называемую «ностальгию по милитаризму» в Японии, отчасти, на мой взгляд, это спровоцировано «перегибанием палки» в отношении негативных оценок прошлого этих стран. Кажется, что наиболее эффективным шагом на пути снижения напряженности в этом отношении могло бы стать полное отвлечение внимания людей от этого исторического периода и прекращение обсуждения роли отдельных людей или целых наций в преступлениях против человечности и подобных неприглядных поступках.
Но это невозможно как минимум по двум причинам. Во-первых, слишком значительными были сами события тех времен для того, чтобы люди не обращали на них внимание снова и снова. Во-вторых, тексты писателей, анализировавших эту проблему; созданы достаточно давно, чтобы закрепиться в культурном обиходе, и написаны они достаточно талантливо для того, чтобы оказывать исключительно сильное влияние на сознание и поступки людей нынешнего времени. Так что с полным основанием можно сказать, что послевоенные немецкие писатели несут свою долю ответственности за возрождение идей, с которыми, как кажется, они косвенно боролись, изображая страдания людей, принесенные известным режимом в известный исторический период.