[266] В 1960 г. доля промышленности в валовом общественном продукте КНР составила 61,1%, в произведенном национальном доходе - 46,3% по сравнению с 25,2% и 12,6% в 1949 г.[267] Таких масштабов внешней помощи и темпов развития тогда не знала ни одна из стран «третьего мира».
Таким образом, был сделан решающий шаг в индустриализации Китая. Но это был лишь этап в его развитии, на смену которому должны были прийти новые. Под этим углом зрения советско-китайский конфликт выглядит как неизбежный отрыв от страны-донора, связанный с рождением нового индустриального государства. В более широком плане период десятилетнего сотрудничества двух стран можно рассматривать как передачу волны промышленного развития от второго эшелона мировой индустриальной цивилизации, к которому исторически принадлежит Россия, в «третий мир», к его крупнейшему представителю.
Но индустриальный переход такой гигантской страны, как Китай, и осуществление тем самым прорыва в развитии «третьего мира», в сущности, является проблемой глобального уровня, которая не могла быть полностью решена в «социалистическом лагере». Поэтому выход за его рамки был неизбежен. Также неизбежны были разногласия и конфликты с Советским Союзом, ведь любые изменения затрагивали и его интересы как центра всей этой системы.
Самым крупным политическим вопросом, по которому впервые разошлись позиции сторон, была оценка деятельности Сталина. Если XX съезд КПСС делал акцент на критике культа его личности, то официальный Пекин предпочел более взвешенную оценку - баланс заслуг и ошибок. Это была выигрышная во всех отношениях позиция. Она демонстрировала стремление Пекина к справедливости, осторожность в отношениях со «старшим братом» и одновременно была проявлением самостоятельности. В действительности реакция Пекина была более острой. Мао Цзэдун считал недопустимым выступать против вождя партии, так как сам был таким же вождем. Вред разоблачительной речи Хрущева на XX съезде состоял, по его мнению, и в том, что она была на руку американскому империализму. Поэтому; несмотря на давнюю неприязнь к «отцу народов», Мао Цзэдун выступил в роли его сторонника[268]. Позже проявилась еще одна причина особой позиции Пекина. Председателю Мао импонировала сталинская бескомпромиссность в отношении классовых врагов и твердость в осуществлении коммунистических идеалов.
В целом в тот период отношение Мао Цзэдуна к Советскому Союзу стало более критическим. Начался поиск новых рациональных и более эффективных, чем в СССР, путей и методов развития страны. Как неправильную он отвергал точку зрения некоторых китайских руководителей, полагавших, что без советской поддержки строительство Китая невозможно[269].
Кроме вопроса об оценке Сталина в Пекине критически относились к идеям XX съезда КПСС о мирном сосуществовании государств с различным социальным строем и продолжали стоять на воинственных революционных позициях. Как отступление от пути Октября и ревизия положений марксизма-ленинизма о государстве и революции была расценена идея мирного перехода от капитализма к социализму[270]. Критика сталинского тезиса об обострении классовой борьбы при социализме, явно ошибочного, с точки зрения советских коммунистов (особенно в связи с теми жертвами, к которым привело его осуществление в СССР), также вызвала недовольство их китайских товарищей, считавших ее необходимой и оправданной, а жертвы не такими уж большими.
Ортодоксальное следование марксизму требовало постоянно держать в поле зрения его основополагающие идеи, углубляться в теорию. Мао Цзэдун был склонен к философствованию. Стремясь к более глубокому научному познанию окружающего мира с целью его революционного преобразования, он исходил из того, что критерий практики является первым и основным в теории познания в диалектическом материализме[271]. В действительности же практика рассматривалась им довольно узко, в основном как опыт, приобретенный КПК в революционной борьбе, а то и вовсе игнорировалась.
Полная уверенность в своей правоте позволяла Пекину смело и решительно высказываться по общим для всего мирового коммунизма проблемам. Особенно шокирующими были рассуждения Мао Цзэдуна на московском совещании коммунистических партий в 1957 г. о том, что не следует бояться войны, даже ядерной, и тех огромных потерь, исчисляемых сотнями миллионами человек, которые придется понести для достижения победы. Он считал, что наибольшую опасность представлял «ревизионизм» в рядах революционеров, а не атомная бомба - этот «бумажный тигр» империализма.
Не встретив поддержки среди коммунистических партий, Китай сам начал активно выступать с радикальных революционных позиций. Была усилена критика американского империализма и югославского «ревизионизма». Чтобы помешать начавшемуся советско-американскому сближению, была предпринята военная провокация в Тайваньском проливе. При этом преследовалась и другая цель: используя внешнюю опасность, мобилизовать народ на создание «народных коммун» и на осуществление «большого скачка» в коммунизм[272].
Следует отметить, что «большой скачок» возник не без советского влияния. После того, как в 1936 г. в СССР было объявлено о полной победе социализма, коммунизм здесь стали считать делом ближайшего будущего. Вторая мировая война отодвинула достижение этой цели, но затем о ней снова стали вспоминать все чаще, особенно в связи с экономическим и социальным подъемом середины 50-х годов. Официальная пропаганда тогда утверждала, что «построение коммунистического общества в нашей стране уже не далекая, а непосредственная практическая цель всей современной деятельности советских людей и их руководящей силы - Коммунистической партии Советского Союза»[273]. В области экономики ставилась задача догнать и перегнать наиболее развитые капиталистические страны. Осенью 1957 г. Мао Цзэдун, находясь в Москве и будучи под впечатлением запуска первого советского спутника, предложил конкретные цели для обеих стран в соревновании с Западом: по производству стали Советскому Союзу за 10 лет догнать США, а Китаю за 15 лет - Англию[274]. После возвращения на родину он занялся осуществлением этой идеи. Причем речь уже шла не только о стали, но и других видах промышленной продукции, а срок был сокращен до нескольких лет.
В период «большого скачка» Мао Цзэдун по-новому осмыслил возможности своей страны и ее положение в мире в мире. Он считал, что китайский народ обладает наибольшим революционным потенциалом, и сравнивал его с чистым листом бумаги, на котором можно писать самые красивые иероглифы. Китай он стал рассматривать в качестве нового центра мировой революции[275] . Естественно, это отрицательно сказывалось на отношениях между Пекином и Москвой. Постепенно накапливалось взаимное недовольство по самым разным поводам.
Стремясь разрядить обстановку; советская сторона в начале 1960 г. предложила провести встречу на высоком уровне. Мао Цзэдуна пригласили посетить Советский Союз с дружественным визитом. Однако Пекин предпочел выяснить отношения на более широкой арене. С этой целью в китайской печати к 90-летию В.И. Ленина были опубликованы статьи, объединенные затем в сборник «Да здравствует ленинизм!», в которых вновь отстаивались прежние позиции КПК по основным вопросам коммунистического движения, о войне и мире, была поднята тема «современного ревизионизма». Чтобы погасить разрастающийся конфликт, Мао Цзэдуна вновь, и опять безуспешно, пытались пригласить в Москву.
Тогда было решено воспользоваться возможностью встречи с китайскими представителями на III съезде Румынской рабочей партии. Но в Бухаресте не удалось заставить китайцев отказаться от их взглядов. С целью оказать давление на строптивого «брата» в июле 1960 г. было объявлено об отзыве всех советских специалистов из Китая. Пекин же продолжал стоять на своем, рассматривая собственную позицию еще и как отстаивание независимости и самостоятельности. В сентябре на переговорах представителей КПК и КПСС в Москве Дэн Сяопин заявил, что КПК никогда не примет отношений с советской стороной как с партией-отцом и государством-отцом, что китайский народ полон решимости справиться с трудностями, которые повлек за собой отзыв советских специалистов, и строить свое государство[276].
Дальнейшие события показали, что Пекин не собирается отступать с крайне левых позиций. В январе 1962 г. на расширенном рабочем совещании в ЦК КПК, посвященном обобщению опыта работы за 12 лет со времени образования КНР и особенно последних 4-х лет, на котором присутствовали более 7 тыс. человек, Мао Цзэдун повторил прежние политические установки о классовой борьбе, диктатуре пролетариата и угрозе ревизионизма.
Переоценивая значение политического сознания и политической воли, он считал, что в мире более 90% народных масс являются революционными и могут поддерживать марксизм-ленинизм, сознательность их растет, и поэтому мировая революция победит[277].
Из выступления Мао Цзэдуна следовало, что именно Китай, а не его оппонент СССР придерживается верного, по-настоящему революционного курса. После временных неудач предстояло вновь взяться за его осуществление и таким образом еще раз доказать его правильность и подтвердить роль КНР как нового центра мировой революции.
Ситуация как во внутренней, так и во внешней политике складывалась весьма непростая. В стране еще не до конца были преодолены разрушительные последствия «большого скачка», поэтому власти вынуждены были отступить от крайностей «коммунистического поветрия» и дать людям больше возможности работать на себя, а не на государство. Но как только положение в экономике улучшилось, возникло опасение, как бы крестьяне - основной собственнический социальный элемент - не с