Прошло не менее десяти минут, прежде чем они сумели протолкаться через главный терминал. Багажное отделение было относительно пусто. Здесь Худ наконец задал свой вопрос.
– На границе начались серьезные осложнения, мистер Худ, – ответила агент Фернет. Короткая стрижка, звонкий голос – на вид ей можно было дать года двадцать два.
– Осложнения?
– Да. Сирийские войска окружили турецкую группировку, которая, преследуя террористов, нарушила границу Сирии. Возникла перестрелка. Трое турок убиты. В конце концов им удалось вырваться обратно в Турцию.
– Из-за этого столько паники? – поинтересовался Наср.
– Нет, сэр. – Девушка взглянула на доктора выразительными темными глазами. – Паника возникла из-за того, что случилось позже. Сирийский офицер дал команду преследовать турок на их территории. В результате турецкое подразделение было уничтожено. Всех, кто сдался в плен, расстреляли.
– О Боже! – воскликнул Бикинг.
– Кто этот человек? – спросил Наср.
– Курд.
– Что было потом? – спросил Худ.
– Офицера отстранили от командования, а сирийцы вернулись домой. Турки перебросили к границе регулярные танковые части.
– Значит, все пытаются бежать? – сказал Худ.
– Ну, не все, конечно, – улыбнулась Фернет. – Большинство уезжающих – иорданцы, египтяне и жители Саудовской Аравии. Их правительства присылают самолеты для эвакуации своих граждан. Люди боятся, что эти страны выступят на стороне Турции. Тогда им придется нелегко.
Получив багаж, Худ и его спутники прошли таможенный досмотр, после чего все сели в машину. Устраиваясь на широком сиденье лимузина, Худ улыбнулся. Так вот Мя чего президент отправил его на другой конец света!
Поездка в северную часть города оказалась быстрой и легкой.
Когда машина свернула на ведущую к посольству США узенькую улочку, Наср покачал головой.
– Сколько раз мне уже доводилось сюда приезжать – и никогда город не был таким пустынным. Дамаск и Алеппо традиционно считаются самыми оживленными городами мира. Это просто ужасно.
– Люди уехали или сидят по домам? – поинтересовался Худ.
– И то. и другое, – ответила Фернет. – Президент отдал распоряжение освободить улицы на случай, если понадобится перебрасывать воинские части.
– Не понимаю, – произнес Худ, – События разворачиваются в ста пятидесяти милях к северу. Неужели турки могут атаковать столицу Сирии?
– Нет, конечно, – ответил Бикинг. – Полагаю, сирийцы боятся сами себя – курдов, как тот офицер, который устроил бойню на границе.
– Совершенно верно, – кивнула Фернет. – С пяти вечера объявлен комендантский час. За его нарушение грозит тюрьма.
– В Дамаске лучше в тюрьму не попадать, – вступил в беседу агент Дэвис. – Эти места славятся своей жестокостью, В посольстве Худа встретил посол США в Сирии Хэвелс. Предшественник Хэвелса как-то обмолвился, что передаст свой пост только худшему врагу.
Лысеющий дипломат в очках с толстыми линзами протянул руку и произнес:
– Добро пожаловать, Пол.
– Добрый день, господин посол, – ответил Худ.
– Как прошел полет?
– Слушал старые мелодии по четвертому каналу, потом немного поспал. Для меня это самое приятное времяпровождение.
– Что ж, хорошо, – произнес Хэвелс и повернулся к Насру. – Рад вас видеть, доктор.
– Для меня честь быть вашим гостем.
Обменявшись с прибывшими традиционными вежливыми фразами, Хэвелс провел их в свой кабинет. Это было небольшое, но весьма изысканное помещение с мраморными колоннами вдоль стен и куполообразным потолком, напоминающим собор в Басре.
Свет поступал через отверстие в самой вершине купола. Других окон не было.
Гости разместились в коричневых кожаных креслах. Хэвелс закрыл тяжелую дверь и занял место за массивным столом.
– У нас есть источники в президентском дворце, – улыбнулся он. – Допускаю, что у них есть источники здесь. Поэтому лучше говорить наедине.
– Разумеется, – проворчал Худ. Хэвелс скрестил перед собой руки.
– Во дворце ожидают серьезных терактов. По их данным, удар будет нанесен сегодня после полудня. Так или иначе, я приглашен на прием и должен прибыть, – посол взглянул на часы, – через девяносто минут. По плану я проведу там остаток дня, обсуждая с президентом различные вопросы. После нашей беседы состоится обед...
– Как-то раз президент Сирии заставил нашего госсекретаря два дня ждать аудиенции, – перебил посла доктор Наср.
– А французского президента продержал четыре часа в приемной, – добавил Бикинг.
– Если позволите мне закончить, – улыбнулся Хэвелс, – на встречу также приглашены русский и японский послы. Думаю, что мы будем находиться рядом с президентом до разрешения кризиса.
– Разумеется, – кивнул Худ. – Если что-то случится с ним, пусть пострадают и другие.
– Сомневаюсь, что он вообще появится на этой встрече, – заметил Бикинг. – Не исключено, что президента уже нет в Дамаске.
– Это вполне возможно, – согласился Хэвелс.
– Если начнется наступление на столицу, – сказал Наср, – ни Москва, ни Вашингтон, ни Токио не смогут вмешаться в события.
– Конечно, – кивнул Хэвелс.
– Я не удивлюсь, если атаку на президентский дворец проведут сирийские солдаты, переодетые в курдов. Они перебьют всех, кроме президента, который автоматически станет национальным героем.
– И это возможно, – сказал Хэвелс и посмотрел на Худа, – Поэтому, Пол, любая разведывательная информация весьма пригодится.
– Я немедленно свяжусь с Оп-центром, – кивнул Худ. – Кстати, что известно о моей встрече с президентом?
– Все устроено, – произнес Хэвелс.
– Когда? – с нехорошим предчувствием спросил Худ.
Хэвелс расплылся в улыбке.
– Вы приглашены во дворец вместе со мной.
Глава 37
Вторник, час тридцать три минуты дня
Долина Бекаа, Ливан
Фил Катцен скорчился на железной сетке, которая служила полом в его тесной и темной камере. Он быстро привык к затхлому воздуху глубокой ямы и запаху пота и испражнений людей, томившихся здесь прежде. Когда донеслись крики Роджерса и вонь горелой плоти, Катцен понял, что его неудобства – сущие пустяки.
Он слышал стоны генерала, и по щекам его текли слезы. Рядом с ним сидел, обхватив колени руками, Лоуэлл Коффи.
– О чем думаешь? – спросил Катцен.
– Вспоминаю, как я работал в суде, – проворчал сосед по камере. – Как-то раз пришлось разбирать дело рабочего, который взял в заложники своего босса.
Думаю, сейчас бы я подошел к этому случаю по-другому.
Катцен кивнул. В университетах многому не научат. Он вспомнил, как посещал занятия для американцев, отъезжающих в другие страны. В течение целого семестра он ходил на лекции профессора Брайана Линдсея из Центра реабилитации жертв войны города Копенгагена. В то время было модно приглашать в университеты людей, которые побывали в плену и перенесли пытки.
Выступающие рассказывали, как им отбивали подошвы навсегда лишали чувства равновесия, разрывали барабанные перепонки, выбивали зубы, загоняли иголки под ногти и втыкали палки в горло, Одну женщину поместили под стеклянный колпак и держали там до тех пор, пока ее пот не поднялся до уровня колен. Курс должен был помочь студентам осознать природу пыток на случай, если их вдруг захватят в плен. До чего же все это было глупо и надуманно!
Впрочем, одно оказалось, безусловно, верным: если ему будет суждено выжить, самые глубокие шрамы останутся не на теле, а на психике. Чем дольше продлится заключение, тем меньше останется шансов на излечение. Приступы паники или хронической растерянности могут возникнуть в любую минуту, стоит лишь вновь столкнуться с тем, что окружает его сейчас: грязью, неприятным запахом или криком, темнотой или струящимся из-под мышек потом. Чем угодно.
Скорчившись на полу, Катцен пытался взглянуть на себя и своих товарищей со стороны. Вот и закончилась первая эмоциональная фаза, через которую проходят все заложники – этап отрицания и бунта. Теперь они вступали в тяжелую и отупляющую полосу смирения. Она может длиться несколько дней. Иногда ее оживляют вспышки счастливых воспоминаний. В конце наступит пересмотр ценностей.
Если, конечно, они доживут до конца.
Катцен прикрыл глаза, но слезы продолжали капать. Роджерс выл, как заточенный в клетку пес. Временами доносился лязг его наручников. Рядовая Девонн не громко, но взволнованно говорила, пытаясь ободрить генерала:
– Держитесь, Майк! Я с вами. Мы все с вами.
– Мы с вами! – заревел рядовой Папшоу, чья клетка находилась слева от Катцена. – Мы все с вами!
Вой Роджерса перешел в вопли. Короткие, резкие, агонизирующие. Катцен уже не слышал голоса Сондры. Папшоу выкрикивал ругательства, справа кого-то начало рвать – кажется, Мэри Роуз. Седен все еще находился без сознания.
Не было слышно ни одного человеческого, цивилизованного звука. За несколько минут террористам удалось превратить группу образованных, интеллигентных людей в затравленных, жалких животных. И если бы Катцен не был одним из этих животных, он, безусловно, оценил бы простоту методов, каковыми это было достигнуто.
Он не мог просто так сидеть и, вцепившись пальцами в сетку, медленно поднялся на ноги.
– Фил? – позвал его Коффи.
– Да, Лоуэлл.
– Помоги мне встать. Проклятые ноги не слушаются.
– Конечно. – Он наклонился, подхватил товарища под руки и осторожно поднял. – Ты в порядке?
– Да. Спасибо, А ты?
– Паршиво. Лоуэлл, я должен тебе кое-что сказать. Я встал не для того, чтобы размяться.
– Ты о чем?
Катцен посмотрел на решетку. Роджерс кричал отрывисто и хрипло. Он сопротивлялся своей боли и проигрывал.
– Ради всего святого, прекратите это! – простонал Катцен и отчаянно замотал головой. – Господи, если ты есть, останови их!
Коффи вытер лоб носовым платком.
– Ирония заключается в том, что мы находимся недалеко от Господа, а он нас не слышит. А если слышит, – виновато добавил Коффи, – то я не вполне понимаю его планы.