Япония, позиционируя себя защитницей интересов Маньчжоу-Го, предъявила претензии на якобы спорную советскую территорию западнее Хасана. При этом японцы, не будучи еще готовыми к полномасштабной войне, рассчитывали лишь «прощупать почву», оценить уровень военных возможностей советской стороны и, как уже упоминалось, проявить себя перед союзниками по Антикоминтерновскому пакту. Но самое главное, захват хасанских сопок, расположенных в 10 км от берега Тихого океана и в 130 км по прямой от Владивостока, давал возможность держать под визуальным наблюдением все советское побережье, а под обстрелом – участок к югу и западу от залива Посьета.
К моменту начала хасанского конфликта противостояние двух стран достигло в этом районе фактически точки кипения. Одним из показателей являлось то, что советская сторона уже не скрывала самой возможности вооруженной схватки. Об этом свидетельствуют, в частности, слова маршала Блюхера, произнесенные еще в январе 1934 г. с трибуны XVII съезда ВКП(б): «Наблюдая военные мероприятия японского империализма, мы не могли и не можем оставаться безучастными… Воевать мы не хотим, но если нас заставят… то Особая Краснознаменная Дальневосточная Армия – от красноармейца до командарма… ответят таким ударом, от которого затрещат, а кое-где и рухнут устои капитализма»[218].
В мае 1938 г. японское командование с участием военных представителей Германии провело рекогносцировку местности в районе одной из главных хасанских высот – сопки Заозерная, после чего этот участок был окончательно определен для нанесения главного удара. Уверенности японцам придали сведения, полученные от опасавшегося ареста на родине и поэтому перешедшего на японскую сторону в районе озера Хасан в июне 1938 г. начальника управления НКВД по Дальневосточному краю комиссара госбезопасности 3-го ранга Г. С. Люшкова о том, что район озера, низинная болотистая местность на стыке границ СССР, Кореи и Маньчжоу-Го, слабо охраняется советскими пограничниками. Понадобилась лишь искра, чтобы пограничные стычки вылились в кровопролитные боевые действия, в ходе которых впервые после Гражданской войны советские войска вступили в бой с опытной кадровой армией противника.
По некоторым данным, еще до развертывания боевых действий японская сторона начала применение химического оружия. Во всяком случае заместитель наркома иностранных дел СССР Б. С. Стомоняков поставил об этом в известность посла Японии в СССР М. Сигэмицу: «28 июня с. г. в Гродековском районе со стороны укрепленных высот на маньчжурской стороне стал поступать на советскую сторону и ясно ощущаться газ с запахом фиалок. У многих лиц на советской территории в результате появилось головокружение, и они были вынуждены надеть противогазы. В результате тщательно проведенного расследования был установлен факт пуска с маньчжурской территории нейтрального газа с концентрацией отравляющих веществ…»[219] Правда, российский исследователь А. Б. Широкорад, ссылаясь на публикацию В. И. Котельникова[220], утверждает, что советская сторона тоже не была безгрешной в отношении отравляющих веществ: советские оружейники и летчики якобы часто путали осколочные и химические бомбы и отправлялись бомбить японцев химическими бомбами[221].
Такое экстраординарное событие, как бегство и предательство высокопоставленного военного чина, каковым являлся Лушков, передавший противнику секретные документы, не могло не вызвать соответствующей реакции Москвы, которая срочно приняла решение о создании на сопке Заозерная пограничного поста. Данные меры были тем более актуальны в связи с тем, что 3 июля японцы уже предприняли конкретный демарш: их пехотинцы численностью около роты приблизились к этой сопке, после чего, не дойдя 50 м до вершины, по которой проходила условная линия границы, залегли, оставались в таком положении сутки, затем отошли к корейскому селению в 500 м от сопки и начали там строительные работы военного характера.
В ответ на эти действия и согласно решению о создании на Заозерной погранпоста группа пограничников 59-го Посьетского пограничного отряда заняла 6 июля всю сопку, с вершины которой отлично просматривались японские позиции и железнодорожные коммуникации, и начала сооружение окопов и установку проволочных заграждений. Подобные мероприятия вблизи маньчжурской территории обеспокоили японцев, усмотревших в этом желание Советского Союза активизировать свое военное вмешательство в ход японо-китайской войны, и побудили их развернуть «сражения» на дипломатическом фронте. Каждая из сторон решительно отстаивала свои права на небольшой приграничный участок, находившийся в зоне ответственности Корейской армии, вместе с которой была готова выступить более мощная Квантунская.
11 и 13 июля по приказу маршала Блюхера к Хасану были выдвинуты для поддержки пограничников дополнительные силы, что вызвало новые обвинения со стороны японцев в посягательстве на маньчжурскую территорию[222]. Они не остались без ответа: советская печать поместила «Опровержение ТАСС» относительно сведений, «распространяемых японскими источниками», о том, что 11 июля около 40 красноармейцев ворвались «в район западнее озера Чанчи» (Хасан) и заняли территорию, принадлежащую Маньчжоу-Го[223].
Обстановка накалялась и вечером 15 июля разразилась первым выстрелом непосредственно хасанского конфликта: начальник инженерной службы Посьетского пограничного отряда, руководивший минированием вершины сопки Заозерная, лейтенант В. М. Виневитин выстрелом из винтовки убил японского разведчика С. Мацусима, добравшегося до гребня сопки. Этот инцидент явился поводом для начала боевых действий в связи с тем, что его расследование с обеих сторон оставило каждую при своем мнении: советская сторона утверждала, что японец нарушил границу, поскольку его тело лежало на советской земле в трех метрах от условной пограничной линии, японцы твердили, что их соотечественника убили на территории Маньчжоу-Го, стало быть, это является провокационным актом, а окопы и проволочные заграждения, возведенные советскими пограничниками, пересекли линию государственной границы.
В этот же день, 15 июля, поверенный в делах Японии в СССР X. Ниси прибыл в Наркоминдел СССР и в ультимативной форме потребовал вывода советских пограничников с высоты Чан-куфэн (китайское название Заозерной), заявив, что она является территорией государства Маньчжоу-Го, находящегося под покровительством Японии. В ответ Б. С. Стомоняков указал, что в соответствии с «Протоколом о тщательно проверенном первом участке границы», подписанным в Ново-Киевском урочище 26 июня 1886 г. и составляющим часть Чанчуньского (Хуньчуньского) соглашения (между Россией и Китаем. – И. В.), а также с приложенной к нему картой нет ни малейшего сомнения в том, что «озеро Хасан… расположено полностью на советской территории и что не только западные берега этого озера, но и некоторый район к западу от этих берегов принадлежат Советскому Союзу»[224]. На основании этого советская сторона заявила, что вторжение на ее территорию чревато разжиганием вооруженного конфликта.
События нарастали с угрожающей быстротой. 18 июля на участке Посьетского пограничного отряда началось массовое нарушение границы безоружными японцами, которые выполняли задание «почтальонов» для передачи советской стороне писем с требованием очистить маньчжурскую территорию и угрозой с боем захватить высоту Заозерная.
20 июля японский посол Сигэмицу выдвинул наркому иностранных дел СССР М. М. Литвинову очередной ультиматум с требованием отвести советских пограничников с сопок Чан-куфэн (Заозерная) и Шачжаофэн (Безымянная) и предупредил, что отказ может повлечь за собой применение военной силы. Предъявляемые советской стороной документы и фотокопии карт пограничной территории, сопровождавшие Хуньчуньский договор 1886 г., японцы не считали убедительным доказательством правомерности действий СССР. Однако Правительство Советского Союза вновь отвергло требования Японии, указав в ноте от 22 июля, что озеро Хасан и примыкающие к нему с запада высоты находятся на бывшей российской, ныне советской территории[225]. В тот же день кабинет министров Японии принял окончательное решение о начале боевых действий в районе озера Хасан.
Однако следует признать, что позиция советской стороны была все же достаточно спорной, поскольку она по-своему интерпретировала Хуньчуньский договор, в тексте которого сопки Заозерная и Безымянная вообще не упоминались. Поэтому японцы утверждали, что обозначенная на карте-приложении к договору линия границы проходит не через эти высоты, а много южнее, т. е. восточнее Безымянной и Заозерной и западнее озера Хасан. Именно так она была нанесена на карту, подготовленную после обследования этого района китайской республиканской армией в период 1915–1920 гг. По данным российского историка А. А. Кириченко, к началу Международного военного трибунала в Токио, где судили главных японских военных преступников, «советская сторона обвинения пыталась собрать доказательства японской агрессии у озера Хасан. По запросу МИД СССР начальник главного штаба ВМС адмирал А. Г. Головко в ноябре того же года сообщил, что в результате проверки в Гидрографическом управлении ВМС была обнаружена карта 1–2 (Хунчунь) масштаба 1:500 000, изданная Управлением военных топографов в 1933 г., на которой Государственная граница СССР показана восточнее озера Хасан. В 1938 г. эта карта была по приказанию соответствующих властей изъята, а имевшиеся в Гидрографическом управлении экземпляры были полностью уничтожены. Не осталось карты у нас, но экземпляры выпущенной в СССР карты оказались в руках японцев, оккупировавших Маньчжурию»