Доложили. Приняли поздравления, все довольны.
Влад стоит, мнется. Все‑таки переборол себя:
– А я знаю этого пагня.
– Кого, Вахид? – не понял Султан.
– Хизига, – ответил Влад, – ну, бандита этого, и фамилия у него Такая‑то.
Полковник не поверил:
– Ты что, Вахид, шутишь так?
– Да нет, Султан Баигович, точно говогю – знаю! Это мой дгуг, одноклассник.
Полковник переглянулся с Бухари:
– А ну‑ка, пошли…
Буквально через несколько минут Султан с Бухари, несколько озадаченные, вернулись.
– Вахид, оказывается, он тебя тоже узнал!
– Да? Вот не думал, я же к нему спиной сидел.
– Да, Вахид, не ожида-ал. – Бухари даже засмеялся. – Только представь: якут – пособник ваххабизма в чеченском УБОПе! Как говорится, в тихом омуте…
Султан Баирович, проходя, доверительно коснулся плеча Влада и совершенно серьезно произнес:
– Это он шутит так, не обращай внимания.
Да и без того понятно, что шутит, никаких претензий к Владу никто предъявлять и не собирался. Надо сказать, в этом отношении чеченцы тоже люди: юмор ценят, главное – не переборщить. К земляку, который не понимает шуток, они относятся весьма настороженно, даже какое‑то свое определение для таких людей имеется.
Разговор Влада с Хизиром произошел в присутствии серьезных людей, вследствие чего лишний раз, как говорят в компетентных органах, была установлена личность бандита.
Влад придвинул стул поближе к сидящему на полу Хизиру, сел.
– Здгавствуй, Хизиг.
– Здравствуй, Владик… А я тебя сразу в машине узнал, широкий ты какой‑то стал.
– Да уж, не дите малое, – улыбнулся Влад. – В машине обниматься не стал, сам понимаешь, гуль ведь не отпустишь…
– Уколоться мне здесь не дают, Владик, – горько пошутил и Хизир, но выглядел он крайне подавленным. И немудрено: методы работы с пленными на войне далеко не девчачьи. – Ты как здесь оказался?
– Командиговка, – лаконично ответил Владик и в свою очередь спросил: – Ты стал нагкоманом?
– Хоть какая‑то отдушина в этом мире. – Хизир, закатав рукав рубашки, показал потемневшие от многочисленных уколов локтевые сгибы рук. – В нашем отряде…
– В банде, – поправил Владик.
Двое в гражданском сидят за столами, сосредоточенно читают какие‑то бумаги. Возможно, создают видимость занятости, тем не менее в разговор не вмешиваются.
– Нет, Владик, в отряде. В отряде с этим проблем не было: это как рай на земле… тебе этого не понять… – Хизир решил сменить тему разговора: – Как там наши ребята, друзья?
– Сейчас здесь Гома Дилань, – ответил Влад, – но он далеко, в гогах. Ты его помнишь?
– Само собой, Влад, – ответил Хизир. – Ты его увидишь?
– Увижу, но не ского.
– Все так и «таки»? – Хизир улыбнулся.
Влад понял, рассмеялся:
– Ага, «таки»! – Закурил, придвинул стоящую на ближайшем от него столе пепельницу поближе к себе. – Сколько лет пгошло, а ты все помнишь. Кугить будешь?
– Спасибо, Владик, не курю… Я когда своим рассказывал про нас, про моих друзей, оказывается, у нас… то есть у вас, многие из наших были. Хорошо отзываются о людях.
– Да и сейчас, навегное, есть, все на учете стоят.
– Ты почему так картавишь?
– Ганили. – Теперь уже Влад отогнул ворот куртки и показал шрам на шее.
Возникла неловкая пауза. Разговор возобновил Хизир:
– Ромке обязательно привет от меня передавай… Помнишь, у нас в школе парень был – Джават Исмаилов, дагестанец?
– Конечно, Гома часто пго него вспоминает, в агмии вместе служили, потом в одном отделе габотали: он у нас участковым был, потом сыщиком. В сегедине девяностых укатил куда‑то.
– В нашем отряде он был.
– Не может быть!..
– Умер от ран. Беспредельщик еще тот был: даже наши его боялись…
Пауза затянулась надолго. «Как же так получилось? – подумал Влад. – Ведь совершенно нормальными парнями были. Это что же получается, им тут мозги закрутили, деформировали?.. Да-а, дела-а… Джават с Ромиком центральными друзьями считались. Расскажу – не поверит!..»
Разговор возобновил Владислав:
– Ты, Хизиг, зачем воюешь?
– А ты зачем?
Влад смутился: своим отрядным он сразу бы нашел, что ответить, но здесь ситуация складывается довольно щекотливая.
– Чтобы война не пришла в мой дом…
– Но ведь вы начали эту войну.
– Мы… мы ничего не начинали, – запнувшись, ответил Влад.
Хизир заметил замешательство друга, его прорвало:
– Ты, Влад, понятия не имеешь, что такое война для мусульманина и как он относится к смерти. Праведный мусульманин воюет не ради мести – хотя повод для мести у меня есть, – не ради наживы или славы в этом мире, а ради конечной и единственной цели – это рай. А также есть очень много привилегий, которые Аллах дарует муджахиду после смерти. Для мусульманина превыше всего должно быть слово Аллаха, он отдаст за него свою душу. Быть шахидом на пути Аллаха – милость, которая даруется лишь избранным. А ради чего вы воюете – ради вашей порушенной страны, ради продажных генералов или ради больших наград с зарплатой?..
Поцокав языками и сделав вывод о том, что мир тесен, оперативники разошлись по своим делам, Хизира увел конвой. В разговорах с коллегами Владислав, естественно, интересовался всем, что касается Хизира, но от него ничего скрывать и не пытались: Хизир держался замкнуто, о своей деятельности говорил неохотно, на контакт с допрашивавшими его людьми не шел; создавалось впечатление, что у парня голова забита явно ваххабитскими идеями. Смерти и ответственности за содеянное не боялся, по какой причине примкнул к бандформированиям, не объяснял. В общем, тихий омут. Но явно видно: ведущий мотив его «работы» основан на личной вражде и мести – за себя, за близких, за потери, страдания и попранное достоинство. Типичный идейный фанатик.
На следующий день серьезные люди вызвали Влада в свой кабинет для документального протоколирования факта установления личности: лишняя бумажка в подобных делах никогда еще не мешала. В кабинете к трубе батареи отопления наручниками был пристегнут молчаливый Хизир. На этот раз оба посмотрели друг на друга как чужие, незнакомые; какой уж там разговор-беседа. После ряда вопросов-ответов Влада отпустили, к этому времени начался обед.
Не успели Рамзан с Владиславом пожелать друг другу приятного аппетита, как раздался выстрел. Он прогремел в одном из кабинетов. Конечно, событие это из ряда вон выходящее: не каждый день в УБОПе, хоть и в чеченском, раздаются выстрелы. Все сбежались на звук выстрела.
Первым в кабинет серьезных людей вбежал Влад. На полу лежал Хизир; кроме него, в помещении никого не было. Забежавшие в комнату люди увидели опередившего всех ошеломленного Влада, поддерживавшего на руках истекающего кровью Хизира.
– Вот… Владик… оказались мы с тобой… по разные стороны баррикад… – Это были его последние слова…
Сейчас необходимо небольшое отступление – о халатности и понятии «тормоз».
Однажды ночью наша отрядная разведка задержала в степи «Волгу» с тремя боевиками. После того как раздербанили всю машину в поисках дополнительных улик, боевиков растащили по разным местам: одного – в баню, второго – внутрь придорожного КПП, третьего – на блокпост. Блокпост – это несколько вагончиков под общей шиферной крышей, внутри как бы небольшой дворик. К каждому пленному приставили по вооруженному бойцу. С чувством выполненного долга (тоже машину ковырял) я удалился в свой вагончик. Через некоторое время приспичило выйти. Во дворике – бандит без охраны, рядом с моей дверью к стенке вагончика прислонена винтовка «СВД», бойца нет.
В то время такое понятие, как «тормоз», кажется, только-только входило в обиходную речь, и я это понятие еще до конца не совсем понимал. Тем не менее я эту винтовку взял и переставил по свою сторону двери. У бандюги понимающе блеснули глаза:
– Друг, дай закурить.
– Не курю, друг.
Все‑таки откуда‑то появился жизнерадостный боец, снайпер Сережа Васюков – хозяин винтовки, сигареткой попыхивает.
– Ты где ходишь, друг? – спрашиваю.
– Курить стрелял, друг, – отвечает.
– А-а, понял, друг. – Я воротился в свое жилище.
Через минуту в вагончик заскочил порядком взволнованный снайпер:
– Друг, ты мою винтовку не видел?
– Забирай, друг, не жалко.
Эта нехорошая ситуация на месте не обсуждалась, да и забылась, собственно, сразу же. Часа через два за чехами прибыли союзники – аварцы из РОВД.
Следующий пример.
Как‑то по прибытии домой из очередной командировки, сразу же на следующий день, завел свою любимую машину. В то время я был счастливым обладателем самодвижущейся коляски «ГАЗ-69», и мы с друзьями поехали туда-сюда душу отрывать. Надо бы заправиться. На бензозаправке сунул пистолет в горловину бака, отжал то, что нужно отжать, и стою, жду. Бензин не льется.
– Чего ждешь‑то? – спрашивают друзья. А они, кстати, нормальные, с год-полгода уже вполне отдохнувшие от командировок.
– Как чего? Заправляюсь.
– Кнопку‑то нажми! – на колонку показывают.
Однако на колонке никакой кнопки не вижу, так и говорю:
– Не вижу. Какую кнопку‑то?
Уже пальцами из кабины тычут, смеются:
– Ну, тормоз, вот же она!
Уже тщательно всю поверхность шкафа обследовал, грешным делом подумал: шуткуют над немощным.
– Какая кнопка? – И так – несколько раз.
Не вытерпели, вышли и сами нажали:
– Тормоз!
Только тогда и увидел. Вот это есть понятие «тормоз». Ввиду постоянных стрессовых ситуаций во время повседневной службы в горячих точках, при резкой смене обстановки на мирную жизнь у человека возникает некое реактивное состояние, у каждого выражающееся по‑своему и дающее обильную почву к поводу для удивления со стороны близких людей. Со временем это, говорят, проходит.
Медики подтверждают, что длительное пребывание в зоне боевых действий сказывается на общем психологическом состоянии военнослужащих. Постоянное моральное напряжение, ощущение опасности, нервные нагрузки, которые испытывает человек в этих условиях, серьезно влияют на психику и нервную систему. Это называется «современная боевая травма» и «психологическая усталость». Добавлю: «больному» это просто необходимо уразуметь, иначе «психологическую травму» могут получить и члены семьи, и – не дай бог – дети!