Сын возвратился —
В доме радость!
Теперь-то, знамо, станет легче
И ей хозяйство поднимать.
Оно бы так…
А все же гложет
Вопрос: а где ж семья, жена?
Да и надолго ли к порогу?
О эта вечная тревога
Так зябко охлаждает кожу,
Что даже радость не видна.
Прошла неделя в отчем доме,
«Я не виновен» — все твержу.
Хоть и сбежал, свободен вроде,
Но боль и здесь меня изводит.
И ни в одном марксистском томе
Ответа я не нахожу.
Она мне встретилась случайно,
Упав с небесной высоты.
Она сидела тихо рядом
И не меня искала взглядом,
Но мне запомнилось отчаянье
Ее уральской красоты.
Я и не знал: ее спасут ли
Мои бесцельные слова.
Мне скажут критики: «Все ясно —
Жена плоха, она — прекрасна!»
И не поймут,
Что в главной сути
Их мысль болезненно права.
Порою в жизни все сплетется
В такой мучительный клубок,
Что ничего — за все издержки! —
Не надо, кроме лишь поддержки.
Откуда же она возьмется,
Когда ты, в общем, одинок?
Но вот он — случай, вот — награда,
Не упусти же их, смотри!
И ты в отчаянной надежде
Найти потерянное прежде
Бежишь,
Спасаясь от разлада,
Забыв,
Что он в тебе, внутри.
Разлад чего?
Души и духа?
Ума и плоти?
Дел и слов?
Или разлад твоих воззрений
С холодной волей чьих-то мнений?
А ты, как будто бы стряпуха,
Покорно варево готовь?
Так что ж,
Борьбы сегодня нету?
Или враги наперечет?
С чего ж тогда в слоях различных
Твердят со злобой заграничной:
«Ах вы, романтики-поэты,
Еще посмотрим, чья возьмет!»
Немало тех, кто этот лозунг
Пока что прячет, как обрез.
И увлекает в подворотни
Народ —
Повзводно и поротно…
И остро чувствую угрозу,
Как будто бритвенный порез!
И сердце туго спеленала
Тоска, как рыбу перемет…
И я от той тоски, сквозь хляби,
Бегу,
качу,
лечу — в Челябинск…
Но и в полете не стихало:
«Еще посмотрим, чья возьмет!»
И мой сосед, скорей из «бывших»,
Шипел: «Ты, милый, прыть умерь…
Нам, знаешь, эта перестройка
Всего лишь горькая настойка.
А мы пивали кой-что чище
И будем так же пить, поверь!»
О боже,
Истина-то — рядом!
Вот в чем беда, вот в чем разлад:
Мы все выходим из народа,
И стало чем-то вроде моды
Кичиться купленной наградой…
Как ныне много тех наград!
Мы все выходим из народа
И… забываем про него.
А он, народ,
Не любит барства
И тянет, тянет государство,
Не признавая по природе
Вот этот лозунг «Кто кого?»!
Живет, не мудрствуя лукаво,
Не веря разным чудесам.
Ведь лозунги нередко тоже
Лицом на их творцов похожи,
Но в этом ли святое право,
Что завещали предки нам?
А завещали нам немало,
И не какой-то там пустяк:
Е д и н с т в о —
Жить семьей одною,
Где в с е равны перед страною,
Где труд для всех
И есть начало —
Не персональных — общих благ!
И как бы землю не качало,
Мы знаем, верим «кто кого»!
А чтоб не омрачалась радость.
Нам крепко присмотреться надо:
Кого свергаем с пьедестала,
Кого мы ставим на него!
Ведь и от слова мало толку,
Когда оно о пустяках…
И вызревает неподспудно:
Пока
лишь мысли
все подсудно!..
Мы только начали прополку,
А всходы — в тех же сорняках!
А под крылом —
Дымы Урала,
И трубы встали, как шприцы,
Что в небо впрыскивают туго
Болезни наши и недуги…
А матери дают устало
Младенцам полные сосцы!
И мы,
Подверженные с детства
Расстройствам трактов и аорт,
Издержки века и правительств
Передаем, еще не видясь,
Потомкам нашим, как наследство,
Ведя губительный отсчет…
В полете столько всяких мыслей —
Их и в поэму не вберешь!
Кем ты ни есть в державном штате,
А будь всегда готов к расплате,
Если, цену себе завысив,
Вседозволением живешь.
Кто сквозь закон,
Как нож сквозь масло,
Кто власть, как нож,
Зажал в руке,
Кто смотрит на простые лица,
Как будто он из-за границы, —
Тот мнит:
Не он для государства,
А государство для него!
Когда и как вошло все это
В жизнь,
в кровь
и даже в разум наш?
И мы давно твердим — не спьяна! —
О роковых издержках плана,
Загнав мыслителя-поэта
В подбор, в обрубленный тираж!
…Но что там за столпотворенье?
С чего пронзительны глаза
У пробежавшей стюардессы?
И нет об окончаньи рейса
Торжественного объявленья.
Хоть он закончен… по часам?!
В салоне тоже перемены:
Покоя в лицах не видать.
Сосед притих: да как же это —
Не принимает нас планета!
А он-то думал, что пельмени
Его у трапа будут ждать!
Никто но верит, обнаружив
И дым, и пламя за крылом,
Что на поверхности металла
В игру рисково заиграли —
Из нас же вырвавшись наружу —
Больные мысли о былом.
О эти игры!
Где в них правда?
Где кривда? — разве различишь,
Когда смешались дым и пламя,
Любовь и ненависть за нами,
И ты —
Так вот она, награда! —
К земле распятием летишь.
Когда, казалось, до ответа
Всего минута — приземлись!
А тут —
Хрустят суставы сплава,
И самолет, словно держава,
Из голубых высот планеты
Летит, обугливаясь, вниз!
Еще летит…
Сквозь запах тленья,
Сквозь пустоту — до полосы…
Но как стремительна бетонка,
Она черна, как похоронка,
И страшен
миг прикосновенья
К ней
раскаленного шасси.
Еще летит, скрывая раны,
Над певчим лесом, над травой…
А позади —
Вся жизнь, как солнце,
А впереди —
В мечту оконце,
И ты скользишь по тонкой грани,
А там —
Иль все, иль ничего.
Соседу, вижу, стало ж а р к о:
Он весь обмяк и сразу сдал.
Зову зачем-то стюардессу,
А сам вдыхаю запах леса…
И отчего-то стало жалко
Жизнь,
От которой я бежал.
Не так уж плохо было в прошлом,
Не так уж плохо…
Только — стой!
В такие жесткие минуты
Как раз и сбрасывают путы,
Чтобы не выглядело пошлым,
Чем раньше жил,
Что взял с собой.
А грань тонка, тонка, как жизнь.
Шасси, коснись земли…
Коснись!
Как в экстремальные минуты
Все примирить в себе, смирить?
Считать побег
Поступком чести?
Страсть к власти, к деньгам —
Жаждой лести?
Вседозволенье — корень сути —
Приняв за должное, п р о с т и т ь?
Тогда как быть,
Чем ж и т ь герою,
Что истязал не год один
Себя за преданность декретам,
За право быть во всем Поэтом:
Ведь так и не обрел покоя
«Благополучный гражданин»!
Герой не брал в расчет везенье,
И нам его не брать в расчет.
Уваров —
Человек обычный.
Не оттого ли непривычно
Его
Последнее паденье
Мы
Ощущаем, как полет?
Глава скатилась к середине,
Но истощились вдруг слова…
Как мало времени осталось,
Чтоб завершилась,
Досказалась
Так славно начатая ныне,
Еще н е я с н а я глава…
ВЕДЬ ТАМ, ЗА ГРАНЬЮ КЛЮЧЕВОЙ,
БЫТЬ МОЖЕТ ВСЕ, ИЛЬ — НИЧЕГО!
1985
РАТНАЯ ЛЕТОПИСЬ РОССИИ
Алексей ШишовЗАБЫТАЯ БИТВА У ВЕДРОШИИсторическая повесть
Над утопавшим в зелени Вильно опускался вечер. Моросил дождичек. Весной уже и не дышалось.
Двери харчевни были широко открыты для всех, кто мог расплатиться за обильную пищу и кров. Стояла она у въезда в город, и ее владельцы не терпели убытков ни в военное время, ни в редкие мирные годы. Посетителей хватала всегда.
В полутьме зала с решетчатыми оконцами под низкими каменными сводами стоял гам разноязычных голосов. Горело несколько чадящих факелов. Пахло подвальной сыростью и жареным мясом. О дубовые столы стучали оловянные бокалы с пивом и вином. Купцы и шляхтичи со своими слугами, рыцари-наемники с оруженосцами, монахи всех известных Риму орденов вечеряли.
Хозяин харчевни, внимательно следивший за всем, что творилось в его весьма прибыльных владениях, перегнулся через стойку. Босоногий мальчишка-разносчик что-то опасливо шепнул ему. Отослав его прочь, кабатчик незаметно вышел из-за стойки. И скользнул между столами в дальний от входа закуток зала. Там, за столбом, мирно ужинали двое, с виду полоцких купцов. Меж собой они вели тихую беседу.