Положение нужно и можно изменить. Но об этом чуть позже.
Не могу не привести слова из ленинских «Страничек из дневника»:
«Оказалось, что, как и следовало ожидать, от всеобщей грамотности мы отстали еще очень сильно, и даже прогресс наш по сравнению с царскими временами (1897 годом) оказался слишком медленным. Это служит грозным предостережением и упреком по адресу тех, кто витал и витает в эмпиреях «пролетарской культуры». Это показывает, сколько еще настоятельной черновой работы предстоит нам сделать, чтобы достигнуть уровня обыкновенного цивилизованного государства Западной Европы».
А вот еще один из выводов Ленина:
«Такой дикой страны, в которой бы массы народа настолько были о г р а б л е н ы в смысле образования, света и знания, — такой страны в Европе не осталось ни одной, кроме России».
Я с болью цитирую Полное собрание сочинений потому, что, даже делая поправки на время, прошедшее с октября 1917 года, видно, что, конечно, мы сделали шаг вперед, но вовсе не такой большой, как нужно, чтобы изменить эту удручающую картину. И снова эффект все того же пресловутого остаточного принципа.
Чернобыль, Башкирия, атомная подводная лодка «Комсомолец» и сотни других трагедий — не чрезвычайные происшествия. Это закономерные последствия нашего интеллектуального уровня.
Вот уж воистину «Быть или не быть?», потому что завтра будет поздно, и мы отстанем от настоящей цивилизации не на десятилетия, а навсегда.
Уже сегодня каждая социальная и профессиональная категория должна серьезно заняться проблемой своего воспроизводства, причем на два порядка выше ныне существующего.
Немедленно решая острейшие социальные проблемы в армии, и прежде всего ее кадрового состава, нужно подумать и о перспективах интеллектуального и профессионального роста офицеров. Одной из действенных мер в решении этой важнейшей задачи, думается, было бы расширение числа суворовских и нахимовских военных училищ и увеличение продолжительности обучения в них.
Задача состоит в том, чтобы создать систему, основанную на беспрерывной преемственности этапов обучения: суворовское или нахимовское училище — высшее военное училище — академия.
Суворовцы и нахимовцы и сегодня выделяются в армии и на флоте и статью, и кругозором, и воспитанием.
Как выпускник Свердловского суворовского военного училища, попробую, хотя бы в общих чертах, восстановить то далекое время и с позиций прожитых лет оценить его.
Суворовские училища были созданы в декабре 1943 года в соответствии с постановлением СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 21 августа того же года «О неотложных мерах по восстановлению хозяйства в районах, освобожденных от немецкой оккупации».
Тысячи мальчишек, лишенные крова, потерявшие родителей в годы военного лихолетья, надели алые погоны. Как написал один из первых наших выпускников:
В годину боевую и суровую
Отчизна нас под знамя созвала,
И именем фельдмаршала Суворова
Она наш юный корпус назвала.
Училище заменило нам родной дом, а офицеры-воспитатели и преподаватели — родителей. И надо сказать, что относились они к нам, как к родным сыновьям, а может быть, и чуточку лучше.
Общеобразовательным дисциплинам уделялось первостепенное внимание. Преподаватели были экстра-класс. Общение с ними — наслаждением. Уроки русского языка, литературы, истории, географии — как спектакли в Малом театре! На каждом из них открытия, откровения, праздник познания.
Если на занятиях по гуманитарным предметам мы пребывали в состоянии великого блаженства, то на уроках по точным наукам нам буквально «выкручивали руки». Естественно, больше других страдали «лирики».
Особенно «зверствовал» наш математик, капитан Морозов, поджарый, высоченного роста; казалось, что от доски до последней парты он дотягивался указкой. Аргументы «может быть», «мне кажется» воспринимались им как бранные выражения, и тогда на весь класс разносилось громогласное: «Единица!!!» Так и звали мы его, нашего дорогого математика, — Единица.
Тот, кто видел картину Богданова-Бельского «Устный счет», без труда может представить наше состояние: та же отрешенность лиц, тот же невообразимый бег мысли. Как говорится: «Ни прибавить, ни убавить». Целый год мы алкали возмездия. Дело в том, что в финале ежегодного майского спортивного праздника по случаю открытия сезона в футбольном матче встречались команды суворовцев и преподавателей. Нетрудно догадаться, кто защищал ворота наших наставников. Забить ему гол, даже с пенальти, было невероятно трудно, почти невозможно. Но если это случалось, ликованию нашему не было предела. Итальянские «тиффози» по сравнению с нами в этот момент выглядели смирными овечками. Неделю отделение, в списках которого значился отличившийся, поило его компотом. Я такой чести не удостоился.
Сравнивая нынешний уровень преподавания в средних школах, а я дважды с сыновьями прошел эти муки ада, могу без преувеличения сказать, что наша альма-матер была почти Кембриджем. В пятнадцать лет мы читали в подлиннике Бернса, Лонгфелло, Теккерея, наизусть знали репертуар Дорис Дей и Луи Армстронга. Занятия по иностранному языку проводились каждый день. А один день в неделю — разговорный, то есть с подъема до отбоя на английском. И так в течение шести лет.
Как и иностранный язык, каждый день физподготовка. Это была одна из самых сложных дисциплин, потому что включала в себя гимнастику, плавание, легкую атлетику, бокс, лыжи, фехтование, полосу препятствий, рукопашный бой, спортивные игры, а в некоторых училищах и верховую езду и вольтижировку. Оценка выставлялась суммарная, и если хотя бы один из перечисленных видов не был усвоен, то общая — «неудовлетворительно». Считалось дурным тоном, если у тебя было меньше двух-трех спортивных разрядов.
По спортивной классификации мы делились на «зеленых», «синих» и «красных». Поколение пятидесятых помнит, какие красивые значки были в ту пору. Зеленая, синяя и красная каймы соответственно обозначали III, II, I разряд. Внутри красовалось изображение боксера, футболиста, хоккеиста и так далее, олицетворявшего вид спорта. Каждый горы готов был свернуть, чтобы стать обладателем такого значка. А представьте, когда у тебя их три на груди, да все красные…
Вообще, спортивные навыки и традиции мы впитывали, можно сказать, «с молоком матери». В штате училища «разнорабочими» значились прославленные конькобежцы Мария Исакова и Рафаэль Грач, на базе нашего спорткомплекса совершенствовали мастерство известные хоккеисты Евгений Папугин, Николай Дураков, Валентин Атаманычев. Вечно мы «болтались под ногами» то у Аркадия Воробьева, то у Нила Фасахова, то у Константина Ревы… Выло на кого посмотреть, было у кого поучиться.
Не с болью, не с жалостью, а с глухим раздражением смотрю я на нынешних патлатых феминизированных неформалов с серьгами в ушах, с которыми мы носимся как с писаной торбой и не знаем в какой угол поставить. Сморщенные лица, тоненькие шейки, согнутые под тяжестью брелка на цепочке, не знают, с какой стороны к перекладине подойти — потенциальные объекты для неуставных взаимоотношений. А вот мы в юные годы любому «деду» могли «бороденку» повыщипать!
У молодежи, конечно, есть справедливые претензии к нынешнему времени. Я далек от мысли осуждать огульно все неформальные организации. Я против тех неформалов, которые выражают протест — кому? — неприглядной внешностью и бездельем.
Может сложиться впечатление, что росли мы этакими мамелюками. Слов нет — с 10—12 лет действительно вели мужской, можно сказать, спартанский образ жизни. Однако мы были детьми, со всеми присущими детству эмоциями. Больше всего давила тоска по дому — каким бы у кого он ни был. Занятые днем важными делами, ночью мы оставались один на один с собственными мыслями. Часто в предрассветные часы, когда одних сны уносили в туманную даль, а другие рапортовали: «Прибыл! Готов! Есть!», в спальных комнатах раздавались разрывающие душу всхлипывания, сквозь которые доносились бормотания: «Мама… мама… мамочка!..»
Но вот наступало утро, и все шло по суворовским строгим правилам: зарядка, обтирание ледяной водой, учебные занятия…
Здоровых увлечений в училище была уйма: столярное и слесарное дело, вождение автомобиля, драматическая студия, музыка, танцы и правила хорошего тона. И везде хотелось успеть, а когда интересы пересекались, чем-то приходилось жертвовать. Помню, присмотрел нас на катке тренер свердловского СКА по хоккею с шайбой. Пригласил в спортклуб — каждому мастерские коньки, шлемы, снаряжение, набор клюшек. Кто устоит? И пошло-поехало.
Чистенькая, интеллигентная, благородная старушка, которая научила меня играть уже в две руки «Как на маленький лужок выпал беленький снежок», занятия которой я перестал посещать в связи с «хоккейной лихорадкой», высмотрела меня как-то остренькими глазками в толпе, поманила пальчиком:
— Молодой человек! В чем дело?
— Да… да… — промычал я.
— Глупо-с, глупо-с…
Как она была права! Недавно душа музыки запросила. Открыл крышку рояля, ударил по клавишам — и получилось как по Некрасову: «Этот стон у нас песней зовется». Вот такая «музыкальная история».
Получали мы уроки нравственности и социальной зрелости, которые на всю жизнь формировали нашу жизненную позицию. Делалось это очень мудро и тонко, как бы исподволь, а след в душе оставляло навсегда.
Помню, готовились к ответственным соревнованиям. Все у нас ладилось, до того ладилось, что на тренировках работали вполсилы, небрежно: вирус зазнайства основательно разъедал команду. Нас надо было немедленно встряхнуть.
Уж не знаю, кто был автором той акции, сейчас думаю, что это плод коллективного творчества: командования, педсовета и тренеров. Честь «фирмы» тогда берегли как зеницу ока все, от суворовца до генерала, о чем бы ни шла речь: математическая ли олимпиада в городе, встреча гостей или спортивные соревнования. Подыскали нам спарринг-партнера — команду ремесленного училища при Уралмаше.