— Погоди, — бесцеремонно оборвал его Долгоруков и обратился к посланцу: — Читай, что там у тебя, да поживее!
— Послание от гетмана Сапеги и пана Лисовского!..
— Пропусти начало, — перебил нетерпеливо князь Долгоруков.
— Главное читай!
— «Пишет к вам, милуя и жалуя вас, — продолжал посланец, заметно сбавив тон. — И предлагаем покориться и сдать крепость…»
Иоасаф усмехнулся:
— Губа не дура.
— «…Если же не сдадите сами, — читал далее посланец, — то знайте, что не затем мы пришли, чтобы, не взяв монастыря, прочь уйти. К тому же сами знаете, сколько городов ваших московских взяли. — В этом месте посланец возвысил голос. — И столица ваша Москва… в осаде… Помилуйте сами себя. Если поступите так, будет милость и ласка к вам. Не предавайте себя лютой и безвременной смерти. А мы царским словом заверяем, что не только наместники в крепости останетесь, но и многие другие города и села в вотчину вам пожаловано будет. Если же не покоритесь, все умрут алою смертью», — закончил посланец и опустил бумагу.
Глаза Долгорукова налились кровью:
— Все?
— Есть еще одно послание.
— Читай.
— Оно архимандриту Иоасафу.
— Вот он, счастливый случай, — усмехнулся князь, — и архимандрит как раз тут, — указал он кивком.
Посланец развернул второй свиток и начал:
— «А ты, святитель божий, старейшина монахов, архимандрит Иоасаф, вспомни пожалования царя и великого князя всея Руси Ивана Васильевича, какой милостью и лаской он вас, монахов, богато жаловал. А вы забыли сына его царя Дмитрия Ивановича. Отворите крепость без всякой крови, иначе всех перебьем». И еще здесь…
— Довольно, — оборвал посланца Долгоруков. — Эти песни мы уже слышали. Что ответим? — обвел он всех взглядом.
Голохвастов опустил взгляд.
— Будем стоять до последнего, — ответил за всех архимандрит. — А этот… — с презрением кивнул он на перебежчика, — пусть отправляется к своим подобру–поздорову, жаль, нельзя на дыбу его.
Долгоруков усмехнулся:
— Кровожаден ты, отче.
Архимандрит не ответил, скрестил руки па груди. Посланец потупился и отвернулся.
— Эй, выведите гостя за ворота, — крикнул князь страже, сжав кулаки. — Передай своим хозяевам: будем драться до последней капли крови! — крикнул он вдогонку посланцу.
Едва затих звук шагов, Иоасаф поднялся.
— Пойдем Трещеру давить, — сказал он ратнику.
Трудно было Аникею. Размозженное колено, еще окончательно не поджившее после вылазки, саднило так, что силушки никакой не было, но Багров не показывал виду, крепился из последних сил.
Инок Андрей переселился к Аникею. Поначалу, сразу после исчезновения Ивана, к ним часто заходила Наталья. Сокрушалась, что за горе–злосчастье с Ваней приключилось, да как он чувствует себя сейчас в лазарете монастырском.
— Почему но оставил его у себя, Аникей? — спрашивала она, вытирая глаза. — Зачем в чужие руки отдал? Я бы сама его выходила.
— А ежели хворь заразная? Половина крепости вымрет — кто защищаться будет? — оправдывался угрюмый Аникей, который терпеть не мог всякой неправды, а теперь вынужден был лгать Наталье.
Девушка всхлипнула:
— Там он в мешке каменном…
— Там его вылечат, Наташа, — веско произнес Андрей.
А через несколько дней она пришла в избу к Багрову и с плачем рассказала, что пыталась пробиться на монастырское подворье, проведать Ивана. Шанежек напекла, молока раздобыла. А стража не пустила ее дальше ворот.
— Терпи, Наталья, — погладил ее Аникей по золотистой косе. — И жди своего сокола.
— Такая уж судьба женщин на Руси — соколов своих ждать, — тихо добавил Андрей. — А что слышно в крепости?
— Все по–старому… Голод, холод… — рассеянно ответила Наташа. — Мужики баяли, ворог нажимает. Особливо его пушки донимают.
— Пушки? — переспросил Андрей.
— Ну да. Поляки наловчились их закрывать кустами да лапником рубленым. Наши пушкари и не знают, куда целить, — пояснила девушка.
Когда она ушла, Аникей и инок долго думали а решили, как помочь пушкарям. Многое узнал за время странствий Андрей. Нашел выход и здесь…
Аникей все время, с утра до ночи, проводил у крепостных стен, с пушкарями. Учил их орудия наводить на цель невидимую, ежели только ведомо было, в каком месте она находится, сколько сажен до нее.
«И откуда что берется? — удивлялись пушкари. — И на видимую цель наводить — дело хитрое. Здесь не только сноровка да глазомер потребны, но и навык изрядный». Вскорости ядра, посылаемые с паводки Аникея, начали ложиться точно в цель, вызывая панику в рядах противника.
…Нынче в стане врага спозаранку наблюдалось необычное оживление: тащили к стенам осадные лестницы и сооружения для штурма, подтягивали отряды.
Готовилась атака.
Зоркие пушкари, сгрудившиеся на смотровой башне, заметили вдали группу, которая под конвоем медленно и нестройно двигалась в сторону главных крепостных ворот.
— Наших мужиков гонят, — определил самый глазастый.
— Смертники.
— Прикрытие.
— Бедняги, — вздохнул кто–то из пушкарей, потирая озябшие руки.
— Эх, самое время угостить супостата ядерками, — заметил Аникей. — Вдарить по ним, задать шороху. Целей–то у нас поднакопилось!
Пушкари томились в бездействии, с опаской поглядывая вниз, на приготовления противника. Приказа стрелять сегодня не поступало, воеводы медлили.
Неожиданно за дальним лесом что–то ухнуло, застонало. Это был утробный, низкий звук, казалось, небо лопнуло, раскололось.
— Трещера! Все вниз! Ложись, братцы! — закричал старший пушкарь.
Мужики скатились вниз в заранее вырытые ложбинки близ пушек, глядящих тупыми носами в крепостные проемы.
Звук стремительно нарастал, становился выше, и вдруг тяжкий удар потряс стену до основания. Сверху посыпались обломки. Кто–то закрыл голову руками и протяжно застонал.
Когда пыль улеглась, первым вскочил Аникей, бросился к крепостной стене. За ним подбежали остальные. Их взорам открылась тонкая трещина, прочертившая основание стены.
— Худо дело, братцы, — нарушил молчание старший пушкарь, трогая пальцем острую закраину.
— Еще два–три десятка таких ударов, и пролом появится, — согласился Багров.
Кто–то сгоряча поджег фитиль и бросился к загодя заряженной для залпа по пехоте пушке, нацеленной вниз, на площадь перед крепостью.
— Брось, дура, — строго сказал старший, вырвав трут и ткнув его в снег. — Своих побить хочешь?
— Я б навел как надо…
— Все равно без приказа нельзя. Неведомо тебе, что ли? — бросил старший.
— Да и не дело нам людишек разгонять, — вступил в разговор Аникей. — Для живой силы у нас меткие стрелки имеются. Трещеру бы разбить — дело другое.
— Как ее разобьешь? — почесал в затылке пушкарь. — Упрятали ее поляки неведомо куда.
Все напряженно ждали следующего выстрела грозной Трещеры, но вражеская чудо–пушка молчала: видимо, чтобы зарядить да навести ее, требовалось немало времени и усилий.
Вскоре пушкари заметили архимандрита, который спешил в их сторону. Подойдя к ним, Иоасаф оглядел всех, словно искал кого–то глазами, спросил:
— Где Багров?
— Здесь я, — подошел Аникей, вытирая о штаны запачканные землей руки.
— Слава богу, посылать за тобой не надо. Ну как, мужики, не скучаете? — обратился он к пушкарям.
— Застоялись, — ответил за всех старший. — Как отцы–воеводы, отдадут приказ палить ай нет?
Иоасаф неожиданно подмигнул:
— Привез я приказ.
Люди, не дожидаясь команды, бросились к пушкам.
— Стойте! — остановил их архимандрит. — А куда палить–то собираетесь?
— По врагу, само собой, — пожал плечами молодой парень.
— Должны мы, братцы, Трещеру разбить, — сказал Иоасаф.
— Да где ж она спрятана? Трещера–то? — спросил старший пушкарь.
Архимандрит бережно достал из кармана обрывок бересты:
— Вот эта штука поможет вам, ребятушки.
Люди сгрудились вокруг, разглядывая бересту с нацарапанными на ней письменами. Кто–то сказал:
— Заговор?
— Мудрят воеводы, — с досадой произнес старший пушкарь. — Палить ее, что ли, бересту?
Иоасаф вместо ответа подозвал Багрова, тот поспешно подошел.
— Настал твой час, Аникуша! — молвил архимандрит. — Покажи свое уменье палить в цель невидимую.
— Неужели от него?.. — побледнел от волнения Аникей, разглядывая клочок бересты.
Архимандрит еле заметно кивнул.
— Вот здесь, в Терентьевской роще, она спрятана, крестиком помечено, — показал он пальцем. — А сколько верст да аршинов до нее, легко вызнать: я грамотку из монастыря прихватил.
Пока Аникей что–то прикидывал, пушкари с архимандритом подошли к амбразурам. Вдали, почти у самой линии горизонта, синела Терентьевская роща. Ранее ничем не примечательная, она теперь притягивала их жадные взоры: ведь где–то там скрывалась смертоносная Трещера.
Старшему пушкарю что–то очень хотелось спросить у архимандрита, но он сдержался. Вскоре подошел в Аникей.
— Великовата роща–то, — обратился к нему старший пушкарь.
— Не беда! — весело отозвался Аникей. — Пойдем к пушкам, буду говорить, куда их надобно наводить.
Само гобой получилось, что командование пушкарями взял на себя Багров.
Пушкари истово и слаженно, как в мирное время справляли свой мужицкий труд, принялись за дело.
— Пали! — крикнул наконец Аникей, и первые ядра с воем унеслись в неизвестность. Пушкари напряженно ждали результата, но ничего не последовало, лишь над рощей всплыло несколько несомых белых клубков потревоженного снега.
Сделали еще несколько залпов — с тем же результатом.
Багров почесал затылок.
— Тут до аршина не рассчитаешь, — сказал он наконец, отвечая на вопросительные взгляды.
— Как же быть? — озадаченно произнес старший пушкарь.
— Ты в шахматы играешь, отче? — неожиданно спросил Аникей у архимандрита.
— В шахматы? — удивился тот.
— Да.
— Играю маленько. А зачем тебе, сынок, шахматы понадобились?
— Будем обстреливать рощу во квадратам, — сказал Багров. — Всю эту часть вокруг крестика, — указал он на бересте. — Никуда от нас Трещера не денется, если только она там!