Мы с интересом следили за ним. Вскоре шов был распорот, и Герайс извлек какой-то листок, который передал мне.
Это был партийный билет. Вернее, первая страничка партийного билета. Там значилось: Антон Герайс, рождения 1907 года, член Коммунистической партии Германии с 1930 года.
— Подпись самого Эрнста Тельмана, — не без гордости заявил Антон.
Что это подлинный партбилет, сомнений не было. И в подписи легко можно разобрать слово «Тельман». Но в руках ли он настоящего Герайса?
Пока Герайс рассказывал о концлагере, о фашистском разгуле, я думал о своем: «Вот попробуй и разберись тут, кто сидит перед тобой: друг или опытный мастер шпионажа?»
До сих пор мы в немцах видели только врагов. И у нас был твердый закон — убивать всякого, кто назывался немцем. Да и ни разу ни одного доброжелателя среди немцев нам не встретилось, хотя в бою частенько их приходилось брать в плен. Пока не возьмешь в плен, стреляет как остервенелый, а чуть сцапали — прикидывается невинным ягненком.
Раздумывая об этом, я смотрел на Антона Герайса. Нет, он совсем не похож на своих земляков.
Невольно прислушался к его словам.
— Гитлер никогда не победит. Фашизм выдыхается. Войска уже лишены того воинственного духа, который был у них в начале войны. Мы — немецкие коммунисты— прекрасно знали, что так и будет. Мой старший брат Курт Герайс тоже коммунист. Секретарь организации. Он рассказал мне перед отъездом сюда о той работе, которую ведут в Германии уцелевшие коммунисты и настоящие демократы. Трезвые немцы понимают всю обреченность авантюры Гитлера.
— Почему же они тогда молчат, помогают этой авантюре? — угрюмо спросил у Герайса комиссар.
Тот, должно быть не заметив холодности тона комиссара, оживленно ответил:
— О, Гитлер — бестия! Он действует по принципу: десятерым отсечь головы, если есть подозрение, что хотя бы один или даже полнемца настроены оппозиционно. Для подпольщиков условия работы невыносимые. Но среди немцев есть то здоровое ядро, из которого прорастет и даже уже прорастает будущая демократическая Германия. Многие из этих людей в тюрьмах и концлагерях, но они и там ведут работу.
Мы переглянулись. Комиссар уже более миролюбиво спросил у Герайса:
— А как же вас выпустили из концлагеря?
Герайс, не задумываясь, с прежним спокойствием и уверенностью ответил:
— О, это просто случай. Случай, связанный с поражениями Гитлера на фронте. В армию берут стариков и калек. Все чаще пересматривают и заключенных в концлагерях. Я был всего лишь заподозрен в принадлежности к компартии, и они сочли возможным послать меня сюда в качестве агронома. А мой предшественник пошел на фронт. Это прежде всего говорит о том, что людские и материальные резервы Гитлера иссякают.
У нас постепенно начало появляться чувство доверия к пленному.
— С какой целью вы пришли к нам? — спросил я.
Он удивленно посмотрел на меня, едва заметно пожав плечами.
— Фашизм — наш общий враг. Я пришел, чтобы вместе бороться против него. Таков приказ нашей партийной организации.
— Где вы получили этот приказ?
— Когда отъезжал на Украину. На прощанье брат мне сказал: «Антон! Свяжись с русскими коммунистами и действуй с ними сообща. Таков приказ комитета». А для меня приказ партии — закон.
— Ну и что вы намерены делать?
— Вам виднее. Что поручите.
Наша беседа затянулась. Герайс много рассказывал о гитлеровских приспешниках.
Особенно насмешил нас всех, когда рассказывал о Геббельсе. Он мастерски его передразнивал: растянет рот до самых ушей, вытаращит глаза, — и пред тобой живая карикатура на гитлеровского министра. Начальник штаба смеялся до слез.
Не смеялся только один Герайс. Он изображал Геббельса так же всерьез, как и давал ему оценку.
Отправив Герайса отдыхать, мы долго еще беседовали о нем между собой, взвешивая все «за» и «против». В общем он оставлял как будто неплохое впечатление. Но все же следует соблюдать осторожность.
— Что ж, придется рискнуть, — сказал комиссар. — Если это шпион — беда невелика, узнал он у нас не больше, чем и так немцы знают, а ежели он сказал правду, то это очень нужный для нас союзник.
На том и порешили.
На другой день Антон Герайс с заданием нашего штаба был спешно доставлен в предместье, а оттуда отправился в город.
Прошла неделя. В условленном месте мы стали поджидать Герайса. Но он не явился.
— Ну что, видели? — говорил начальник штаба таким тоном, будто бы был рад тому, что Герайс не явился. — Ведь я говорил вам… Как волка ни корми, он все в лес смотрит.
Нам ничего другого не оставалось, как подождать до завтра. Если и завтра не придет, значит, стряслось несчастье. Черт его знает, что там случилось: может, и в самом деле несчастье, а может… Во всяком случае, нам пришлось углубиться подальше в лес, чтобы наутро не оказаться в мешке.
На рассвете произвели разведку — никаких признаков присутствия врага. Спокойно было до самого обеда. Потом начало твориться нечто невероятное. Сперва из города полевой дорогой прошли три вооруженных немца— и залегли на опушке леса. Потом еще два. Затем показались еще трое, а за ними — еще четыре.
— Ну вот, радуйтесь, — ворчал начштаба, — «союзник» свою работу показывает. Глядишь, скоро и танки поползут…
Я не выдержал, попросил начштаба помолчать. Ничего во всем этом пока страшного и опасного не было, но на сердце у всех стало как-то тягостно: неужели нас так нагло обманули?
— Идет, — сказал кто-то из товарищей, наблюдавших за местностью в бинокль. Я выхватил у него из рук «цейс». Да, сомнения не было — шел Герайс. Как и тогда, в первый раз, с плащом под мышкой и палкой в руке. Интересно: чем все это закончится?
На всякий случай мы приготовились: а может, те немцы, что пришли в лес, устроили Герайсу ловушку?
Но наши сомнения быстро рассеялись. На опушке к Герайсу вышли вооруженные немцы, о чем-то переговорили. Немцы остались, а Герайс, насвистывая и поглядывая по сторонам, направился к нам.
Вскоре все выяснилось. Вчера Герайс не мог явиться, так как был на совещании у самого гебитскомиссара. Сегодня же он принес нам очень ценные сведения и привел с собой двенадцать солдат-чехов.
Теперь у нас не оставалось сомнения в том, что Герайс — немецкий коммунист — честно и самоотверженно делает с нами одно общее дело. Обо всем том, что сообщил нам Антон, мы уже знали от наших разведчиков, но у него были и такие сведения, которые можно было получить только через него.
Мы решили поберечь Герайса, и я приказал ему не совершать больше подобных прогулок, которые рано или поздно могли вызвать подозрение, а затем и разоблачение, и дожидаться наших связных. Через них он должен передавать нам нужные сведения и отчеты о своей работе. Солдат, которые хотят перейти на нашу сторону, направлять к нам с паролем.
Установили пароль. Пора было расходится, но я видел, что Антону очень не хотелось расставаться с нами. Он долго тряс всем руки, будто предчувствуя, что больше не встретимся.
Да. Это была последняя наша встреча. Несколько месяцев работал Герайс, переправил к нам еще нескольких словаков и чехов, вселил сомнения среди некоторой части немецких солдат, Имея доступ в такие места, куда нашим разведчикам пробраться было очень и очень трудно, Герайс доставал нам ценные сведения.
Накануне наступления немецких войск на наши партизанские отряды Антон и передал на мое имя письмо, которое, к сожалению, ко мне не попало. Позже мы узнали через своих подпольщиков о гибели Герайса.
Произошло это так: во время его беседы с солдатами-немцами в казарму вошел офицер, который весь разговор подслушал. Он арестовал Герайса, тот бросился бежать и был ранен. Возможно — смертельно, а может, его прикончили уже в застенках гестапо.
За думами и воспоминаниями я и не заметил, как прибыл в райцентр, куда были переданы найденные документы.
Секретарь райкома партии, тоже бывший партизан, встретил меня радостно и сразу заговорил о документах:
— Нашли! Но, к сожалению, многие из них размокли, чернила расплылись, страницы слиплись. Но многие целы.
Я поинтересовался, как удалось отыскать документы, о местонахождении которых никто из живых не знал.
— Случайно. Колхозники нашего района прокладывают через лес и болота новую трассу. Земли перевернуть приходится немало. На пути будущего шоссе и была обнаружена эта находка.
Все документы уже были вынуты из ящика и теперь лежали на столе в кабинете секретаря. Окинув стол взглядом, я сразу заметил большой зеленый конверт. Значит, письмо Герайса сохранилось. Только один уголок чуть-чуть отсырел. Но прочитать можно было все. Наскоро перебрав все материалы, я нашел среди них и свой дневник, затем мы с секретарем, который тоже хорошо знал историю Антона Герайса, принялись читать его письмо.
Это было письмо погибшего и, возможно, обращено к тем, кого уж нет и в живых. В записке, приложенной к этому письму, Антон просил, если с ним что-нибудь случится, передать письмо его родным, после того как будет освобождена Германия.
Он писал:
«Родная Эмма, милый сын Отто, дорогой брат Курт и сестра Анна!
Если это письмо попадет в ваши руки, — знайте: это письмо из того края, откуда никогда не возвращаются. Оно должно обязательно дойти к вам, потому что я сам никогда не приду.
Пишу на всякий случай: ведь с врагом борются до последнего конца. Я встал на путь борьбы с той поры, когда сделался сознательным человеком, стал коммунистом.
Я боролся самоотверженно, покуда хватило сил. Я не сломился и не раскис в годы страданий в концлагере. Но по-настоящему начал работать и бороться только тогда, когда попал в Россию и связался с русскими людьми.
Я рад, что до конца был последовательным в своей деятельности и убеждениях. С волнением шел я на риск, разыскивая советских партизан. Я сомневался: поймут ли меня? Ведь гитлеровцы причинили столько горя, что у всех честных народов мира Германия на много лет будет вызывать презрение и ненависть. Но я верил в разум и проницательность русских. И я не ошибся. Меня поняли, во мне увидели друга и брата по совместной борьбе, увидели немецкого коммуниста.