Однако триумф не состоялся. Овладеть перевалами Главного Кавказского хребта и прорваться в Закавказье не удалось. В 1943‑м советские войска нанесли крупное поражение группе армий «А» и освободили оккупированные ранее территории Северного Кавказа.
У Сталина имеется свой план относительно той части Кавказа, которая чуть было не досталась Гитлеру. НКВД докладывает о нарастании здесь антисоветского сопротивления, разжигаемого германской разведкой. Решением проблемы была избрана депортация – репрессии против отдельных национальных групп. На Северный Кавказ устремились составы с бойцами НКВД.
Халиту Баутдинову было 15, и он хорошо помнит те события: «Накануне 23 февраля, 22‑го числа, нас предупредили, чтобы ни одна душа из своих комнат не вышла на улицу. Говорили, что будут маневры. Ну, мы поверили. Маневры так маневры. Что нам это? Куда выйти, чего выйти. Мы по своим, извините за выражение, нуждам боялись выйти. Вдруг чего-нибудь. А вечером уже были солдаты в боевой готовности, готовности номер один».
Первыми по решению ГКО в декабре 1943 года депортации подверглись карачаевцы. А в феврале 1944‑го – балкарцы, ингуши, чеченцы.
Депортация народов Кавказа
Вспоминает спецпереселенец Гирги Бакаев – в 1944 году ему было 14: «23 февраля, я помню прекрасно, утром еще, часика в четыре примерно, начали стучать в общую дверь. Я встал, вышел и вижу, что там один офицер и два солдата, уже с автоматами. Они говорят: «Давай, вставай, одевайся. Сейчас надо сходить на митинг. Там праздничный митинг, сегодня праздник, 23 число, надо участвовать там».
Так начиналась операция по депортации чеченцев и ингушей под кодовым названием «Чечевица». В ней участвуют свыше 150 000 сотрудников, а также солдат и офицеров войск НКВД. Всех местных жителей, включая женщин, стариков и детей, с небольшим скарбом, на грузовиках и пешком, под конвоем гнали на станции, грузили в эшелоны и отправляли в Казахстан и Киргизию в ссылку. Дорога была тяжелой – люди массово умирали в пути.
Рассказывает Гирги Бакаев:«Всю дорогу мы оставляли трупы по обочине железной дороги. Вот так мы ехали. На двух-трех станциях нам дали по две-три буханки хлеба. Люди голодали, болели».
В общей сложности в изгнании оказались около 500 000 чеченцев и ингушей. За образцовое выполнение задания руководителям НКВД вручены боевые ордена.
Мата Радуев воевал под Москвой и Сталинградом. С 1944 года – спецпереселенец. Вот что он рассказывает: «В Ростове на вокзале я увидел очень много людей с чемоданами. И я спросил одну женщину, куда все едут? Она ответила, что сейчас все едут на Кавказ. Там очень много пустующих домов.
Я ехал в Грозный. Когда пересекали границу, я увидел, как военные из Чечни угоняли огромные стада коров и овец».
Через две недели после начала операции «Чечевица» Чечено-Ингушская республика упраздняется. Только через 20 лет люди смогут вернуться домой.
А война между тем катилась на запад. В марте 1944‑го передовые части соединений маршала Конева вышли на государственную границу СССР, долгожданную и трижды желанную, как писала тогда газета «Правда», 33 месяца назад попранную врагом.
Упорная схватка развернулась на Балтийском побережье. 15 октября советские войска, ведя жестокие уличные бои, вошли в столицу Латвии. Хроника запечатлела рижан, приветствующих Красную Армию. В эти минуты люди вряд ли глубоко задумывались о том, какой окажется завтра вернувшаяся советская власть. Они просто надеялись, что мир будет лучше войны.
Между тем еще несколько дней назад спешно отступавшие немцы пугали жителей Риги приходом большевиков и грядущими ужасами. Мирному населению предписывалось отправляться в Германию. В городе устраивались облавы.
Вспоминает Борис Инфантьев, в 1944 году студент Рижского университета:«В подворотне стояли два немца с собакой, и всех, кто из дома выходил, сразу хватали и тащили на пароход. А мы с отцом сидели и смотрели, как немцы нас поджидают. Как только мы выйдем, сразу нас схватят и отведут на этот самый пароход и увезут в Германию».
Рассказывает Лотер Фольбрехт, в 1944 году житель Берлина:«Бомбежки Берлина участились. Мне тогда было 13 лет, и я состоял в Гитлерюгенде. На политзанятиях мы обсуждали положение на фронте и в войсках. Мы также помогали пострадавшим от налетов. Женщин и детей постепенно эвакуировали из Берлина из-за воздушных налетов. Город бомбили каждый день. Я помню, дошло до того, что в нашем районе почти не осталось молодежи».
В 1944‑м немецкая столица жила тревожным ожиданием. Уже нет эйфории. Именно в этот год германская промышленность достигает пика производительности. Ни один немец, заявил Гитлер, не будет жить на территории, занятой противником. В Берлине учащаются аресты неблагонадежных. Объявлена тотальная мобилизация. Несмотря на бомбежки, которые превратили в руины почти половину города, берлинцам как-то удается переносить такой поворот фортуны.
Теперь берлинская повседневность – улицы, изрытые воронками, остовы сгоревших домов, очереди. Перебои с транспортом, все время приходится спешить, чтобы проскочить между налетами. Части Красной Армии – в 500 километрах от столицы Германии.
Глава 8Победа не за горами: 1944
Москва. Мирная жизнь, новые заботы. Улыбки на лицах горожан.
С улиц убраны противотанковые «ежи», мешки с песком, отменена светомаскировка. Но летом 1944‑го город-победитель вновь замер в ожидании немцев. В этом ожидании тревога и любопытство.
Военнопленные. Почти 1200 офицеров и 61 000 солдат вермахта. Еще ночью их доставили в столицу, на Ходынское поле. Они ждут команды, после которой колоннами, пешим порядком их поведут по Москве в полном молчании, под малочисленным конвоем. Беспомощность и унижение – удел побежденных. Тысячи глаз, провожая, будут искать в их глазах сожаление, стыд, раскаяние и страх. Маршем поверженных, серо-зеленой толпой они идут по Ленинградскому шоссе, улице Горького, площади Маяковского, Садовому кольцу, через Крымский мост. Совсем не так, как мечтали в 1941‑м.
Марш военнопленных немцев в Москве, 1944 год
Вспоминает Геннадий Головин, служивший охранником в лагере для военнопленных:«Из лагерей, которые поближе к Москве, собрали немцев в эшелоны, привезли на сортировочную станцию. Их разгружали, строили в колонны и маршем провели по улицам Москвы».
Хорст Цан, капитан 376‑й пехотной дивизии вермахта, попал в плен в начале 1943‑го под Сталинградом. Он помнит, как в лагерях работали антинацисты, писались воззвания и манифесты. Многие, но не все, были готовы к сотрудничеству во имя новой Германии. Плен заставил смотреть на мир по-другому: «В плену я часто слышал, что война проиграна и мы должны сделать все, чтобы она скорее закончилась. Нам, пленным, предлагали вступать в комитет «Свободная Германия». Но я был сыт войной и политикой. И не был готов к тому, чтобы сотрудничать с коммунистами».
Юрий Соловьев, тогда слушатель высшей дипломатической школы, увидел немцев на Маяковке. Память хорошо сохранила детали той встречи: «Военнопленных привезли на Белорусский вокзал. Я был на площади Маяковского. И вот колонна этих немцев, среди которых были и офицеры, шла вдоль Тверской от Белорусского вокзала, по-моему, по восемь человек в ряд. Ну, естественно, с понурыми лицами. По бокам шли красноармейцы. Провели там по улицам, обратно на станцию, в эти же вагоны, в эшелоны, и опять по своим лагерям».
В плену непобедимых армий не бывает. Те колонны уносили с собой потерянные надежды и ужас солдат великого рейха. А Москва брезгливо смывала чужие следы.
В 1944‑м в системе НКВД – более 200 лагерей для военнопленных и интернированных. Вскоре в них окажутся более 3 500 000 немцев. Как вспоминают сами пленные, условия были вполне гуманными. Но еще в 1943 году Сталин издает указ: «Предателям, пособникам и помощникам нацистов – смертная казнь». Это тот самый, «висельный» указ.
Вспоминает Георгий Арбатов, в 1944‑м – помощник начальника штаба по разведке:«На Украине я случайно стал свидетелем казни. Казнили изменников, которые служили немцам в полиции. Их приговорили к смертной казни через повешение.
Зрелище очень неприятное. Такое, о котором, хотя это враги были, много плохого сделавшие, вспоминать не хочется».
18 июля 1943 года военный трибунал Северо-Кавказского фронта в открытом судебном заседании в городе Краснодаре рассмотрел дело о зверствах немецко-фашистских захватчиков и их пособников на территории города Краснодара и Краснодарского края. Военный трибунал приговорил их к смертной казни через повешение. Приговор окончательный и обжалованию не подлежал.
В 1943‑м Дмитрий Кодов в конном строю присягал немецкому генералу фон Панвицу, командовавшему 15‑м казачьим корпусом вермахта. Это было одно из самых боеспособных казачьих формирований. В 1944‑м казаки воевали против югославских партизан.
Из воспоминаний Дмитрия Кодова: «В войсках вермахта не было недостатка в солдатах. Многие казаки соглашались воевать против режима большевиков. Но в том-то и дело – сам факт перехода казаков на сторону немцев не означал, что они были готовы воевать за Гитлера. Их задачи были другими, они хотели освободить свою землю.
Власов просил у Гитлера: «Отдайте мне восточный фронт». Он говорит: «Дам, но только отдашь Украину нам». Он говорит: «Я Россией не торгую». И разошлись. А если бы Гитлер отдал раньше, мы за три месяца пришли бы в Москву».
Немецкое командование делало ставку на восточные войска, Русскую освободительную армию и казаков. Они должны были вести боевые действия против партизан и Советской армии. Сытые и хорошо вооруженные казачьи сотни были готовы бить большевиков.
Вспоминает Александр Ефимов, в 1944‑м – узник лагеря Бухенвальд:«Народ уставший, голодный, холодный. А у них вот такие рыла. И пропаганда была хорошая. Естественно, поэтому они и уговаривали: «Если хотите по-настоящему жить и знать, за что вы воюете, вступайте в русскую добровольческую армию, которая находится в Германии, которая воюет против русских, против сталинских войск».