Тишина.
И вдруг крикнула птица — не наш ястреб, а другая. Сорока. Надо же, какая громкая.
— Чррр-чррр-чрр!
Я понял, что не одни мы такие умные, использовать птичьи голоса, потому что след за этой командой из леса в нас полетели стрелы.
— Прячься! — сказал я, и мы кинулись вниз, под спасительные деревянные щиты, установленные у завала.
А затем раздался жуткий крик, и на нас с четырех сторон кинулись толпа.
Все пешие. Одеты в кожаные доспехи, хотя некоторые и в кольчуги — видимо, их владельцы не бедствовали.
— Ура-га!!! Ааааа!
Луки отложены, сабли вытащены из ножен. До баррикад — две сотни шагов. Я и Черкас глянули из-за баррикад, чтобы поведение охраны казалось правдоподобным. Черкас даже выстрелил из пищали в кого-то и попал. Татары ответили криком с удвоенной силой.
Человеческая волна накатывала на нас. Полторы сотни шагов, сто, семьдесят, пятьдесят…
И тут ударили пушки. Почти одновременно. Грохот безумный. Я даже подумал, что все взорвались при выстреле. Нет, наоборот! Все целы! И все артиллеристы живёхоньки!
Яростный крик нападавших татар сменился воплем ужаса и боли.
Пространство перед баррикадой вмиг стало усеяно окровавленными телами. Картечь пощады не знала. Некоторые были еще живы — железо, камни и осколки черепицы прошли по ногам, но их час настал. Казаки Черкаса, высовываясь из-за баррикады, хладнокровно и неспешно добивали раненых — только тех, кто пытался схватиться за лук. Для других, с целью экономии пороха, была приготовлена смерть от холодного оружия.
В лес побежало всего несколько человек, да и те до него не добрались, сраженные пулями в спину.
Все кончено. Все, хотя выстрелы еще гремели.
План сработал. Нелепые деревянные орудия, наспех сооруженные падающими от усталости плотниками, сделали то, что от них требовалось.
Несколько раненых пытались уползти, но были убиты.
Казаки перемахнули через баррикаду, вытащили сабли и пошли высматривать живых. Таковы жестокие законы войны. Пленных Черкас брать не собирался.
Я пошел с ними, хотя помогать казакам выполнять их работу не хотел. И даже думать об этом.
В лесу прогремел выстрел. Часть казаков бросилась туда, но из-за деревьев вышел улыбающийся разведчик Лиходеева. Из дула его пищали вился дымок.
— Все хорошо, — весело сказал он. — Один не пошел на штурм, решил убежать… но у него ничего не вышло!
Сражение заняло пару минут. Нет, даже не так — один миг, во время которого стреляли пушки. Но сколь трудов ушло на подготовку…
Оглядывая окровавленное поле боя, я заметил татарина, выглядевшего богаче остальных. Его лицо было окровавлено, он лежал, запрокинув голову — очевидно, картечь убила его мгновенно. Не начальник ли отряда, подумал я, и пошел к нему, чтобы обыскать. Может, у него есть карта или еще что-то полезное нам.
До него оставался десяток шагов, когда он вдруг резко повернулся и направил на меня пистолет.
Глава 14
Все произошло как в замедленном кино. Я даже не успел выругаться — просто инстинкт сработал. Двинулся в сторону, и пуля просвистела мимо головы. Пистолет не фитильный, вот это да, пронеслось у меня в голове.
Татарин, охрипшим от боли голосом, вскрикнул и рванулся на меня с саблей. Я тоже уже выхватывал свою. Лицо загорелось огнем, но движения были четкими. Мы встретились лезвиями на полушаге — мой удар оказался быстрее. Сабля вошла в бок между рёбер, и враг рухнул, выронив оружие.
Я стоял, тяжело дыша, ощущая, как сабля в руке медленно тяжелеет. Сердце стучало, как молот по наковальне. Кровь из раны на левом боку татарина медленно растекалась по земле. Казалось, тишина вокруг стала гуще.
Первым ко мне подбежал Черкас. За ним — еще двое казаков с саблями.
— Живой⁈ — спросил Черкас, окинув меня взглядом.
— Цел, — кивнул я, осознав, насколько опасной была ситуация. — Но он выстрелил и почти попал.
— У, вражина.… — выдохнул один из казаков, сплюнул и с силой пнул уже мертвого татарина. — Мертвяк, но ожил! И пистолет у него странный!
— А ты глянь, как одет, — сказал второй, приседая рядом с телом. — Кафтан что надо, шелк настоящий, шитьё золотое… Не простой это воин. Начальник какой, не меньше. Мож, сам бек или мурза…
— Вот сукин сын… — хмуро буркнул Черкас. — Ишь как приукрашен. Опасен, тварь. А ты, Максим, молодец. Быстро сработал.
Я опустил взгляд на пистолет.
Какой он странный.
Не похожий на наши. У нас тут всего-то в лучшем случае пяток пистолетов, а то и меньше. Один видел у Ермака, другой — у Матвея, но таких нет и близко!
Я поднял его, стряхнул кровь и присмотрелся. Это не фитильный пистолет, который можно было бы здесь ожидать, не казачий самопал и не восточная копия. Это нечто совершенно иное.
Пистолет тонкой работы, с резным ложем и серебряным обрамлением. Не простое оружие, а предмет гордости богатого человека. Металлические части сделаны с точностью, на которую способны лишь очень хорошие мастера. Но главная особенность в том, что вместо фитиля — круглый стальной диск с насечками, зажатый между двух скоб. Колесцовый замок! Вот так сюрприз. Я видел в музеях такое оружие, но сейчас оно только — только начало появляться в Германии и Италии, и, по идее, никак не могло оказаться в Сибири, у татар.
Конструкция простая, но тонкая и восхитительная. Сбоку ключ для завода, как на часах. Заводишь — колесо сжимает пружину. При выстреле оно отпускается, быстро вращается и, пройдя по кремню или пириту, выбивает искры. Те попадают на полку с порохом, и возникает огонь. Никакого фитиля, никакой возни с тлеющими веревками. Надежнее, быстрее, безопаснее. В сырость — мечта. Почти идеально.
Металл отполирован, винты изящные. Украшен серебром. Затравочная полка прикрывается крышкой, чтобы не намок порох. Словом, это оружие мастера, не кустаря. Скорее всего, пистолет прибыл с каким-то послом, купцом, а может, украден или подарен. Но теперь он мой. Не отдам никому! Даже если Ермак попросит. Мой боевой трофей!
Потом я взял нож и осторожно соскоблил потемневший налёт с наружной пластины замка, и проступило маленькое овальное клеймо. Присмотревшись, я увидел внутри овала изображение раковины с жемчугом, над которой шла изогнутая надпись: «Lucca». А ниже, более мелко, были выбиты буквы: «F. B. M.»
— Лука… — пробормотал я. — Это же итальянский город. Лукка. Флорентийская торговля, оружейные мастерские.
Мастер, судя по всему, не просто собрал оружие — он вытачивал детали, подгоняя их тщательнейшим образом. Вещь явно для очень обеспеченного клиента.
Рядом с мушкой ещё одна метка: треугольник, разделённый на три части. В левом углу — крест, в правом — молоток, а внизу — буква «R». Это, без сомнений, знак гильдии мастеров-оружейников.
— Ты, родной, через полмира сюда попал… — сказал я пистолету. — Но теперь от меня — никуда.
Как бы узнать, кто скрывается за инициалами. F. B. M… Кто ты? Феличе Барна Моретти? Фабрицио Бартоломео Мекки? Или вовсе Франческо Бернарди?
А что, если…
Чем я хуже создателя этого пистолета, в конце концов⁈ Понятно, что серебро, инициалы и прочее сейчас неактуальны, но сама конструкция?
Я снова повертел пистолет в руках. Да, сделать такой непросто. Но не невозможно, хотя работа очень тонкая. Макар, скорее всего, с этим не справится. Но я сумею. Я знаю, как работают механизмы, как делают крупные и мелкие изделия из железа… много чего знаю. Могу ли я повторить это? Да, черт побери!
Почему нет? Мы уже сделали самострелы! У нас даже пушки из дерева стреляют! Что мешает шагнуть дальше? Если удастся наладить производство колесцовых пистолетов, мы получим огромное преимущество. Один такой стрелок заменит двоих с фитильными ружьями. Особенно если пойдет дождь или придется стрелять в движении. Хотя детали тонкие, будут ломаться, а менять их — невообразимая головная боль.
Однако есть очень большая проблема.
Да, конструкция сложная, но не невозможная. Только вот одно дело — железо, пружины, колеса. Их мы со временем сделаем. А вот искра… тут всё упирается в кремень. Или пирит.
Очень важен материал, трущийся о колесо. Он должен быть твёрдым, давать устойчивую искру. Лучшие пистоли работали на пирите — железном колчедане. Но здесь, в окрестностях, пирита я пока не видел. Кремень — был, да. Но рыхлый, пористый. При ударе крошится, часто вместо искры — пыль. Такой на огниво с трудом годится, не то что на оружие.
Выходит, надо искать. Иначе вся работа — зря. Пистолет без огня просто дубинка. Причем плохонькая.
Ладно, это будет потом.
Я снова опустился над телом татарина и аккуратно перевернул его на спину. Рядом с поясом — добротная кожаная сумка, потемневшая от времени, но крепкая. Богатый владелец, видно, знал цену вещам.
Открыв ее, я нашел всё, что нужно настоящему стрелку: рожок с порохом, кисет со свинцовыми пулями, аккуратные пыжи из войлока. Отдельно лежали инструменты — латунный шомпол, щетка из конского волоса, масло в маленьком пузырьке, медные иглы для чистки, маленькая отвертка, ключ для колеса, ершик для очистки нагара, запасной пиритовый камень. Всё выглядит просто потрясающе.
Отлично.
Я встал и огляделся.
На поле боя стояла странная тишина. Когда-то давным-давно она поражала меня еще в Афганистане. Звуки какие-то странные, будто отдаленные, ненастоящие. Лишь пахло гарью, порохом, кровью и мокрой травой. Затем я увидел, что к руднику приближаются люди.
— Наши идут! — сказал кто-то из казаков, указав рукой.
По дороге, ведущей от переправы к руднику, шел Ермак, с ним Матвей, Лиходеев, Макар, Дементий Лапоть, главный артиллерист Семен и почти все сотники. То есть практически все руководство отряда. А с ними казаки — человек пятьдесят.
По глазам Ермака было видно, что он очень доволен. Уже известно, что бой закончен, и в нашу пользу.
— Живой? — крикнул он мне.
— Пока да, — ответил я и пошел навстречу подходящим людям.
Ермак посмотрел на сгоревший край баррикады, на вмятины от картечи, на тела. Покачал головой: