Повисла тишина такая, что я стал слышать стук своего сердца. Ермак, слушая Агдаша, сидел недвижимо, как скала.
— Говорит Кучум красиво, — сказал Ермак наконец. — И ты, Агдаш, человек неглупый. Но ответ мой будет простой. Город мы брали с боем. Мы здесь кровь проливали. Мы его удержали. И оставим за собой. С этой земли мы не уйдём.
Агдаш прищурился.
— Тогда ты отвергаешь предложение?
— Нет, — ответил Ермак. — Границу — давай определим. Где чья земля, чей род — пускай ясно будет. Торговать — тоже ладно, я не против. Пусть идут караваны, пусть товары текут по Иртышу, лишь бы без оружия. Ясак с чужих я не возьму, а с моих — буду. Но Сибир — мой.
Каптак впервые пошевелился. Медленно кивнул, всё ещё глядя на меня. Было в его взгляде что-то тяжёлое.
— Я передам твои слова, — тихо сказал Агдаш. — Но Кучум вряд ли согласится. Для него Искер — сердце власти. И он хочет вернуть его себе.
— Это не получится, — произнес Матвей. — Тут даже нечего обсуждать.
Агдаш не ответил и поднялся из стола. И сразу за ним — советник.
Ермак тоже встал.
— Ещё увидимся, хан. И лучше бы, чтобы ты тогда снова пришёл с миром.
— Лучше бы, — повторил Агдаш. — Только не всегда мы выбираем, с чем приходить.
…Когда Агдаш с советником и свитой уплыл, мы снова вернулись в избу. Но в этот раз людей в ней стало побольше.
Пришли все сотники, Елисей, Лиходеев, начальник охраны, в общем, все боевое руководство.
Все быстро расселись и стали смотреть на Ермака в ожидании того, что он скажет.
— Вот что сказал татарский хан — Кучум хочет мира, — произнес Ермак.
Раздалось хмыканье. Кто-то не сдержал усмешку.
— Мир ихний такой: поделить земли. Часть Сибири нам, часть остаётся под Кучумом. Ясак собирает тот, кто хозяин земли. И чтоб чужие туда не совались.
Лиходеев недоверчиво покрутил головой.
— Аж не верится, что Кучум перестал хотеть крови.
— Я сказал: мир, это хорошо. Торговать, договариваться без стрельбы — можно. А про себя думал — начать с этого, а там, как помрет Кучум, можно будет и его земли осторожно перевести под власть царя. Великие дела часто начинаются с маленьких шажков. Но увы, у Кучума имелось одно условие.
— Какое? — спросил кто-то из сотников.
— Мы должны уйти из Сибира. Город должен достаться Кучуму.
Молчание в избе оборвалось, как струна. Все загудели.
— Чего⁈
— Совсем с ума спятил?
— В чисто поле, что ли, нас гнать хочет?
— Нет татарам доверия! Помним, что случилось с Иваном Кольцо!
— То есть, они нас выпроводить хотят, как попрошаек? — переспросил Лиходеев. — Хахаха!
Мещеряк пожал плечами:
— Он нас на бой вытягивает, известное дело. Уйдём — потеряем всё. В чистом поле нас сожрут. Это ловушка. Сейчас у нас не хватит сил с татарской ордой без защиты стен сражаться. Тут и со стенами нам придется ох как сложно…
— Потому, — произнес Ермак, чуть повысив голос, — я и не согласился. Сказал Агдашу, как есть. Земли делить — ладно, можно поговорить. На том политика и держится. Испокон веков враги договаривались. Торговать — пожалуйста. А вот Сибир — мой. Мы его брали, мы тут стоим. Мы укрепляли, строили, кровь лили. Отдашь — больше не вернёшь.
— А что Агдаш? — спросил Черкас. — Зачем тогда приехал? Что, не знал, что мы отсюда не уйдём? Глупый, что ли?
— Он не глупый точно, — ответил Ермак. — Думаю, его попросил Кучум. Съездить, посмотреть, что у нас тут. Поговорить, узнать, есть ли у нас воля и решительность. А может, еще зачем.
…Кучум сидел на подушках, облокотившись на меховую подстилку, возле него лежала сабля в ножнах. Лицо казалось спокойным и холодным.
Перед ним стоял, склонив голову, Агдаш. Его были руки сложены на поясе. Он не шевелился.
— Ну что… — лениво проговорил Кучум. — Они, конечно, отказались?
— Да, повелитель, — тихо отозвался хан. — Ермак не соглашается покинуть Искер. Сказал, что город брали с боем, и уходить не намерен. Поделить земли и торговать — да, но из города ни на шаг.
Кучум усмехнулся.
— Ермак не глуп, — сказал он. — Он знает, что только выйдет из-за стен, я ударю. У него нет шансов и в городе, а уж вне его — тем более. Хотя нельзя было исключать возможности того, что он настолько в отчаянии, что согласится и на такое.
Хан помолчал, глядя куда-то за полог. Дым из жаровни тонкой струйкой полз кверху. Потом Кучум повернул голову и посмотрел на Агдаша.
— Скажи лучше, что ты там увидел? Внимательно смотрел? Мои разведчики проникнуть в острог толком не могут.
— Смотрел, повелитель, — кивнул Агдаш. — Людей в городе столько же, сколько в тот раз, когда я был там прежде. Новых укреплений в остроге нет. Ничего нового. Ни складов, ни сооружений, ни пушек, ни каких-то странных вещей. Только отделили часть острога, сделали стрельбище, как я понял. В остальном — все по-старому.
— Это хорошо, — кивнул Кучум. — А кто был на разговоре с тобой?
— Ермак, Мещеряк, и какой-то человек, я его не знаю. Раньше его не видел. Держался он скромно, все время молчал. Я велел советнику понять, кто он и чего хочет. Советник умеет заглядывать в душу, но сейчас не смог. Человек закрыт. Спрятан.
— Это и есть тот, чью душу изменил шайтан, — помрачнел Кучум. — Как его Ермак ценит, даже на переговоры пригласил.
Он помолчал.
— Ладно, — после паузы произнёс Кучум. — Что мы хотели, то мы узнали. Ничего нового в Искере нет. Ермак хочет держаться. Ну, пусть будет так. После уничтожения каравана мы захватим город. А ты… — он внимательно и жестко посмотрел на Агдаша — будь готов вмешаться.
— Понял, повелитель, — еще ниже склонил голову тот.
— Все случится очень скоро.
Глава 19
….Проснулся я, как и вчера, очень рано. Только-только небо начало светлеть, как в дверь постучал молодой казак, нерешительно переминавшийся с ноги на ногу.
— Ермак зовёт, — сказал он.
Сон моментально исчез. Видать, что-то срочное.
Я быстро оделся и пошёл. Ермак сидел у себя в избе, согнувшись над столом, на котором лежала нарисованная на пергаменте карта. Выглядел он уставшим и грустным.
— Садись, — буркнул он, не поднимая глаз. — Слушай. Сегодня ночью выдвигаемся. Идём навстречу обозу. Пять стругов, примерно сто человек. Пушки брать не будем. Идём налегке.
Я слушал молча. Ермак говорил коротко и сухо, словно уже мыслями был на реке.
— Обоз поднимается вверх по Тоболу, потом по Иртышу. У них, скорее всего, людей на лодках примерно столько же. Все сотники, кроме Черкаса, остаются здесь. Мещеряк тоже. Если встретим крупный отряд татар, не отобьёмся никак, потому и пушки не берем, бесполезно. Нам главное — с главой обоза переговорить, забрать припасы и вернуться обратно. Поведу я лично. Надо самому понять, что будет дальше, а тот, кто ведет обоз, должен хоть немного знать, что на уме у Строгановых.
Он резко поднял глаза и посмотрел прямо на меня.
— Ты остаёшься здесь. Ты нужен здесь. Дело очень рискованное, поэтому не пойдет со мной ни Матвей, ни другие. Если что случится, Мещеряк станет главным.
Я вздрогнул от неожиданности.
— Подожди, Ермак. Я пойду с тобой. Я буду там полезен. Я не хочу тебя оставлять.
Он нахмурился, но не повысил голоса.
— Нет. Ты здесь важнее. Будешь делать самострелы и прочее, что отряду пригодится. А там, если что, ничего уже не изменишь. Я сказал — остаёшься.
Кровь ударила мне в лицо. Понятно, что Ермак жалеет меня, но такое чувство, будто он не верит, что сможет встретить обоз, привести сюда и остаться в живых.
Поэтому я сказал:
— Тогда я уйду обратно к Строгановым. Им я точно нужен. И они давно звали меня к себе.
Ермак побелел, сжал кулаки и вскочил.
— Ты что, мне условия ставишь? — процедил он сквозь зубы.
Несколько секунд мы смотрели друг другу в глаза, как боксеры перед поединком.
Потом Ермак вздохнул, махнул рукой и снова сел за стол.
— Ну спасибо, что не бросаешь. Ладно, пойдёшь с нами. Есть мысли, как укрепить струги? Слишком большой отряд, надеюсь, нам не встретится, но в сотню-другую ожидать можно.
— Сейчас подумаю, Ермак Тимофеевич, — ответил я. — Что-нибудь соображу, и сразу к тебе с докладом.
— Хорошо, — снова вздохнул Ермак.
Я повернулся, чтобы уйти, но он остановил меня.
— Погоди.
Он полез куда-то под лавку, достал тяжелый свёрток, положил на стол и аккуратно его развернул. Кольчуга.
Металлические кольца, мелкие и ровные, были соединены настолько искусно, что издалека могли показаться тканью. В лучах утреннего света кольчуга отливала тусклым, немного синеватым блеском. Очень дорогая вещь. Прочная и тяжелая. Кое-где кольца были немного смяты — очевидно, в бою кольчуга побывать уже успела.
— Подарок государя. Живи он сейчас, было бы все по-другому… Прочная. Стрелу держит, и даже саблю с пикой. Но думаю, стоит ли брать. Окажешься с ней в воде — моментом на дно.
Он задумался, щупая рукой плетение кольчуги, затем коротко тряхнул головой, и, не дожидаясь моего ответа, сказал:
— Всё-таки возьму.
На этом разговор закончился. Ермак снова замолчал, глядя в стену. Я вышел из избы, размышляя над его поручением.
На реке плыл плотный туман, стелющийся над водой, словно тяжёлое покрывало. Я пришел на берег, к нашим стругам. В голове крутились тревожные мысли. Неспроста Ермак, такой грустный, точно неспроста.
Лодки вытянулись стройной линией. В тумане они выглядели угрюмыми и почти мёртвыми. Мачты торчали вверх, как сухие деревья. Я приблизился к ближайшему стругу и медленно его обошёл.
Сделано всё было крепко, добротно — дерево хорошее, доски плотно пригнаны друг к другу, но их борта совсем низкие, почти без защиты. У казаков здесь я видел переносные щиты, но они здесь не совсем то, что нужно. А это значит, что в случае нападения татарам будет очень легко нас обстреливать — и не только простыми стрелами, а горящими. Я мрачно вздохнул, представив себе картину, как лодка, охваченная пламенем, беспомощно дрейфует по реке.