Она говорила тихо и грустно, глядя куда-то мимо меня. Я чувствовал, как комок подступает к горлу, и задал еще один вопрос:
— А про меня шаман ничего не сказал?
Она посмотрела на меня и улыбнулась, хотя улыбка получилась грустной.
— Про тебя он ничего не сказал. Значит, твоя судьба ещё не определена.
Кучум ехал неторопливо, глядя на бескрайние просторы сибирской степи. Ветер, холодный и резкий, беспощадно бил в лицо, спутывал гриву коня и рвал края его мехового плаща. Но хан будто его не замечал.
Сопровождали хана лишь несколько воинов. Они двигались молча и почти беззвучно.
Тропа привела их к старой, полуразрушенной избушке, приткнувшейся к краю болота. Стены ее были покрыты мхом, крыша давно просела, из трубы вился сероватый, едва заметный дымок. У дверей стояла старая женщина. Сгорбленная, с бледной, почти прозрачной кожей.
Кучум спешился и подошел к ней.
Колдунья долго смотрела на него, а потом повела рукой, приглашая войти внутрь. Воины остались на улице, тревожно озираясь по сторонам.
Внутри избы царила полутьма. Хан сел на покрытую шкурами лавку, а колдунья устроилась напротив. Глаза ее блестели.
— Я ждала тебя, Кучум, — сказала она хриплым голосом. — Слушай же то, что шепчут духи.
Она потянулась рукой к чаше с водой, стоявшей перед ней на столе, и начала пристально смотреть на нее. Тишина длилась несколько минут.
Наконец, она произнесла:
— Небеса говорят о тебе, Кучум. Вижу дым и пламя над Искером, вижу кровь и смерть, слышу крики твоих врагов. Духи предков и небо предначертали тебе судьбу. Ты убьешь Ермака. Ты вернешь себе Искер. А после этого русские забудут о Сибири. Больше сюда не пойдет никто — ни отряды купцов, снарядивших Ермака, ни войска московского царя. Эта земля будет твоей навсегда. Судьба выбрала свой путь.
— Я знаю, — с улыбкой сказал Кучум. — Но хорошо, что ты подтвердила это.
Старуха улыбнулась, обнажив гнилые зубы.
— Небесам невозможно сопротивляться, Кучум. Это решено. Все произойдет так, как сказано. Ермак умрет, и все вернется к тебе.
Кучум медленно поднялся. Не сказав ни слова, он положил кошелек с монетами на стол и вышел из избы.
Глава 20
Ночь опустилась тихо, почти незаметно. Мы вышли из ворот и спускались к стругам. Земля под ногами после недавнего дождя хлюпала, будто пытаясь нас задержать.
Ермак приказал идти как можно тише, и поэтому вокруг не раздавалось ни слова. Вооружённые, готовые для похода казаки молча выходили из ворот и шли к Иртышу — чёрному и широкому, отражающему свет далёких звёзд.
Пять больших стругов стояли бок к боку, как огромные рыбины. Они были полностью подготовлены: борта тщательно обмазаны смесью глины и золы, высокие щиты аккуратно укреплены вдоль бортов, а на палубах лежали влажные шкуры, готовые укрыть места попадания огненных стрел.
— С Богом, — негромко сказал Ермак, и казаки начали заносить припасы и занимать свои места.
На струги погрузили порох, стрелы, еду и все остальное, что могло пригодиться в походе. Через несколько минут все было закончено, весла опустились в воду, и мы бесшумно, словно призраки, отправились вдаль по темной воде.
Ермак стоял рядом со мной на носу первого струга и всматривался в чернильную тьму. Лицо его было напряжено.
Позади нас двигались ещё четыре струга. На втором находился Черкас, на третьем — Елисей.
Ермак долго молчал, затем неожиданно произнес:
— Думаю, всё же не зря мы сюда пошли. Не просто так. Что-то нас сюда привело. Судьба, наверное.
Кроме меня, его сейчас никто не слышал. Рядом казаков не было, а говорил он тихо. Я промолчал, ничего не ответил.
— Что такое эта Сибирь? — продолжил Ермак. — Богатства тут немереные, но лежат они без пользы, никому не нужные. Всё пропадает, а людям бы пригодилось, на благо пошло. И дело даже не только в богатствах. Люди здесь живут страшно — татарская власть жестокая, убивает ни за что. А другие даже человеческие жертвы своим богам приносят.
Он опять задумался.
— Тяжко на душе. Столько казаков уже полегло, и ещё погибнут. Перед Богом потом за каждого отвечать придётся. И ещё одна мысль меня мучит: правильно ли мы вообще поступаем? Земля-то чужая. А мы пришли решать ее судьбу. Но, думаю, правильно. Мы ведь не грабить пришли. В нашем государстве людям будет лучше. И земля им послужит.
— Прав ты, Ермак Тимофеевич, — сказал я. — Верно говоришь. Не зря мы здесь.
— Пусть будет так, — твёрдо произнёс он. — Раз начали, значит, до конца пойдём. Или победим, или погибнем. А может, погибнем, но победим.
Кучум стоял перед шатром, пристально всматриваясь в густую пелену тумана, окутывавшего его лагерь. Над землей вился утренний холод.
Затем Кучум повернулся и, раздвинув тяжелый полог шатра, вошел внутрь. Тут его уже ждали. В шатре уже было тепло, в углу дымилась жаровня с углями, покрытая тонким слоем золы. Запах дыма смешивался с ароматом сушеных трав и кожи. В мягком полумраке шатра мерцали слабые огни масляных ламп.
Хан сел на широкий помост, покрытый дорогими коврами, и жестом велел стражам привести гостя. Через несколько мгновений в шатер вошел татарин, ростом на целую голову превосходивший любого из присутствующих. Плечи его были широки, словно распахнутые ворота, а густая черная борода закрывала половину лица, оставляя видимыми лишь небольшие, глубоко посаженные глаза.
— Подойди, Кутугай, — произнес хан.
Воин приблизился на несколько шагов и застыл.
— Ты знаешь, почему я вызвал тебя? — спросил Кучум, вглядываясь в лицо богатыря.
— Чтобы я исполнил твою волю, хан, — уверенно ответил Кутугай.
Кучум улыбнулся.
— Правильно говоришь…
Кучум протянул руку в сторону, и один из стражников поспешно подал длинный, обернутый в шелк предмет. Хан взял его в руки и сбросил ткань. Все увидели тяжелое, копье с отполированным до блеска острым наконечником. Кучум подал копье Кутугаю.
— Это копье, — произнес Кучум, — было выковано лучшими кузнецами. Острие сделано из железного камня, в незапамятные времена упавшего с небес. Копье предназначено лишь для одной цели — убить Ермака. Ты понимаешь меня?
Кутугай молча принял оружие, сжимая огромными пальцами древко.
— Когда мы нападем на казаков, — продолжил хан, тщательно подбирая слова, — не вступай в битву с остальными. Они не твоя цель. Ты должен искать только одного человека. И это человек — Ермак. Иди прямо к нему. И убей его. Убей так, чтобы остальные содрогнулись от страха и поняли, что сопротивление бесполезно.
Кутугай чуть приподнял уголки губ, на лице его появилась едва заметная улыбка.
— Это я сделаю, повелитель, — спокойно ответил он. — Моя рука не дрогнет. Это копье пронзит сердце Ермака.
Кучум на мгновение замолчал, глядя в глаза своего воина. Затем медленно поднялся, приблизился к Кутугаю и положил ему руку на плечо, почувствовав мощные, словно каменные мышцы.
— Ты всегда был верен мне, — проговорил хан негромко, почти шепотом. — Я верю тебе. Ты сделаешь все, как надо.
Воин чуть наклонил голову.
— Я не подведу, повелитель.
Хан отступил назад, вновь садясь на свой помост. В шатре повисла тишина. Только легкий треск углей в жаровне нарушал покой.
— Ермак силен, хитер и безжалостен, — медленно произнес хан, задумчиво глядя в огонь. — Ты будешь не первым, кто пытался его уничтожить.
Кутугай снова улыбнулся, и на этот раз его улыбка была шире, почти хищной.
— Повелитель, ты знаешь, что я всегда делаю то, за что берусь. Я отыщу Ермака среди тысячи других. Он не уйдет от меня.
— Ступай, — наконец сказал хан, жестом отпуская воина. — Готовься. Ермак уже плывет навстречу судьбе.
… Наши струги шли ровно и неспешно. Гребцы мерно работали веслами. Ермак стоял на носу, почти не разговаривая и всматриваясь вдаль.
Мы двигались по реке уже несколько дней.
Обычно я стоял рядом с атаманом, прислушиваясь к шуму реки и поглядывая на темные, молчаливые берега, покрытые густыми зарослями. Поначалу вокруг нас царила привычная суета похода, казаки переговаривались вполголоса, проверяли оружие, подтягивали паруса. Однако с каждым часом становилось все тише, словно само место заставляло нас говорить осторожнее и реже.
Берега реки с каждым днем выглядели все более дикими. Лес подступал к самой воде, врезаясь в береговую линию кривыми ветвями. Стволы деревьев, местами изогнутые и почерневшие от воды, зловеще торчали вокруг нас. Ни тропинок, ни признаков человека. Будто мы проникали в края, куда не ступала нога живого существа.
Однажды на берегу мы увидели белеющий череп какого-то огромного зверя. Не медвежий, не волчий, непонятно чей. Наверное, какого-то доисторического хищника, за секунду способного загрызть любого волка или медведя. Он лежит тут с незапамятных времен, или в Сибири до сих пор водятся такие существа?
— Что за чудовище? — спросил я.
— Велика Сибирь, — вместо ответа произнес один из казаков и перекрестился.
К вечеру случилось нечто еще более странное. Мы плыли по темнеющей реке, но внезапно струг резко остановился, налетев на какое-то подводное препятствие. Дерево затрещало, лодку словно приподняло и тут же опустило обратно. Я едва не упал за борт. Казаки похватали оружие и сбежались на нос лодки, вглядываясь в глубокую воду.
Через несколько секунд лодка снова пошла вперед, будто ничего не случилось.
— Мель зацепили?
— Нет, — хмуро ответил Ермак. — Это точно не мель.
Я смотрел за борт, безуспешно пытаясь разглядеть хоть что-то.
— Огромная рыба? — спросил я.
— Это дух реки, — пробормотал кто-то. — Я был в этих местах, но теперь не узнаю их. Мы заблудились. Тени привели нас в Нижний мир, о котором говорят шаманы… Он только похож на наш, но он мертвый… Мы не вернемся обратно…
Ермак резко обернулся и двумя быстрыми шагами оказался рядом с ним, схватил за шиворот и притянул к себе вплотную.