Работали все. Бойцы, вместо того, чтобы отрабатывать удары саблями, взялись за лопаты. Казаки, ремесленники, женщины, даже подростки — все таскали землю. Часть ее отвозили в город и сыпали на крыши домов. Сначала слой глины — вроде как подкладка, потом уже на него — выкопанная почва. С краёв крыш прибили доски, чтоб не скатывалась. Дело вроде бы простое, но силы тоже отнимает.
На пороховой склад земли положили особенно много. Там слой не как на избах — не пять сантиметров, а вдвое больше. Объект особой важности! Если огонь попадет внутрь — никакая молитва не спасёт. Я лично проверил, как уложили глину, как прикрыли досками, как придавили всё камнями. По уму сделали, с запасом прочности.
Также построили несколько переносных мостов. Простая конструкция: настил из жердей, с двух сторон ручки, чтоб поднимать и убирать. В случае атаки легко затащить его внутрь. Один основной, и несколько запасных.
Поскольку занимались рвом несколько сот человек, за неделю, как я прикинул, должны были управиться. Почва не твердая, копать не слишком сложно. Только ближе к лесу в земле были старые корни — там, конечно, намного тяжелее. Их приходилось рубить топорами. Но все равно справимся.
В кузни я, рассказав, что нужно делать, пока не заглядывал. Макар быстро все понял. Для составных железных пушек основные части две — металлические полосы, которые будут вплотную подгоняться друг к другу, и железные обручи, стягивающие эти пластины. И то, и другое надо заготовить заранее.
На бой за город нам хватит и таких пушек, а дальше разберемся. Одну за несколько дней, максимум за неделю, в кузнице мы сделаем. Всего их у нас четыре, но для создания пушек две будут все-таки вспомогательные — ковать обручи, железные полосы и прочее. Для боя на воде хватит. Картечью по лодкам — мало не покажется. Как бы еще сделать, чтоб татары не проведали о нашем новом оружии… Пока не знаю, реально ли это. Вес небольшой составной пушки будет сто-сто пятьдесят килограмм, в кармане ее не унесешь и по-тихому на струге не установишь. Но буду думать. Может, какую комбинацию удастся провести, несмотря на то, что ушей и глаз у Кучума в городе завались.
С рогатинами тоже пока не занимались — и некогда, и мешать копать будут. Времени это займет меньше, чем другая работа, потому что Лапоть, дай бог ему здоровья, проявил невероятную проницательность, и пока мы плавали к обозу, заготавливал дерево. Пригодится, говорил, и оказался прав. Убедил оставшегося за главного Мещеряка выделить казаков, и теперь у нас дерева было как на большой лесопилке. Точно медаль нужна Лаптю! Осталось только обтесать, заострить и вкопать в землю, хотя и на это нужно время.
Лапоть скромничал, но потом признался, что идею рогатин он вынашивал давно, а с моим появлением решил действовать более настойчиво. К тому же он в порядке еще одной инициативы начал сверлить дула для деревянных пушек! Стволы в сушилке уже подсохли, как раз все готово. Отлично. У меня после таких новостей аж энергии прибавилось.
А вообще, появилась у меня идея, что надо бойцов как-то записывать в плотники, кузнецы и так далее. А то ремесленники целыми днями в поте лица, а у этих есть время побездельничать. Не каждый день схватки, походы, и дежурства. Но пока рано об этом говорить. Казаков и стрельцов и так задействовали везде, а дальше разберемся.
Работу на пристани пока мы начали с обмазывания глиной стругов, которые не будут использоваться в качестве «броненосцев». Это труд, что называется, неквалифицированный, но без него — никак. А потом доберемся и до остального.
К вечеру я был вымотан, что называется, до чертиков. Голова уже соображала не очень, перед глазами стояли лопаты, топоры, комья земли и все остальное. Но когда начало темнеть, мимо меня прошла Даша и как бы невзначай оборонила:
— Приходи на наше место.
Глава 23
Когда я пришел, она уже была там. Сидела под деревом, дожидаясь меня. Услышав мои шаги, она улыбнулась, сбросила платье и шагнула в воду.
Я последовал за ней. Даша поплыла вдаль, на середину Иртыша, а я тем временем намылился, желая отмыть с себя грязь и копоть, которые сегодняшний день принес в немилосердном количестве. Мыло, признаться, у Ермака было не чета тому, которое используется в 21 веке. Темно-коричневое, крошится. Этот кусок был еще ничего — пах травами, а то, которое использовали казаки в бане, напоминало обугленное на костре сало.
Перестав быть похожим на шахтера (преувеличиваю, хотя и не особо), я поплыл к Даше. После долгого поцелуя на середине реки, она спросила меня:
— Никто не обратил внимания, что ты идешь сюда?
— Никто, — ответил я. — Во всяком случае, этого не заметил. А почему кто-то должен был этим заинтересоваться?
— Только что назад по этой дороге ушла я, а потом ты. Несложно догадаться, что мы идем на одно и то же место.
Я вздохнул.
— Давно хотел спросить, но все было как-то неудобно. Почему мы должны скрывать наши отношения? Что в этом такого? Здесь люди и женятся, и встречаются без брака, никто не находит в этом ничего плохого. Живут вместе, и ни о чем не думают. Или ты стесняешься отношений со мной?
Помолчав и посмотрев на воду, я улыбнулся:
— Вроде не такой уж и страшный…Не пью, в отряде уважаемый человек…
Даша посмотрела в сторону.
— Я уже была замужем, — сказала она. — Сейчас мне девятнадцать, а родители заставили меня выйти замуж в пятнадцать лет. Он тоже был, как ты говоришь, уважаемым человеком. Но злым и жестоким. Моя жизнь была адом. Он вместе с Ермаком ходил в походы против ногайцев и крымских татар. Родители выдали меня из-за денег. Он погиб. У меня, наверное, не было более счастливого дня, чем тот, когда я об этом узнала.
Она снова отвернулась.
— И я поклялась, что больше никогда не выйду замуж и не буду зависеть ни от одного мужчины.
Теперь стало все понятно. Я не стал сейчас ничего говорить, что-то объяснять. Наверное, должно пройти время.
А сейчас нам время терять нельзя, поэтому я обнял девушку рукой, мы снова поцеловались и поплыли к берегу — для того, чем мы планировали заняться, удобнее, если под ногами будет твердая опора.
Хан Ильдаш был не молод, но и не старик. Высокий, сухой, с лицом, будто вырубленным из берёзы. Одет он был богато и торжественно. В облегающий кафтан из плотной ткани, с вышивкой, и тюбетейку, блестящую от золотого шитья.
С ним пришли два сына и три бея.
У входа в шатёр Кучума они остановились. Один из телохранителей Кучума, помедлив, сказал Ильдашу:
— Тебя ждут, — и откинул полог.
Ильдаш ничего не ответил, наклонил голову и шагнул в шатер.
Внутри было тепло. Кучум сидел на ковре, полуобернувшись к огню. Неподалеку от него — два советника, с другой стороны шатра — мулла с Кораном. Хан не поднялся, только чуть приподнял бровь:
— Ты прибыл.
— Да, — ответил Ильдаш. — Я пришел, как и обещал.
Кучум помедлил, глядя на огонь, словно желая показать, что визит хана Ильдаша для него значит не слишком много.
Затем все-таки произнес:
— Присягаешь?
— Присягаю, — глухо проговорил Ильдаш.
Он сделал шаг вперёд, опустился на одно колено и снял плеть с пояса. Протянул её хану:
— Моя воля — твоя воля. Моё войско — твоя сила. Границы твоего улуса — и мои границы. Кто идёт против тебя — идёт против нас.
Кучум молча взял плеть. Это был старый тюркский знак власти. Затем протянул руку, и Ильдаш коснулся её лбом.
Мулла подошёл ближе, раскрыл Коран. Произнес:
— Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного. Поклянись.
— Валлахи, биллахи, таллахи, — твёрдо сказал Ильдаш, глядя на священную книгу. — Обещаю быть верным, участвовать в походе, не укрывать беглых, не нарушать мира.
За ним по очереди поклялись все — сыновья, беи. Мулла кивал, потом закрыл книгу и слегка поклонился Кучуму.
— Так и будет, — подняв подбородок, произнес Кучум. — Пусть твои войска готовятся и ждут.
— Люди мои готовы, — проговорил Ильдаш. — По первому твоему слову они бросятся в бой.
Затем Ильдаш кивнул одному из своих беев, он ненадолго вышел из шатра и вернулся со слугами, внесшими в шатер Кучума три сундука. В них находились подарки.
Сначала на свет появились три соболиные шубы, каждая с воротником из чернобурки, с вышивкой по швам. Мех тщательно вычищен и блестел. Шубы являлись символом северного богатства.
Следом — лук с тетивой из оленьей жилы, с набойкой и набором стрел в кожаном колчане. Это уже был не просто подарок, а знак воинского уважения.
Из следующего сундука вынули посуду с мёдом и головки сыра, мешочки с сушёными ягодами и вяленым мясом — дары гостеприимства, пищи, процветания. Поверх всего — кувшины с кумысом и ароматным маслом.
Последним был особый подарок: тонко вытканный ковёр, узором отсылающий к роду Ильдаша — почти родовой герб, испещренный таинственными символами. Ковёр означал землю. Владение им — власть над землей.
Хан Кучум смотрел на подарки молча, не шевелясь. Затем повернул голову на своего советника и коротко кивнул.
В шатер внесли сундуки теперь уже с его подарками.
Вынули саблю с арабской надписью на клинке, в ножнах из красного сафьяна. Вторым шёл пояс с серебряными бляхами — тяжёлый, сверкающий.
Затем — шёлковый кафтан с золотым кантом. По традиции, этот подарок означал принятие в близкий круг. «Теперь ты свой».
Последним был свиток с печатью Кучума, где признавалось право Ильдаша на его родовые земли, охотничьи угодья и сбор дани — но теперь уже от имени верховного хана.
…Через несколько часов, после совместной трапезы, Ильдаш ехал на лошади, возвращаясь к себе. За ним следовали беи и два десятка телохранителей.
Сыновья Ильдаша ехали позади, в отдалении. Один из них был явно старше второго. Никакой радости на их лицах не было.
— Что все это означает? — спросил младший сын.
Вопрос прозвучал таким голосом, будто ответ на него уже был известен.