К концу недели, когда на улице уже смеркалось, наконец наступил решающий момент. Первая пушка была готова. Она лежала на стапеле, сверкая тёмным металлом в отблесках кузнечного огня, а воздух вокруг неё будто дрожал от жара в кузне. Канал ствола, диаметром больше четырёх сантиметров, очень подходил для ядер весом около половины фунта или картечи. Именно этот калибр обеспечивал пушке хорошую дальность стрельбы, прямой наводкой около двухсот метров, и приличную точность. В бою на близких расстояниях картечь, заряженная в такой ствол, могла быть просто страшным оружием, легко срезая несколько человек за один выстрел.
Заряд пороха, который мы рассчитали, должен был составлять меньше полусотни грамм (лучше тридцать-сорок). Такой заряд давал хороший баланс между мощностью выстрела и безопасностью самой пушки, исключая разрывы и повреждения ствола.
Вслед за первой пушкой была закончена и вторая, и третья. Они тоже тайно переместились ночью в специально построенный деревянный ангар рядом с первой кузней, где хранились под надёжной охраной на случай потенциальной диверсии.
От испытаний Ермак решил отказаться.
— Авось не разорвет, — вздохнул он. — Если раз бабахнуть, вся Сибирь узнает, чем мы в кузнях занимаемся.
Спорить мы не стали. В принципе, разорвать действительно не должно. Делали с запасом прочности, и много пороха для выстрела сыпать не будем. Нам не каменные крепости штурмовать, а бить по пехоте — задача не такая трудная. Пушки, которые мы создали, не были красивыми или элегантными. Они были грубыми и тяжёлыми, даже выглядели жутковато. Но это не главное! Их сила в простоте и прочности. Они надёжны, просты в использовании, их даже можно ремонтировать в полевых условиях.
Наши «тюфяки» не для парадов, а для тяжёлых, грязных и кровавых битв.
Итого теперь у нас семнадцать «тюфяков» — четырнадцать было, и еще три новых. Пусть сделанных «на коленке», но польза от них будет огромная.
Рассказывая о пушках, я сказал, что проводил в кузнях всего половину дня. Возникает законный вопрос — а чем ты, черт побери, занимался в остальное время? Небось с Дашей на речке кувыркался?
Увы! В это время мне было совершенно не до женщин! С Дашей за эти дни я встретился только один раз. Позволил себе немного отвлечься, а то звон молота уже стоял в ушах, даже когда выходил из кузни.
Пушки были не единственным проектом, за который я отвечал, поэтому приходилось от них отрываться.
Меньше всего времени у меня занимал ров. Копать траншею могли запросто без моего чуткого руководства.
По моим расчетам, чтобы обкопать весь город, требовалось две недели или больше. Но с таким количеством народа, какое мы привлекли к работе, дело закончилось даже быстрее. Подгонять особенно никого не приходилось. Все понимали, что лучше неделю лопатой помахать, чем потом татарскую стрелу из спины вытаскивать.
Работа начиналась с рассветом и заканчивалась лишь глубокой ночью, и скоро ров глубиной в два метра и шириной в три был закончен. Расстояние до стен — около пяти метров.
В принципе, нормально. Сам по себе он врага не остановит, но вместе с остальными сюрпризами очень даже может. Забросать-то его забросают — вязанками хвороста и своими телами, однако время на это уйдет, а со стен будут стрелять. Но желательно, конечно, забросать телами. Оно и хоронить будет проще. Кровожадно сказал, но не я это придумал.
За время, пока одни жители города копали ров, другие ставили ещё одну важную линию обороны. Перед рвом, на расстоянии всего в несколько шагов от его края, появилась длинная и широкая полоса рогатин. Защита простая, но важная.
Рогатины угрожающе смотрели в окружающее город пространство и представляли собой брёвна, заострённые на концах и глубоко вбитые в землю под углом. Каждый заострённый кол был длиной около двух метров, из которых почти половина уходила в землю. Расстояние между ними было примерно двадцать-тридцать сантиметров, не больше, и это исключало возможность для человека быстро проскользнуть между ними.
Ширина полосы, занятой рогатинами, составляла от пяти до семи метров, и тянулась она вдоль всего периметра оборонительного рва, плотно охватывая город со всех сторон. Если противник захочет приблизиться к городу, то ему придётся сначала преодолеть этот лес острых деревянных кольев, а затем ещё и ров.
Засыпать ров под огнём уже задача не из лёгких. Но если перед рвом стоит сплошной частокол рогатин, дело становится вовсе адским. Попробуй подтащить ко рву вязанки хвороста, чтобы засыпать им ров и пройти по насыпи, когда по тебе пялят из пушек, ружей, в тебя летят стрелы, да еще и нужно не нанизаться на деревянное острие!
Кое-где, правда, было схалтурено — рогатины сидели недостаточно глубоко. Я позвал Лаптя, и он дальше распорядился, чтоб прислали людей на доработку.
Хотя понять тех, кто вставил колья недостаточно, можно. Работа по их установке рогатин непростая и очень тяжёлая. Каждое бревно, прежде чем его вбить в землю, требовалось тщательно заострить топором или ножом. Затем колья аккуратно и ровно размещали в земле, для чего сначала делали небольшие углубления, после чего загоняли их на глубину не меньше метра, и потом окончательно закрепляли, утрамбовывая землю ногами и деревянными колотушками.
Теперь город выглядел совершенно зловеще. Оскалил клыки. Приготовился жрать вражескую пехоту. Приходите ко мне в пасть, маленькие люди, говорил он, ощетинившись рядами острых бревен.
— Жутко, — сказал я Мещеряку, с которым обходил частокол.
— Вот и хорошо! — ответил не склонный к сентиментальности Матвей.
…День клонился к вечеру, и я решил лечь пораньше, чтоб немного выспаться и освежить голову. Пришел к себе в избу и упал на лавку, твердо намереваясь не просыпаться до рассвета.
Но не тут-то было — посреди ночи меня разбудили выстрелы.
Сначала пара, потом еще и еще. А затем послышались крики.
Что-то случилось.
Глава 25
— Враги у лодок! — кричал чей-то голос.
Я вскочил с постели. Сон как рукой сняло. Лихорадочно схватил с крючка на стене саблю, пристегнул её к поясу, на ходу сунул за пояс заряженный с вечера пистолет. Спал я теперь всегда с оружием под рукой. Пищаль, правда, без пороха. Но в следующий раз и она будет готова к бою.
На улице раздавались тревожные возгласы и топот бегущих людей. Я выскочил из дома и бросился к стенам города, на ходу пытаясь разобраться в ситуации.
— Что случилось⁈ — спросил я первого попавшегося казака, бегущего с ружьем к пристани.
— Татары, похоже!
Сердце ёкнуло. Струги — важнейшее средство для нашей обороны и атаки. Если мы их потеряем, то плохо наше дело. Похоже, враг узнал, что мы укрепляем пристань и решил ударить.
Я добежал до причала, возле которого уже толпились казаки с оружием и факелами. В ночной тьме они выглядели словно призраками.
— Что случилось? — крикнул я, протискиваясь сквозь толпу.
Ко мне подошёл молодой казак.
— Я первый увидел! Стоял здесь на стене в охране, и увидел. Тихонько плыли по реке. Ночь-то вон какая, мрачная! Несколько человек, не меньше десятка. Тёмные, едва заметные. Я сначала подумал, что рыба, а потом пригляделся — нет! Дышали через тростинки, но силуэты я все равно смог заметить.
К нам подбежал Ермак, Матвей и другие из числа руководства.
— Сколько татар было точно? — спросил Матвей.
— Не разобрать, — пожал плечами казак. — Мы сразу открыли огонь, кто-то закричал, я попал в одного. Остальные сразу нырнули поглубже.
Я протолкался ближе к воде. Факелы дрожали на ветру, выхватывая из темноты тела погибших диверсантов, лежащие на песке и камнях. Подойдя ближе, я заметил необычный цвет их кожи — чёрный, словно смола. Я присел рядом с ближайшим телом и дотронулся до его плеча. Пальцы окрасились в чёрный цвет — кожа была покрыта густой, вязкой краской, сделанной, судя по всему, на основе сажи и жира.
— Что это за штука? — спросил меня Ермак.
— Да кто их знает… — я покачал головой. — Мазали себя, чтобы в темноте незаметными быть.
— Вон, смотрите, что у них нашли, — еще один казак принес какие-то вещи.
Там были кремни, огниво, ножи и маленькие мешочки из промасленной кожи на перевязи. Я взял один из мешочков, понюхал и сразу узнал едкий запах горючей смеси.
— Хотели поджечь струги, — сказал я Ермаку.
Тут же я заметил ещё одну вещь, лежавшую рядом — нечто вроде дыхательной трубочки, сделанной из полого тростника. Правильно говорил казак: они плыли, почти полностью погрузившись в воду, дыша через эти трубочки. И чёрная краска скрывала их силуэты в ночной воде почти идеально.
— Хитро придумано, — заметил я вслух.
— Очень хитро, — мрачно согласился Ермак, хмуро глядя на убитых диверсантов. — Повезло, что дозор вовремя заметил. Потерять струги — беда огромная.
— Сколько всего диверсантов было, неясно? — спросил я Ермака.
Он пожал плечами, затем посмотрел на воду:
— Похоже, не меньше десяти, но это не точно. Трое найдены, несколько, может, тоже убиты, но их тела отнесло течением. Остальные могли скрыться. Придётся усилить дозоры.
Я кивнул, чувствуя неприятный холодок от осознания, насколько было все опасно. Они собирались облить все струги горючей смесью, а затем почти одновременно поджечь. И все, не затушишь. Глина покрывала лодки не целиком, а горючая жидкость куда страшнее огненных стрел.
— Значит, решили ударить здесь, — сказал я. — Лишить нас лодок, подбодрить этой победой своих, а нас, наоборот, загнать в тоску.
— Именно так, — кивнул Ермак серьёзно. — Теперь придётся следить за водой постоянно. Если сегодня они попытались, завтра могут повторить. Нам надо думать, как защищать струги, чтобы к ним больше никто не смог подобраться. А то мы готовились к бою, а о лазутчиках толком не подумали.
Мы помолчали, глядя на тела убитых диверсантов, затем Ермак отдал приказ казакам:
— Утроить дозоры! Смотреть в оба! А утром, как только рассветет, обыскать берег, может, что-то ещё найдём!