Ермак мрачно кивнул.
— Значит, они снова придут, и придут подготовленными, — сказал он, глядя в лес, словно вражеские отряды уже приближались к нам сквозь деревья.
Мы еще немного постояли молча. Лес вокруг был тихий, прохладный, спокойный, он ничего не знал о наших проблемах. Ермак наконец-то дал знак возвращаться.
— Пора обратно, — сказал он.
Мы сели на лошадей. В обратный путь отправились в молчании, погруженные в тяжелые размышления. Я держал в руках кусок войлока и думал, что теперь все изменилось. Огонь был нашим главным оружием, нашей надеждой, но теперь и она пошатнулась.
По сути, мы остались безоружными. Пороха нет, а огнеметы теперь неэффективны. Все плохо.
— Надо искать пирит, — сказал я по дороге Ермаку. — Найдем его, будем с порохом. Надо отряжать чуть ли не всех на поиски, благо Кучум сейчас ушел. Других вариантов я не вижу. Я объясню, как этот камень выглядит, и пусть все отправляются. Составить маршрут, и вперед. Иначе беда.
— Хорошо, — вздохнул Ермак. — Правильно говоришь.
…В тесном дворе острога не протолкнуться было — казаков набилось столько, что доски частокола, казалось, вот-вот лопнут. Сотни глаз смотрели на меня. Сотни людей — загорелые, в кафтанах, кто-то с поседевшей бородой, кто-то едва юнец, но с саблей за поясом. Стоял шум. Кто-то спорил о делах, кто-то ругался, кто-то зевал. Я взобрался на бочку, чтоб хоть немного возвыситься над толпой. Сразу стихло.
— Значит, так, — начал я. — Слушайте внимательно. Мы ищем камень, что зовётся пирит.
Люди переглянулись. Кто-то хмыкнул:
— Камень? Нам нужен камень? Зачем?
— А вот затем, — ответил я, — что с ним у нас появится порох. Все знают, что у нас его почти не осталось.
Казаки дружно затихли. Чем грозит отсутствие пороха, все понимали хорошо. А знали бы еще, что огнеметы скоро почти перестанут работать…
— Камень желтоватый, блестит, словно золото. Увидите такой — сразу берите кусочек и везите сюда.
— Где его искать? — спросил один из казаков.
Я кивнул.
— Слушайте. Пирит любит скалы и берега рек. Особенно там, где вода размывает землю, обнажает корни и камни. Он часто прячется в глине, в сланце, бывает в гальке. Иногда валяется прямо на поверхности — кажется, что кусок золота в грязи лежит. Иногда — глубже. Бывает большими кусками, бывает мелкими. Ищите жёлтые искры под солнцем.
— Сколько искать? — хмуро спросил кто-то сзади. — День, два?
— Сколько понадобится, — отрезал я. — Поймите: без него — никак.
Казаки зашумели, кто-то недовольно, кто-то охотно — мол, поищем, куда деваться.
— Не бродите просто по лесу, — добавил я. — Глаза открыты держите! Вниз по рекам, в оврагах, у обрывов, особенно там ищите.
Я спрыгнул с бочки. Гул голосов поднялся вновь. Ко мне подошли сотники, чтобы определиться, кто куда поедет.
На следующий день десятки казаков выехали в разные стороны. Отряды расходились, как лучи от солнца, оставляя острог почти пустым и тихим. Я тоже сел в седло — не могу же сидеть в избе и ждать.
Три дня мы мотались по окрестностям. Объехали леса, бродили по руслам рек, лазили по глинистым обрывам.
Ничего.
Даже дети у местных спрашивали — может, видели такой камень? Те таращились, качали головами.
— Камень-то жёлтый? — уточнял кто-то из казаков. — А не золото ли ищем?
— Не золото, — повторял я, — пирит.
— Ну а если золото найдем? — устало усмехался другой.
Я только махал рукой.
На четвёртый день мы ускакали ещё дальше — казалось, ещё чуть-чуть, и мы упремся в край земли. Наверное, почти сотня километров от острога, за рекой, за лесом. Я сидел в седле часами, спина и ноги ныли, будто пробежал марафон.
И всё без толку.
Каждое утро начиналось одинаково — быстрое холодное умывание, завтрак, седло. День за днём одна и та же дорога, те же обрывы, те же вопросы к местным рыбакам и охотникам. Ответы одинаковые: никто не видел, никто не знает.
К вечеру лошадь шла уже неохотно, я сам держался в седле с трудом, мышцы наливались тяжестью. Но останавливаться нельзя.
Однако дни шли, а мы возвращались в острог лишь с усталостью.
Ермак молча смотрел, как мы въезжаем, и только кивал:
— Ну?
Я качал головой.
Казаки ворчали, но продолжали искать
Пять дней я провёл в седле, почти не слезая. И всё зря.
Похоже, что что мы все-таки остались без серы. И значит, без пороха. Следующего штурма мы не выдержим.
Глава 8
Я сидел на бревне возле пристани и смотрел на реку. Вечерняя вода темнела, Иртыш казался совершенно спокойным.
Я тоже выглядел спокойным. После стольких дней непрекращающихся поисков на меня нахлынула жуткая усталость. Сил почти не осталось.
Пороха нет. Это не проблема, это приговор. Огнеметы, которые только что нас спасли, во второй раз не смогут этого сделать. Татарская смекалка не подкачала. Толстая войлочная одежда, промазанная глиной, защитит татар Кучума от огня на время, достаточное для того, чтобы взобраться на стену.
Скорее всего, они будут использовать что-то вроде быстросъемных накидок. Горящая смесь «прилипнет» к одежде, будет полыхать долго, постепенно прожигая ее, поэтому, взобравшись на стену, ее надо мгновенно сбрасывать. На головах у татар для защиты глаз окажется что-то вроде колпаков из того же войлока — полезть они вслепую, для них это проблема, но все равно залезут. Такой метод использовали в свое время в Европе, когда на головы осаждающим крепость лилась горящая смола и тому подобное. Ничего — залезали, и брали замки. А кучумовцы, наверное, бесстрашнее европейских армий. Да и опять начнут заваливать нас телами бросовых воинов, «ялангучи», а за ними направятся элитные части.
Без стрельбы из пищалей и пушек отбиваться бессмысленно.
И что же делать? Сдаваться или уходить, пока струги еще целы? Если придет караван с порохом, станет лучше. Но у меня большие сомнения, что он придет. То, какие мысли сейчас в голове у Строгановых, нам рассказали четко. Сможет ли Черкас достучаться до разума царя, тоже большой вопрос. Царь сейчас — сын Ивана Грозного Федор по прозвищу «Блаженный», слабый телом и умом. Идет драка за власть, регентский совет возглавил Борис Годунов, но до Сибири ли ему сейчас.
С Дашей в эти дни я почти не общался. Какая тут совместная жизнь, если наши жизни висят на волоске. Захватив город, татары убьют всех казаков, а про то, что сделают с женщинами, даже думать не хочу.
Разговоры, что надо уходить из Сибири, уже пошли. Осторожно, негромко, но все-таки. Какой смысл в безнадежном мероприятии? Про это заговорили даже матерые казаки. А если хотя бы часть из них отколется и действительно уйдет?
Так что, действительно никаких шансов? Я кинул камень в воду. Он полетел, как стрела.
Стрела. Арбалетный болт.
А что, если…
Каков принцип действия огнестрельного оружия? Порох при горении выделяет газ, который выталкивает из ствола пулю. А лука или арбалета? У них распрямляется «плечо» и за счет механической энергии оно отправляет стрелу (арбалетный болт) в полет (так называемое «метательное» оружие). Считается, что огнестрельное мощнее и эффективнее.
Но действительно ли это так?
Не попробовать ли сделать, не побоюсь этого слова, революцию?
Я вскочил, помчался к нашему старосте Тихону, реквизировал у него большую часть бумаги (хотя она у нас чуть ли не на вес золота). Сказал — так надо, и Тихон мне поверил. Затем обмотал кожей несколько обточенных угольных кусочков, чтобы не пачкались пальцы (получились эдакие карандаши), вернулся на берег, и принялся писать и рисовать.
Задача такова: заменить метательным оружием огнестрельное.
Она кажется невыполнимой, но, думаю, не все так однозначно.
Что нам нужно?
Первое — чтобы энергетика и пробиваемость метательных снарядов была на реальной дистанции боя сравнима с огнестрельным оружием, или, по крайней мере, обеспечивала достаточную пробиваемость кожаных и даже металлических доспехов, а также всевозможных щитов и прочих средств защиты, используемых татарами.
Второе — обеспечить достаточную плотность огня. То есть сделать, чтобы получилось стрелять в минуту так, как стреляет картечью пушка, поражая сразу множество целей. Пальба ядрами нам сейчас не слишком нужна, для них просто нет целей.
Что можно придумать?
Начну, пожалуй, со второй части. С плотности огня.
Причем с исторической экскурсии.
Когда-то «сумрачный китайский гений» создал арбалет под названием «чо ко ну».
В Европе его иногда называли самострелом Чжугэ Ляна, хотя на самом деле механизм появился задолго до него, а имя полководца приклеилось лишь благодаря легенде. Это был магазинный арбалет с деревянным ящиком на верхней части, куда складывали короткие болты. Снизу находился рычаг, который двигали вперёд и назад. Когда стрелок тянул рычаг на себя, тетива натягивалась и цеплялась за крючок. Когда он толкал рычаг вперёд, новый болт скатывался из магазина в паз, крючок отпускал тетиву, и происходил выстрел. Таким образом, пока в магазине были болты, стрелок мог стрелять почти без остановки, просто совершая «движения помпы».
В магазин обычно помещалось от семи до десяти болтов, иногда чуть больше, но тогда устройство становилось слишком тяжёлым. Заряжать магазин было несложно — болты просто вставлялись сверху, и на полную перезарядку уходило несколько секунд. Темп стрельбы был очень высоким по меркам арбалетов: один выстрел в секунду, а иногда даже чуть быстрее, поэтому целая обойма улетала даже с прицельной стрельбой за полминуты, после чего стрелок мог тут же вставить новую порцию болтов.
Главная слабость конструкции заключалась в низкой силе натяжения. Плечо арбалета было лёгким, натяжение всего в районе тридцати (ну чуть больше) килограммов, скорость болта около сорока-пятидесяти метров в секунду. Это означало, что такой самострел не пробивал железные доспехи и даже хорошую толстую кожу, но был опасен для людей без брони, для соломенных панц