Очень трудный.
Думаю, татары затягивать с атакой не будут, однако ночью они не пойдут — их обычная тактика такая.
На стенах осталась только охрана и с полсотни казаков, приданных им в усиление.
… Но скоро я проснулся от странного ощущения тревоги. В горле пересохло, а сердце тревожно билось в груди. Вокруг стояла необычная тишина, такая, от которой мурашки забегали по коже. Я тихо сел на лавке, настороженно прислушиваясь.
За окном светила полная луна, и её серебристый свет проливался в окно, заливая пол избы мёртвенно-бледными пятнами. Было прохладно. Обычно ночь приносила с собой хотя бы шорохи травы, шелест деревьев, тихие голоса казаков на стене, а сейчас — ничего, будто мир замер в ожидании чего-то неизбежного.
Я накинул кафтан, застегнул ремень, взял арбалет и тихо вышел на улицу. Воздух был прохладным и свежим, но тревожное чувство только усилилось. Вокруг словно все замерло. С улицы открывался хороший вид на стены, и я увидел на них силуэты казаков, застывших и напряженно вглядывающихся куда-то вдаль.
Я поднялся на стену, встав рядом с молодым казаком. Его лицо было недоуменным.
— Что происходит? — тихо спросил я его.
— Не знаю, Максим, — шепотом ответил он. — Татары вдруг затихли. Даже те, которые ездили под городом, куда-то делись. Хоть Ермака буди. Хотя что ему сказать? Что все странно затихло?
Я посмотрел в сторону лагеря татар, сиявшего в ночи россыпью огней. Но сейчас даже там царила полнейшая тишина, никакого движения, ни голосов, ни обычного шума, который был там не так давно. От этого молчания становилось еще тревожнее. Ночь была безоблачная, не темная, но в такой дали, конечно, разглядеть ничего невозможно.
И вдруг он ожил топотом лошадиных копыт.
Невероятная толпа всадников во весь понеслась на город. Черное облако посреди ночи. Без криков, голосов, барабанов и звона оружия.
Казак вытаращил глаза от удивления.
— Штурм? Ночью? На лошадях⁈
Я тоже ничего не понял. Не, если господа кучумовцы действительно хотят попробовать в конном строю преодолеть рогатины, ров, а затем и пятиметровые стены, то мы всей душой «за». Как говорится, милости просим. Беспричинный суицид во вражеской армии нам только на руку. Колоссальная экономия пороха и сил. Но сильно рассчитывать на коллективное помешательство как-то глупо.
— Татары! — заорал я во весь голос.
Через секунду мой крик подхватили другие, потом кто-то ударил в колокол, и со всех изб, на ходу застегивая доспехи-куяки, посыпались казаки.
На стену взобрался Ермак, Матвей, сотники и другие. Лица — недоуменные.
— Ермак Тимофеевич, что происходит? — спросил я.
— Не знаю, — коротко и сурово ответил он. — Что-то задумали.
Всадники — их были тысячи — остановились метрах в двухстах пятидесяти от стен. Можно было бы выстрелить, толпа-то стоит большая, но команды пока не было.
И вдруг…
Среди татар начали появляться маленькие огоньки. Один, другой, третий, двадцатый, сотый…
А затем татары ринулись вперед.
Все стало ясно.
У них с собой были огненные стрелы.
Подъехав метров на сто или ближе, всадники выпускали стрелу по городу, затем отъезжали назад. Там, в отдалении, поджигали вторую стрелу, и снова бросались ближе, чтобы запустить вверх маленький огонек.
Сначала их было несколько десятков, затем сотни, а потом, за считанные секунды, небо превратилось в живой огненный поток, пульсирующий и растущий прямо на наших глазах.
Картина — не оторвать глаз от этой картины. Ужасно и одновременно завораживающе красиво. Тысячи огненных стрел плавно поднимались к небесам, достигали наивысшей точки и устремлялись вниз, по плавной дуге, прямо на город.
И всё это в полной, пугающей тишине. Никаких криков, труб, барабанов — лишь тихий свист огня в воздухе.
— Прячьтесь! — закричал Ермак. — Будьте готовы тушить!
Мог бы и не говорить. Все мгновенно поняли, что происходит, и спрятались за толстенными бревнами стены.
Пламя на стрелах мерцало и пульсировало, словно живое. Они впивались в деревянные стены, втыкались в землю, застревали в крышах изб и сараев. Иногда они разбрасывали искры, которые тут же гасли в сырой глине, покрывающей стены и крыши.
Стрелы падали, как метеоритный поток. Как огненный дождь, посланный богами на людей.
Несколько стрел воткнулась в деревянный настил рядом со мной и продолжили гореть. Но здесь они вреда не принесут — толстая доска легко не загорится, а наши доски еще и все в глине.
Весь город, все крыши были усеяны горящими огоньками.
Но они не превращались в большое пламя. Пожары не разгорались. Меры, которые мы приняли, оказались эффективны. Глина и матушка-земля надежно сберегали наши постройки.
Раненых я тоже пока не видел, хотя что тут ночью разглядишь. Но никто не стонал от боли, и никого не тащили к лекарне.
Даша, ради Бога, не вздумай выйти сейчас на улицу. Плохая погода. Идет колючий огненный дождь.
Со стен начали стрелять. Из пищалей, луков и арбалетов. Пушки пока молчали. Ночь, расстояние большое, но наверняка не для одного татарина запуск огненных стрелд станет последним, что он сделает в своей жизни.
— Смотрите на пристани! — резко прокричал кто-то рядом. — Проверьте струги, струги!
Я слез со стены, и, ежесекундно ожидая, что в меня вопьется стрела, побежал к реке. Ворота были открыты.
Возле берега, где стояли наши струги, также виднелось множество огоньков — стрелы падали на землю, втыкались в щиты, закрывавшие наши лодки. На одной из них, к сожалению, начинал разгораться пожар. Но несколько казаки с вёдрами воды уже бежали к ней, поэтому больших неприятностей можно было не ожидать.
На стенах тоже быстро тушили огонь, хотя большая часть стрел гасла сама. Избы тоже не пострадали… ан нет, обманываю.
Слева внезапно возникло небольшое зарево. Я подбежал и увидел, что загорелся небольшой сарай, которому очень «повезло» — он оказался буквально истыкан огненными стрелами. Похоже, более опасными оказались те, которые впивались не в крышу, а в стены. В таком случае языки огня «лижут» дерево своей верхней частью — самой горячей.
Пламя охватило часть крыши и быстро разгоралось, отбрасывая красные, тревожные отблески на соседние строения. Но люди уже были там. Несколько вёдер воды, песок, мокрые шкуры, и огонь побежден.
Наверное, на этом сарае экономили глине, когда готовились. Или поленились, что более вероятно.
Я снова понялся на стену. Очень хотелось отомстить за нападение. За то, что город хотели спалить дотла.
Темно, но я не промахнусь.
Я поднял арбалет. Вот он, вражеский солдат. Скачет ближе с горящей стрелой. Много пакли наматывали татары, и горючего материала не жалели. Тяжелые стрелы становятся, совсем издалека их не запустишь.
Выстрел.
Лошадь от неожиданно натянувшихся поводьев чуть ли не встала на дыбы. Горящая стрела упала на землю, а за ней и всадник. Испуганная лошадь, потеряв хозяина, побежала к татарскому лагерю.
Вражеский солдат был убит, не ранен. Лежал не шевелясь.
Теперь он так и останется здесь до конца штурма — мертвых татары в таких ситуациях не забирают.
Второй раз я выстрелить не успел. Огненный дождь прекратился, и татарская конница, подхватив своих раненых, понеслась обратно.
Десяток-другой темных человеческих фигур остались лежать. Много выстрелов мы сделать не успели, целиться в темноте и на большом расстоянии тяжело, но кое-что у нас получилось.
Часть стрел потушили, но большая часть погасла сама. Никаких неприятностей, кроме слегка загоревшегося струга, не случилось.
Огненная (и одновременно психическая) атака не удалась. Первый раунд мы выиграли. Враги понесли потери, а мы — нет. Ни одного раненого, как я понял. И никаких пожаров.
Глиняная защита дерева дала себя знать. Примитивные методы иногда очень эффективны.
Мысленно похвалив себя, я снова отправился спать, пытаясь заверить себя, что теперь можно расслабиться, что больше ничего до утра не произойдет.
Что называется, размечтался.
— Тревога! — раздался голос. — Татары!
И колокол. Второй раз за ночь.
Ой, блин. Неужто опять решили пострелять огнем? Ну попробуйте. Или Кучум решил испробовать тактику ночного штурма? Определенный резон в ней есть, но я о таком не слышал, и казаки говорили, что татары по ночам только вылазки и засады устраивают.
Ну да все когда-то случается впервые.
На стену я захватил все свое оружие — и пищаль, и арбалет, и трофейный пистолет, и саблю. Воевать так воевать.
Ночь была не слишком темной. Луна светила, а не пряталась за облаками. Стены, крыши изб и пристань со стругами утопали в лунном серебре, отчего вся картина казалась немного ненастоящей, почти сказочной.
Казаки бежали к стенам, вооружённые луками, арбалетами и пищалями. Я быстро поднялся на настил и выглянул вниз.
К городу двигались толпы тёмных фигур. Все пешие, ни одного всадника, прикрываясь большими деревянными щитами и вязанками с ветками. Однако я не заметил ни одной лестницы. Да и в целом, татар было хоть и много, но явно не все войско.
— Штурм? — спросил я у Лиходеева. — Не очень похоже.
— Нет, — ответил он.- Кучум послал своих «низких воинов», «ялангучи», чтобы ночью рогатины порубить. Думает, так потерь меньше. Хотя ночь выдалась не слишком темная, не повезло им.
— Что будем делать?
— Стрелять, — пожал плечами Прохор. — А может, и вылазку сделаем. Посмотрим. Решать Ермаку. Плохо, что порох на них потратим. Они, видишь, спрятались. Стрела дерево и ветки пробивает плохо, придется пулей. Но если не палить, останемся без рогатин. А что еще хуже, татары воодушевятся. У них от успеха силы растут неимоверно.
Татары осторожно продвигались всё ближе, закрываясь щитами, вязанками и даже какими-то тюками, наверное, набитыми хворостом, мхом и черт их знает чем еще. При свете луны они казались просто неясными бесформенными пятнами, медленно ползущими к нашим заграждениям. Луков у них я не видел. Видимо, они планировали порубить или попилить рогатины, поэтому из оружия у них в основном топоры.