Встречались организованные отказы целых волостей от мобилизации и уход призванных в зеленые. Зеленые, зеленая армия — дезертиры, ушедшие с оружием в леса, сыграли заметную роль в ходе гражданской войны. Движение их огромной массы, сравнимой с численностью воюющих армий, влияло на успех или неудачу той или иной стороны в тот или иной период. Зеленые становились ядром любых крестьянских выступлений против власти, боролись против реквизиций скота и продовольствия. Они стали своеобразными отрядами самообороны в деревнях и нередко имели свою достаточно строгую организацию, свои центры. Борьба с зелеными затруднялась еще и тем, что было очень трудно отличить мирного крестьянина от зеленого партизана. Сегодня крестьянин дома и занят хозяйством, а завтра уходит в лес и принимает участие в нападениях на продовольственные отряды и органы власти. На зеленую армию делали свою ставку эсеры. В постановлении пензенского губкома ПСР (партии социалистов-революционеров) от сентября 1919 года отмечается, что зеленая армия становится общекрестьянским ополчением и следует обратить внимание на подготовку из зеленой армии «третьей силы» для борьбы против обеих диктатур. Необходимо пресекать превращение ее в обычный бандитизм и организовывать на охрану крестьянского населения от комиссарского произвола[222].
К лету 1919 года контрреволюция тесным кольцом с востока, юга и юго-запада охватила Центральную Россию. Казалось, что это движение будет безостановочно нарастать и вскоре пройдет парадами по Красной и Дворцовой площадям. Но в июне потерпел сокрушительное поражение Верховный правитель Колчак, и началось его безотрадное отступление далеко на восток. Через несколько месяцев, в ноябре, от ворот Тулы начала свое стремительное отступление армия Деникина. С северо-западной армией Юденича также было покончено. Такое головокружительное развитие событий ставило в тупик и отрицало прогнозы лучших военных специалистов, да и само руководство большевиков. С чисто военной точки зрения это действительно трудно было объяснить. Решающее значение имело не количество штыков и сабель, а нечто другое. Этим другим, как в случае с красными, так и в случае с белыми, являлось настроение крестьянства. Господство Колчака и Деникина пало не столько под ударами Красной армии, сколько от внутреннего развала. Лишь благодаря крестьянству, подорвавшему тыл белых армий, разложившему их военную организацию, белые армии стали легкой добычей Красной армии.
Крестьянство, которое еще весной бурлило и бунтовало против большевиков, подрывало боеспособность Красной армии и колокольным звоном встречало колонны с погонами на плечах, буквально через пару месяцев обратило весь свой гнев на «освободителей». Виной тому все те же отношения крестьян с властью. Не сложились они у них с колчаковским режимом и деникинским правительством прежде всего по вопросу о земле. Кто обещал землю, тот и был властелином деревни, а Деникин ностальгически обращался к 1917 году, провозглашая, что земля возвращается прежним владельцам, впредь до решения Учредительного собрания. Результатом не замедлило сказаться то, что он сам с тревогой отмечал в приказе от б июня 1919 года:
«По дошедшим сведениям, вслед за войсками при наступлении в очищенные от большевиков места являются владельцы, насильственно восстанавливающие, нередко при прямой поддержке воинских команд, свои нарушенные в разное время права, прибегая при этом к действиям, имеющим характер сведения личных счетов и мести»[223].
Деникин призывал прекратить насилие с той и другой стороны и провидчески заключал:
«Иначе порядку не скоро суждено восстановиться, взаимное ожесточение будет расти, авторитет и популярность армии падать, вместо одного насилия появится другое, население не будет видеть в войсках Добровольческой армии избавителей от произвола, а пристрастных заступников за интересы одного класса в ущерб другим»[224].
Кроме того, военная администрация Деникина не сумела наладить удовлетворительное снабжение частей, и это привело к тому, что армия самоснабжалась, применяя при этом те же реквизиции по типу большевистских, допуская прямые грабежи и насилие. Добрармия Деникина была переименована крестьянами в «грабьармию». Ожесточение крестьян росло, они уже не видели разницы между двумя воюющими сторонами и отказывались поддерживать недавних освободителей. Появилось массовое уклонение от мобилизации в ряды белой армии. В ответ следовали самые жестокие репрессии — расстрелы, повешения, результаты белого режима быстро и катастрофически дали себя почувствовать, негодование крестьян росло с неописуемой быстротой. Деникинский Осваг получал сводки из губерний, показывавшие полную гибель всех начинаний Добровольческой армии. Крестьяне организовывались и вновь брались за оружие. На Украине крестьяне массами вливались в ряды армии Махно, который на Екатеринославщине контролировал огромную территорию и несколько раз занимал сам Екатеринослав.
На Махно следует остановиться особо. Если говорить о том, кто из военных и политических деятелей гражданской войны наиболее близко стоял к интересам крестьянства, то безусловно в первую очередь следует указать на Махно. Украинские крестьяне его почти боготворили, между тем проросшие вокруг его имени всевозможные слухи и пристрастные отзывы создали такие непроходимые дебри, что добраться до истинной характеристики легендарного батьки очень трудно. Задача еще усложняется тем, что в течение гражданской войны Махно несколько раз круто менял свою ориентацию, изменяя отношение к себе Советской власти, когда соответственно изменялось и содержание отзывов о нем со стороны большевиков и их противников. Интересную рекомендацию Махно представил Ленину Антонов-Овсеенко в докладе от 18 июля 1919 года:
«Махно. С конца марта передан Южфронту. Убежденный анархист, лично честный парень, за спиной которого совершалась всякая пакость. Мог быть великолепно использован нами, если бы мы имели недостающий нам аппарат. Утвержденный бригадным командиром 3-й бригады Заднепровской дивизии, отданный под начало Дыбенки, Махно постепенно преобразовал свои части. Комитеты в частях были уничтожены, введены политкомы, но они оказались слабоваты, командного состава не было, поставить правильно снабжение мы не могли по общим причинам, и части Махно оставались в переходящем состоянии. Но некоторые из них дрались с казаками превосходно, и нет сомнения, еще бы долго отстаивали свой район, если бы у них были патроны (к итальянским винтовкам, которыми многие у них были вооружены, патронов им не дали, хотя они и были переданы 2-й армии)»[225].
Подобную характеристику Махно и его частей подтверждал и представитель Наркоминдел РСФСР на Украине Д. Ю. Гопнер в докладной записке Чичерину от 20 июля 1919 года. Второй по значимости причиной потери Донецкого бассейна он указывал на «авантюру» вокруг Махно и несвоевременное объявление войны «партизанщине». На попытку гуляй-польских анархистов созвать очередной, 3-й съезд лагерю Махно была открыто объявлена война под предлогом подготовки им восстания против Советской власти. После этого последовала кампания в печати о том, что махновцы — это банда пьяных громил, не признающих дисциплины и приказов, рассадник антисемитизма.
Гопнер пишет, что в периферии махновской армии немало подонков и бандитов, но «махновцы даже значительно беднее этими элементами, чем наши, так называемые, „регулярные“ украинские красноармейские части»[226]. «Вспомним, какой громадный фронт держался партизанами Махно, вспомним многочисленные отзывы беспристрастных работников-коммунистов о том, с каким самоотвержением махновцы дрались по всему фронту и в частности против казаков., Мариуполь и Волноваха три и четыре раза брались ими. Лучшие махновские отряды с отчаянием отстаивали эту линию, выполняя все боевые приказы, отступая перед давлением противника лишь шаг за шагом, пока не были почти поголовно истреблены»[227]. Это было тогда, когда Деникин, не встречая сопротивления разбегавшихся частей Красной армии, подвигался к Харькову, когда нередко командный состав Красной армии со всеми штабами и даже комиссарами массой переходил на сторону белых. Махновская армия, специально лишаемая необходимых боеприпасов и подкрепления, оставалась единственной сражающейся единицей, не считая особых коммунистических отрядов, также в одиночестве отстаивавших свои позиции.
Гопнер указывал на екатеринославских и александровских коммунистов, как инициаторов кампании травли против Махно, их уязвленное самолюбие. Но те действительно имели веские причины в любом случае враждебно относиться к Махно, поскольку до своего союза с Красной армией он жестоко потрепал нервы и кое-что другое Советской власти и коммунистам Екатеринославщины, защищая крестьянские интересы, уничтожая продовольственные отряды, организуя грабежи советских запасов в своем районе. Они искали случая разделаться с гуляй-польской вольницей хотя бы и руками казаков и Добровольческой армии.
Союз Махно с большевиками, с Красной армией был непрочен, он нарушался несколько раз. Махно до конца был верен только одному — защите интересов трудового крестьянства. Коммунисты, попадавшие в Гуляй-Польский район, с удивлением отмечали, что беднейшие крестьяне говорили о батьке Махно с большой долей гордости. Удивление понятно, поскольку коммунисты, как и белые, не рисковали без особой нужды входить в черту «владений» Махно и имели весьма смутные, искаженные антимахновской пропагандой представления о царящих там порядках. И белые и красные не раз объявляли ему войну, которая, как правило, заканчивалась неудачей, поскольку как те, так и другие совершенно упускали из виду, что война идет не с Махно, а со всем крестьянством Восточной Украины.