Мне было очевидно, что следует начать с установки дренажной трубки в грудную полость. Тем не менее хирург по какой-то причине сказал, что хочет забрать пациента в операционную. Мы с Майком решили не вмешиваться, а просто последовали за ними, чтобы посмотреть, что будет дальше.
В травматологической хирургии пациента, как правило, располагают как на распятии – с руками, вытянутыми в сторону под прямым углом к туловищу.
Так хирург получает доступ к грудной клетке с обеих сторон, к животу и тазу, рукам и ногам, голове и шее. Очень редко пациентов кладут на бок. По пути в операционную я ненадолго задержался и заглянул в другое помещение, где работал другой хирург из НПО. Он проводил пациенту диагностическую операцию, чтобы оценить масштабы повреждений брюшной полости от огнестрельного ранения. Казалось, он знал свое дело, и я поинтересовался, какие травмы получил пациент. Он ответил, что, скорее всего, повреждены почки и тонкий кишечник, поскольку сбоку образовался отек, и он собирался приподнять тонкий кишечник, чтобы увидеть его источник. Я предложил ему помощь, но он отказался, сказав, что уже неоднократно проделывал эту операцию раньше. Я оставил его и догнал пациента с ранением груди.
Увиденное нравилось мне все меньше и меньше. Мужчину положили на бок и с левой стороны груди сделали ему очень большой разрез, но хирург выскоблил лишь с пол-литра свернувшейся крови – ее было совсем мало. Жена Майка участвовала в операции в качестве медсестры, и мы все с ужасом наблюдали, как вместо пяти минут, требовавшихся для установки дренажной трубки, хирург потратил три часа драгоценного времени, когда больница была переполнена ранеными.
Я покинул операционную и вышел на свежий воздух, по пути к выходу пройдя мимо операционной, где пациенту только что вскрывали брюшную полость. Его безжизненное тело лежало на столе. Оставалось лишь предположить, что пуля задела крупную артерию или вену и пациент скончался от потери крови. Хирурга, с которым я разговаривал, нигде не было видно.
После мне попался хирург-ортопед, тоже приехавший из-за границы, который лечил пациента с переломом бедренной кости, перебитой высокоскоростной пулей. Он вставлял ему в бедро металлический стержень. Это абсолютно стандартная процедура при наличии стерильных условий, которые соблюдаются в любой больнице в Великобритании. У нас есть операционные с ламинарным потоком, обеспечивающим повышенное давление воздуха, благодаря чему все бактерии выводятся наружу. Кроме того, хирург-ортопед надевает специальный защитный костюм, напоминающий скафандр, чтобы обеспечить полную стерильность. Любая бактерия, попавшая с металлического протеза в костную ткань, может вызвать остеомиелит – опаснейшую инфекцию. Инфицированная кость не заживет, и протез придется удалить, что станет катастрофой. Кроме того, это сопряжено с большим риском смерти. В тяжелых условиях и в зонах боевых действий, где кругом грязь и доступно лишь элементарное оборудование, категорически запрещается устанавливать внутренние фиксирующие стержни – это одно из правил травматологической хирургии.
Проблема была в том, что здесь травматологической хирургией занимались не хирурги-травматологи. Они явно принимали неправильные решения, проводили не те процедуры и совершенно неверно понимали задачи военного хирурга. Обеспокоенный, я направился к директору больницы, чтобы поделиться беспокойством от увиденного. К сожалению, он лишь отмахнулся от меня, сказав, что все иностранные волонтеры стараются изо всех сил и он благодарен им за помощь. Казалось, он не понимал, что я имею в виду.
– Мне понятна ваша точка зрения, – сказал я, – но, уверен, мы можем значительно повысить выживаемость пациентов, если вы дадите мне возможность попробовать поговорить с кем-то из хирургов.
Мне не удалось до него достучаться – он лишь сказал, что в «Аль-Хикме» для этого нет места, и предложил попытать счастья в больнице неподалеку.
В тот вечер мы все покинули больницу в подавленном состоянии. Уже стемнело, и мы чуть не нарушили комендантский час, но все же успели добраться до штаба вовремя. Оказавшись там, мы сразу же поделились своей озабоченностью с Мохаммедом. Он пообещал спросить у заведующего хирургическим отделением больницы «Аль-Аббад», можно ли нашей бригаде туда приехать. К счастью, он согласился.
Теперь мне было совершенно ясно: чтобы реально изменить положение дел в Ливии – да и вообще в любом опасном месте, – недостаточно просто оперировать тех, кто попадет мне под руку. Так я помогу одному человеку, но куда более важной задачей было совершенствование всей системы. Слишком уж много волонтеров оказывались в ситуациях, выходивших за рамки их квалификации, в результате чего принимались неверные решения. Я должен был попытаться изменить принятый здесь принцип работы хирургов. Но как?
Помимо личного опыта – на тот момент я уже почти двадцать лет ездил волонтером по всему миру, – у меня в рукаве был еще один козырь. Я был руководителем «Полного курса хирурга-травматолога», который проводила в Лондоне Королевская коллегия хирургов. Курс предназначен главным образом для хирургов развитых стран, которым предстояло иметь дело с жертвами тупых и проникающих ранений, – их учат давать оценку сложным клиническим сценариям, чтобы они могли уверенно делать нужные операции. Проводится он в Великобритании три-четыре раза в год и длится два дня, в течение которых хирурги – от опытных ординаторов до старших консультантов – учатся, что делать с пациентами, потерявшими очень много крови (от половины до трех четвертей всего объема). Для каждой конкретной травмы задаются определенные сценарии, после чего хирурги оперируют на свежезамороженных трупах с использованием методов, которым мы их обучаем. К счастью, у меня с собой была флеш-карта с этим курсом. Было бы неплохо начать с врачей в «Аль-Аббаде» и «Аль-Хикме».
Уже столкнувшись с нежеланием людей отходить от привычных методов работы, я понимал, что придется непросто, но должен был попытаться. Я связался с директором «Аль-Хикмы» и сообщил, что каждый день, начиная с полудня, буду проводить в его больнице занятия по травматологии, на которые приглашаются все его сотрудники и зарубежные волонтеры, и добавил, что буду рад обсудить их пациентов, если они захотят.
На следующий день, разыскав лекционный зал больницы «Аль-Хикмы», я расположился там со своим ноутбуком. Я пробежался по записям и приготовился к встрече с аудиторией. Конечно же, никто не пришел. Более того, никто не приходил следующие три дня. На четвертый день в аудиторию пришли несколько студентов-медиков, и я с удовольствием прочитал им весь курс. Вскоре поползли слухи – этот причудливый британец с ноутбуком действительно может научить чему-то полезному. Три недели спустя лекционный зал был забит хирургами и студентами из обеих больниц.
Общее настроение заметно изменилось – к моей несказанной радости, местные хирурги начали применять новые знания на практике, что сразу же дало результат. Именно таким я и видел будущее – не просто десантироваться в зону боевых действий, спасти несколько жизней и вернуться домой, а оставить после себя наследие, обучив коллег справляться с ситуациями, которые прежде им были не по плечу.
До той поездки в Ливию я не думал, что мне хватит уверенности попытаться добиться столь значительных перемен. Вместе с тем у меня за плечами было множество миссий, да и опыт руководства учебным курсом по травматологической хирургии тоже стал своего рода толчком. Он помог мне заглушить внутренний голос сомнения, который твердил: «Кто ты такой, чтобы указывать им, что делать?» Я понял, насколько важно пытаться переманить людей на свою сторону, стараясь по возможности всегда вести себя тактично и скромно. Агрессивным выкрикиванием приказов мало чего можно добиться: необходимо выстроить доверительные отношения, чтобы люди смогли открыться и осознать, что действительно существует более эффективный подход.
Наша миссия приближалась к концу. За несколько дней до отъезда мы узнали, что войска Каддафи, к этому моменту полностью окружившие Мисурату, планируют устроить артобстрел города и уничтожить его. В тот вечер у нас была срочная встреча с Мохаммедом. Порт по-прежнему оставался единственным выходом из города, но, учитывая ситуацию, не могло быть и речи о том, чтобы за нами прислали лодку. Это было слишком опасно. В крайнем случае, как сказал Мохаммед, французские военные отправят вертолет, чтобы забрать волонтеров «Врачей без границ». Мы отнеслись к его словам немного скептически, однако это было единственной надеждой на спасение, и мы все молились за свои жизни под непрекращающийся грохот снарядов.
К счастью, в дело вступили войска НАТО, которые следующие двое суток проводили бомбардировку танковых позиций ливийского правительства. Каждый раз, когда танки выпускали снаряд, НАТО отвечало точечным ударом по его источнику. Судя по разведывательным данным, во вторник перед нашим отъездом должно было начаться масштабное наступление; в итоге этот день стал, пожалуй, самым тихим с момента нашего прибытия.
Мы продолжали работать до пятницы, на которую был запланирован отъезд. К этому времени в штабе было уже много новых волонтеров, прибывших со всего мира. Один из новых анестезиологов был родом из Сиэтла. Он проделал долгий путь – прилетев в Париж, отправился, как и все мы, в Мальту с последующей тяжелой двадцатичасовой морской переправой. Он занял соседний со мной матрас и показался неплохим парнем, но полночи просидел, что-то печатая, за своим ноутбуком, и это было немного странно. Кроме того, яркий экран ноутбука освещал всю комнату, а в комендантский час строго-настрого запрещалось включать какой-либо свет. Тем не менее никто ничего ему не сказал: мы настолько устали, что было уже все равно, да и в любом случае вскоре предстояло отправиться домой.
На следующую ночь – последнюю в Мисурате – новый руководитель миссии созвал общее собрание. Это было чрезвычайно необычно – ни в одну из предыдущих поездок подобного не случалось, и я ума не мог приложить, в чем было дело. В одиннадцать вечера мы все собрались в одной из больших комнат. Нас было около тридцати человек, и каждого поочередно спросили, не сделали мы чего-нибудь, что могло бы поставить под угрозу безопасность миссии.