Это был странный вопрос, и ответить на него было непросто. Каждый из нас подозревал, что, возможно, сделал что-то – например, где-то не там сфотографировал или что-то подобное, – чего не должен был. С другой стороны, речь должна была идти о чем-то по-настоящему серьезном, раз под угрозу попала вся миссия.
Мы с Рэйчел стояли рядом и смущенно переглянулись, когда пришел наш черед отвечать на этот вопрос.
– Нет, – поспешила ответить она.
– Нет, ничего такого, – отозвался следом я.
Почти все из нас ответили «нет», пока очередь не дошла до того самого анестезиолога из Сиэтла, которому явно было не по себе.
– Возможно, я сделал… – сказал он. – Я завел блог о том, что происходит с нами здесь, в Мисурате.
– Но вы же здесь всего двенадцать часов, – последовал ответ. – Ваш блог был перехвачен НАТО, и в штаб-квартире «Врачей без границ» подняли тревогу. В блоге вы упомянули, кто здесь находится, откуда они, какие роли играют и все в таком духе. Вы не подумали, что это угроза нашей безопасности?
Это были крайне неприятные полчаса для всех нас, но прежде всего для анестезиолога. Его поездка подошла к концу – на следующий день он должен был вернуться с нами на Мальту. После собрания мы все вернулись в спальню – нам было очень жаль этого бедолагу. Он был совершенно подавлен. Думаю, он был настолько взволнован, попав в зону боевых действий, что совершенно позабыл, насколько все серьезно – что это не какой-то отпуск или путешествие, которые можно освещать в блоге или «Инстаграме».
На следующее утро наша группа отправилась в порт вместе с пристыженным анестезиологом из Сиэтла. Как обычно, дороги были перекрыты охраняемыми вооруженными повстанцами блокпостами. Порт все еще находился под интенсивным артобстрелом, и, прибыв туда, мы все хорошо осознавали собственную уязвимость. Всего днем ранее нам пришлось ампутировать ногу женщине, раненной в ожидании лодки, которая должна была отвезти ее вместе с семьей в Бенгази. Мы собрались на причале, где нас ждала крошечная рыбацкая лодка, чтобы отвезти обратно в цивилизацию. Я уселся на корму вместе с новым приятелем-анестезиологом, и мы начали выходить из гавани по очень спокойной воде.
Мне было одновременно и радостно, и грустно. Грустно оттого, что я успел подружиться с некоторыми хирургами и врачами из больниц Мисураты, а радостно потому, что впервые удалось использовать свой опыт военной хирургии, чтобы обучить местных врачей и усовершенствовать их повседневную работу. Я гордился тем, что, как мне казалось, смог отыскать в себе лидерские качества, чтобы начать учить. Кроме того, я обнаружил, что существует понятный всем язык хирургии, способный преодолеть любые языковые барьеры.
По мере выхода лодки из гавани волнение на море все усиливалось, и вскоре лодка снова начала крениться то в одну, то в другую сторону под углом почти сорок пять градусов. Более того, мы плыли все медленнее, нас швыряло, а вода переливалась через борта лодки. Капитан объявил, что из-за сильных волн ему пришлось снять руль и теперь он вынужден управлять лодкой с помощью тяговых двигателей. Прошло всего два часа пути, а нам только и хотелось, что сойти с этой проклятой лодки – даже если бы нас схватили войска Каддафи, было бы комфортнее. Когда же прошло двенадцать часов, нас всех так укачало, что смерть стала казаться не такой уж и плохой альтернативой.
Так продолжалось еще целый день и ночь. Как минимум сутки мы вчетвером сидели в каюте, передавая друг другу ведро – нас выворачивало наизнанку. В общей сложности понадобилось тридцать семь часов, чтобы вернуться в Валлетту. Когда лодка наконец причалила, мы были не в состоянии идти, и все девять человек выползли на берег на четвереньках, хватаясь за все, что попадется под руку, чтобы не упасть. Мы ползком забрались в машину и так же из нее выбрались, когда нас привезли в гостиницу. Помню, как лежал на кровати, держась за ее боковины, а вся комната ходила ходуном вокруг меня. Время от времени я засыпал, надеясь больше никогда не проснуться.
Преподавательский опыт в Ливии подтолкнул меня к тому, чтобы попытаться составить учебную программу на основе того самого «Полного курса хирурга-травматолога», которая затрагивала бы все специальности, связанные с работой хирурга в зонах боевых действий и стихийных бедствий. Я понимал, что хирургическая подготовка в развитых странах становится все более узкоспециализированной – настолько, что начал переживать, что хирурги больше не смогут заниматься волонтерской деятельностью. У них попросту не было бы всех необходимых навыков для лечения всевозможных травм, с которыми сталкивается в полевых условиях каждый военный хирург.
Такое ощущение, что хирургические специальности становятся с каждым годом все у́же. Теперь существуют хирурги верхних и нижних отделов желудочно-кишечного тракта, а также специализирующиеся только на органах средней части брюшной полости, таких как печень и поджелудочная железа. Даже в сосудистой хирургии теперь в Великобритании есть хирурги, которые занимаются только операциями на аорте. Другие оперируют лишь артерии нижних конечностей, а третьи и вовсе имеют дело исключительно с венами.
Реконструктивная хирургия, одна из специальностей плановой хирургии, играет важнейшую роль в работе травматолога. Пластические хирурги способны менять будущее пациентов, страдающих от таких врожденных дефектов, как заячья губа или волчья пасть, а довольно простые пластические операции при боевых ранениях, например реконструкция при обширных повреждениях или закрытие кожей обнаженной кости, могут помочь зажить ранам, которые в противном случае были бы подвержены инфекции. Когда я впервые увидел обнаженную большеберцовую кость пациента, закрытую мышцей из другой части тела, это было настоящей революцией.
Хирургам, имеющим дело с подобными травмами, необходимо уметь уверенно обходиться без всех хитроумных диагностических приспособлений, которыми они привыкли пользоваться дома, принимать верные клинические решения и при необходимости забирать пациента прямо в операционную. Мы слишком сильно полагаемся на диагностические исследования и почти не доверяемся своей клинической смекалке – в основном из-за страха судебных разбирательств. Одной из главных целей «Полного курса хирурга-травматолога» было привить участникам уверенность в себе. Мы хотели, чтобы люди могли принимать правильные решения, отталкиваясь от собственных наблюдений, а затем смело выполнять те большие разрезы, что зачастую требуются, когда имеешь дело со смертельно опасными травмами.
По возвращении в Лондон из Ливии у меня состоялся ряд встреч в Королевской коллегии хирургов, где обсуждалось дальнейшее развитие идей, заложенных в моем курсе. В результате появился «Курс подготовки хирургов к работе в тяжелых условиях». В его рамках хирургов учат иметь дело с травмами, типичными для зон боевых действий и стихийных бедствий, без какой-либо подстраховки со стороны компьютерных томографов, рентгеновских аппаратов и другого высокотехнологичного оборудования. Причем порой самое главное – это понимать, когда лучше не проводить операцию с имеющимися ограниченными ресурсами.
В течение пяти дней интенсивного обучения хирурги учатся иметь дело со всеми системами и участками человеческого тела. Курс затрагивает кровоизлияния в мозг, инородные тела в черепе, переломы лица, травмы шеи, включая обструкцию дыхательных путей, травмы грудной клетки, в том числе объяснение, как проводить торакотомию, а также травмы сердца и легких. Затем мы рассматриваем все необходимые операции брюшной полости и таза, включая случаи перелома расположенных здесь костей, а также операции по лечению переломов верхних и нижних конечностей. Мы учим хирургов правильно пересаживать кожу и мышцы для закрытия образовавшихся в руках и ногах дыр, что служит жизненно важным навыком, когда имеешь дело с тяжелыми боевыми ранениями. В конце курса рассматриваются разные вопросы акушерства и гинекологии, чтобы у хирургов были все необходимые знания для самостоятельного проведения сложных кесаревых сечений в полной глуши.
Вскоре о нашем курсе узнали все, и крупные НПО начали присылать нам своих хирургов – причем не только волонтеров-новичков, но и многих опытных медиков, желавших освежить знания и усовершенствовать навыки. Однако, несмотря на то что мы – по крайней мере, поначалу – получали финансирование от Министерства международного развития и Реестра травм Великобритании, стоимость курса – с учетом перелета и проживания в Лондоне – была непомерно высокой, что делало его недоступным для большинства хирургов из бедных и развивающихся стран. Я был полон решимости каким-то образом изменить и это.
8Возвращение в Сирию
В январе 2013 года, через несколько месяцев после описанной в первой главе поездки в северную Сирию, я прочитал лекцию в Королевском медицинском обществе о работе организации «Врачи без границ». Ее посетили многие сирийские эмигранты, часть которых занимались созданием благотворительных организаций, чтобы помочь соотечественникам, не сумевшим оттуда выбраться. Ситуация для мирного населения Сирии была критической – люди оказались втянуты в боевые действия и подверглись гонениям со стороны собственного правительства.
После моего выступления состоялся ужин, и лицо человека, сидевшего рядом со мной за столом для почетных гостей, показалось мне смутно знакомым. Внезапно я вспомнил, что в последний раз, когда я его видел, мы стояли лицом к лицу в больнице «Альфа» в Атме и истошно друг на друга орали. Это был Мунир Хакими, ординатор-ортопед из Манчестера, который был вице-председателем благотворительной организации «Помощь Сирии». Мы долго с ним разговаривали, и, как можно было ожидать, между нами оказалось намного больше общего, чем тот нелепый спор. Я понял, почему он повел себя тогда подобным образом в Атме, а он признал, что я был по-своему прав. Мы расстались друзьями.
Та поездка в Сирию произвела на меня неизгладимое впечатление, и, когда ситуация там ухудшилась, я понял, что должен вернуться. Я связался с офисом «Врачей без границ» в Париже и сказал, что готов поехать – что они могут предложить, куда я могу отправиться и когда?