НА ОПЕРАЦИОННОМ СТОЛЕ ОН НЕ ИЗДАВАЛ НИ ЗВУКА. МНОГИЕ ДЕТИ ВЕЛИ СЕБЯ ПОДОБНЫМ ОБРАЗОМ – ЗАЧАСТУЮ ИЗ-ЗА ОГРОМНОЙ КРОВОПОТЕРИ, НО ИНОГДА ОНИ ПРОСТО ТЕРЯЛИ ДАР РЕЧИ ИЗ-ЗА ПОЛУЧЕННОЙ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ ТРАВМЫ.
Осмотр показал обширную травму левой голени и ступни. Осколок содрал всю кожу ниже колена и уничтожил все три кровеносных сосуда, снабжающих это место кровью. Гораздо проще было бы ампутировать, но в таком случае он был обречен на жалкое существование, поэтому Аммар, Абу Хозайфа, Абу Васим и я решили сделать все возможное, чтобы спасти ему ногу.
А задача была не из легких. У четырехлетнего ребенка очень тонкие сосуды, и даже в самой современной больнице шансы на успех были, вероятно, чрезвычайно малы. Я попросил анестезиолога Мухаммеда Вехиби ввести пациента в наркоз. Вехеби было всего девятнадцать, и я знал его еще с прошлогодней поездки. Он потрясающе знал свое дело: мог поставить внутривенный катетер людям со спавшимися венами и, казалось, был способен безопасно ввести в наркоз любого. Когда мальчик уснул, я взял длинную подкожную вену из его правой ноги, чтобы использовать в качестве шунта. Я рассек артерию чуть ниже колена и аккуратно соединил с ней вену, используя самые тонкие нити, которые только удалось раздобыть. Затем соединил пересаженную вену с крошечной артерией у стопы. Когда я убрал зажимы, нога начала розоветь. Эта часть операции прошла успешно, и, слегка перевязав ногу, мы вернули мальчика в палату. Вместе с тем я переживал, что вся затея обернется неудачей, настолько сильно была повреждена нога.
На следующий день мы вернули его в операционную и снова ввели в наркоз. К моей радости, шунт работал как часы – хоть мы и удалили немалую часть кожи, нога была теперь теплой. Следующей задачей было закрыть кожей как можно большую часть голени и стопы. Сделать это можно было лишь с помощью перекрестного лоскута. Суть этой процедуры в том, что с голени берется кожа вместе с покрывающей мышцы фасцией и они переносятся на большой кусок кожи, который затем можно пришить к поврежденной ноге.
Я научил Абу Васима этой процедуре, мы вместе подготовили кожный лоскут и пришили его поверх пересаженной вены на другой ноге. Было важно держать ноги мальчика вместе, чтобы кровеносные сосуды поврежденной ноги разрослись в пересаженном лоскуте, обеспечив его кровоснабжение. Для этого мы установили на ноги мальчика внешние ортопедические фиксаторы, а в палате соорудили ему своеобразный подъемник, позволявший кормить его и подтирать попу. В таком положении ему предстояло провести три недели. Пока что все складывалось хорошо.
К этому моменту на Кастелло-Роуд шли бои, и Аммар сказал мне, что, насколько он слышал, теперь дорога была закрыта для всех машин, едущих в Алеппо или покидающих город. Я понимал, что, если это действительно так, мы застряли, отчего чувствовал себя запуганным и загнанным в угол. Казалось, я уже не знал, кто или что меня окружает, и был уверен только в том, что могу доверять лишь Аммару и еще нескольким сирийским коллегам, с которыми был близок.
Через несколько часов после того, как узнал эту новость, я оказался в больнице М2, где прооперировал больного ребенка. Я ждал Аммара, он оставил меня на несколько минут – это был один из немногих случаев, когда он так делал. Ко мне подошел хирург, которого я уже встречал раньше, но толком не знал. Он сказал, что мои хирургические навыки, как ему кажется, больше пригодились бы ИГИЛ[128] в Ракке. Он предложил мне отправиться туда, чтобы работать на них.
– Эм-м, нет, спасибо, мне и здесь хорошо.
– Если захочешь поехать, я все устрою, – настаивал он, помахивая своим мобильным.
Мне следовало промолчать или улыбнуться и сказать, что подумаю над его предложением, но тревога и возмущение вскипели во мне, и я начал объяснять, насколько мне противна сама эта мысль. В самый разгар спора вернулся Аммар.
– Будь осторожен, Дэвид, – прошептал он мне на ухо. – Будь очень осторожен.
КОНЕЧНО, Я ПОНИМАЛ, КАК РИСКУЮ, НО НЕ МОГ НЕ ВЫРАЗИТЬ СВОЕГО ОТВРАЩЕНИЯ И БЫЛ УЖЕ НАСТОЛЬКО НА ВЗВОДЕ, ЧТО, КАЗАЛОСЬ, ТЕРЯТЬ УЖЕ НЕЧЕГО.
По мере того как миссия подходила к концу, боль в груди становилась все сильнее, и с каждым стуком в мою дверь в три часа ночи у меня происходил мощный выброс адреналина, поскольку я не знал, стучал ли кто-то, чтобы вызвать к пациенту или же чтобы забрать меня. Последним, кто постучал, был Абу Мухаммадейн – он пришел, чтобы сообщить нам с Аммаром, что настал удачный момент, чтобы выбраться, но очень ненадолго. Конкретной даты отъезда назначено не было, но все понимали, что, если дорога Кастелло-Роуд открыта, пора уезжать.
Мы выехали в пятницу прямо на восходе, в полшестого утра. Абу Васим сказал, что будет нас сопровождать. Мы получили известие из Баб эль-Хавы, что у них много пациентов, нуждающихся в реконструктивных операциях, и Абу Васим решил помочь. Абу Хозайфа тоже решил ехать с нами. Я хотел взять с нами нашего маленького пациента, чтобы ухаживать за его ранами. Мы ехали на двух машинах. В одной сзади сидели мы с Аммаром, в то время как человек, привезший нас сюда, в бронекомплекте, каске и с оружием, был на пассажирском сиденье, а за рулем – Абу Мухаммадейн. Абу Хозайфа, Абу Васим и мальчик ехали во второй машине. Может показаться странным, что мы решили подвергнуть его столь опасной поездке, но он нуждался в уходе за ранами, и без Абу Васима шансы на успех процедуры были невелики. Мы уже зашли так далеко, что было бы глупо оставлять его без профессиональной помощи.
МЫ ПОДЪЕХАЛИ К ОКРАИНЕ ГОРОДА. ВПЕРЕДИ НАС ЖДАЛА ПОЛОСА ПРЕПЯТСТВИЙ ИЗ ИЗРЕШЕЧЕННЫХ ПУЛЯМИ ПЕРЕВЕРНУТЫХ МАШИН, ЧАСТЬ КОТОРЫХ КТО-ТО ОТВАЖНО СДВИНУЛ В СТОРОНУ, ЧТОБЫ ПО ДОРОГЕ ВСЕ-ТАКИ МОЖНО БЫЛО ПРОЕХАТЬ.
Нам предстояло преодолеть около двух миль самой опасной дороги на свете: орудия властей были, наверное, менее чем в ста метрах справа, в то время как по левую сторону находились повстанцы.
Абу Мухаммадейн остановил машину в месте, где еще было безопасно. Он посмотрел на нас, вытянулся и пожал нам руки. Я знал, что это было прощанием. «Дэвид, – спросил Аммар, – ты готов?» Поджав губы, я кивнул. Ситуация была отчаянной, но риск стоил того. Водители обеих машин кивнули друг другу, Абу Мухаммадейн нажал на газ, и к первым препятствиям мы подъехали уже на полной скорости. Ума не приложу, как нам удалось проскочить между всеми перевернутыми машинами, – казалось, мы скользили зигзагами по дороге на головокружительной скорости. Как бы то ни было, у нас все получилось, и не раздалось ни единого выстрела.
Остальная часть нашего пути на север прошла как по маслу: даже угроза быть атакованными правительственными самолетами казалась не такой уж значительной. Мы прибыли в Баб эль-Хава и следующие три дня работали без остановки, стараясь разобраться со всеми пациентами, нуждавшимися в пластических операциях. Мы вчетвером – Аммар, Абу Хозайфа, Абу Васим и я – стали своего рода хирургическим конвейером, который работал, пока не была достигнута цель. Мы регулярно наведывались к нашему маленькому пациенту, чьи состояние обнадеживало. Удивительно, но перекрестный лоскут все еще функционировал, артериальный шунт справлялся со своей задачей, у мальчика не развился сепсис.
Мы расположились в небольшой комнатке в доме напротив больницы. В последний день к нам пришел специалист интенсивной терапии Аммар Захария – он откуда-то знал, что мы здесь, и сказал, что хочет в качестве подарка устроить нам фруктовый праздник. Я никогда о таком не слышал, но позже он вернулся со свежими бананами, яблоками, апельсинами и другими всевозможными фруктами на огромном подносе.
Мы принялись уминать принесенные угощения, и, казалось, с плеч свалился огромный груз. Тем не менее расслабляться было рано. Внезапно мы услышали интенсивную стрельбу возле дома. Заглянув в щель в окне, я увидел около двадцати вооруженных мужчин, двигавшихся в нашу сторону и стрелявших из автоматов, в то время как другие палили из крупнокалиберных пулеметов, стоящих в кузовах пикапов. Казалось, мне было не суждено покинуть Сирию. Если Аммар Захария узнал, что мы здесь, это могло стать известно и всем остальным. Неужели ИГИЛ[129] все-таки добралось до меня? Я посмотрел на Аммара: впервые за все время он выглядел по-настоящему напуганным – его лицо побелело от страха.
Меня охватила паника, прошиб холодный пот и всего затрясло. Стрельба снаружи становилась все интенсивнее. Упав на пол, мы спрятались под кроватями. Я было подумал, не лучше ли попытаться выбраться и убежать, о чем шепотом сказал Аммару. На мой взгляд, у этого было два плюса: во-первых, остальным не пришлось бы отвечать за то, что они были как-то со мной связаны; а во-вторых, так у меня, возможно, было бы больше шансов выжить, чем если бы схватили боевики ИГИЛ[130]. Между тем здание можно было покинуть лишь через главный вход, и уйти незамеченным попросту невозможно – я просто закрыл глаза и остался лежать в полном отчаянии, за себя и эту бедную страну, которая погрузилась во тьму.
Перестрелка продолжалась около часа, причем Свободная сирийская армия вела огонь с позиций вокруг нас. В какой-то момент в комнату вошел Мюнцер, управляющий больницей, и с невозмутимым видом сказал, что мне не о чем переживать – это было столкновение между двумя соперничающими группировками ССА.
Позже выяснилось, что он скрыл от меня правду о происходящем, чтобы защитить. Это действительно были боевики ИГИЛ[131], и это был их последний шанс взять меня в плен – Мюнцер признался в этом два года спустя на медицинской конференции в Турции. Я поблагодарил его за эту ложь во спасение – узнай я об этом тогда, стресс наверняка бы меня прикончил. Несколько часов спустя, когда стрельба утихла, мы с Аммаром пересекли турецкую границу, попрощавшись с Абу Хозайфа и Абу Васимом – они планировали остаться с мальчиком еще на несколько дней, а после вернуться в Алеппо, если дорога будет открыта.