На нас в атаку шел танковый батальон с мотопехотой при активной поддержке артиллерии. Но мякотка была в том, что ромбом немцы могли дойти только от леса до болотца, а дальше танкодоступная местность сужалось до ширины гравийной дороги, которую проложили местные для сообщения между несколькими деревеньками весной и осенью, кода вода заливала низину. Вчера, пока парни копали, я своими ножками прошелся аж за болотце и на сто процентов убедился что по низинке, слева от дороги топкая полоса метров в семьдесят шириной действительно тянулась вдоль дороги, итанки по ней не пройдут, а справа болотце.
Но несмотря на это, все равно очень до хрена высыпало немцев для стрелкового батальона, ослабленного предыдущими боями, где людей треть от штата не хватает! И хоть есть при нем пара батарей «сорокопяток», не полных кстати, как и минометная батарея и плюс мы… типа экспериментальные. Вот и вся артиллерия против их танкового батальона. Не соврала разведка… Наши пока не стреляли, строго выполняя приказ «открывать огонь только по команде!».
Скосил взгляд на Степана, который в этот момент приник к прицелу, так как он имел привычку еще на срочке говорить во время наводки. Не изменил он ей и сейчас: — Вот ты родной в перекрестье! … сопровождаем, — добавил он вполголоса сам себе, но через ТПУ было все отлично слышно что он говорит.
Давно, еще во время совместной службы мы заметили за ним такую странность, разговаривать во время работы, потом это проявилось во время учебных стрельб, и вот сейчас снова. А война, тоже работа, только кровавая и страшная!
У него, как и у всех нас, после попадания, сначала пересиливал страх, но потом, именно у него он был сразу же вытеснен зашкаливающей дозой адреналина и азарта. Степан, вообще по жизни крайне азартен. И сейчас именно азарт боя захлестнул моего наводчика. Азарт и кураж. Он настоящий наводчик. Говорят наводчика выучить легко, месяц и вроде бы готов к бою. Но это не так, неправда, наводчиком может быть только настоящий мужик, со стальными яйцами! Ведь от него требуется: во-первых, крепчайшие нервы, быстрота, аккуратность, и сверху все должно быть покрыто хладнокровием. А хладнокровие без смелости, храбрости не бывает. Рядом могут рваться снаряды, которые качают танк, барабанить по броне пули и осколки, отлетать окалина брони в лицо, умирать и истекать кровью рядом друзья, а ты все равно ведешь аккуратненько через прицел цель и стреляешь. И всеми этими качествами сполна обладал Степка Логинов.
А немецкие танки ползли и ползли из леса.
— Пятнадцать… девятнадцать… — Колька считал их, а они все ползли, и казалось, не будет им конца.
— Тихонов!!! Твою мать! Отставить счет!
— Да что же командир? — тревожно воскликнул мой механик. — Ведь пройдут… двадцать два…
Я слышал, что работает поворотный механизм башни, понимал, что Логинов держит на прицеле головной танк. «А ведь еще немного и того… Надо начинать… Вон еще один ползет...»
— Степан «товсь»! — мне отчего-то нравилось это флотское словечко, похожее на щелчок кнута.
— Есть «товсь»!
— Пли!!! — выдавил я из себя свистящим голосом короткую команду.
Мне почему-то показалось, что Степан произвел выстрел, не дожидаясь когда закончится слово.
От выстрела меня немножко качнуло на сиденье, в то же мгновенье через прибор я увидел, как из бока переднего вражеского танка вспучился комок огня и дыма, танк крутануло, он развернулся навстречу своим же машинам, закивал длинным пушечным стволом, будто выбирая цель, но не выстрелив, замер как при параличе…
— Й-е-е-сс!!! — Радостно заорал я, согнув в локте правую руку.
И тут же открыла огонь пехота, четко доносилось звонкое тявканье противотанковых пушек, прорезался гулкое уханье нашего «Зверобоя» и еще какие-то резкие, частые хлопки выстрелов, наверное трофейной автоматической пушки. И тут же усилился навесной огонь немецкой артиллерии. Пехотные окопы и позиции наших артиллеристов скрылись в разрывах.
Следующий за головным, танк начал, не сбавляя скорости, обходить подбитую машину, но правая его гусеница провалилась в топкий грунт и машина завалилась набок, градусов на тридцать. Меня опять чуть качнуло, и под этим, вторым вражеским танком вздыбилась земля, он еще больше накренился, задрал ствол в небо, замер и запылал, как и первый, жирным, густым дымом. Теперь дорога была наглухо закупорена. «Ага! — с веселой злостью подумал я. — Сейчас в хвост колонны…» И, будто подчиняясь моим мыслям, Колька Тихонов прокричал срывающимся голосом в моем шлемофоне:
— Степа! Крестатый вон раком пятится! Уйдет гад!!!
— Что ж, раком-то оно им так и определено природой, — услышал я в шлемофоне спокойный бас Степана. — Паша! Япона мать чего копаешься?
Медленно крутя маховичками, Степан сопровождал последний танк, который заехал на гравийку, по привычке комментируя свои действия: "Шестьсот… пятьсот пятьдесят. Пора!" — Выстрел!
Уже в третий раз, ударила пушка, откат, лязг затвора, вылет гильзы, но немец в это время полускрылся в низине, фонтан разрыва поднялся за ним, переворачивая бронетранспортер. "Мимо!" — спокойно, без малейшей эмоции прозвучал голос Степана в шлемофоне.
Тем не менее, этот танк остановился, заполыхал бронетранспортер, из остальных начали высыпаться немцы, сразу же прячась за броню танков.
— Так, так плавненько, — вполголоса, почти про себя звучит голос Логинова. — Выстрел! — сноп искр брызнул от башни танка. И задний немецкий танк перестал пятиться, будто раздумал, но развернул орудие в сторону нашего холма и выстрелил. Через секунду его снаряд ухнул где-то в стороне.
— Не видит, а плюется, — на высокой ноте почти крикнул Колька.
— Это хорошо, если не видит…
Пока Степан выцеливал еще один танк в хвосте колонны, я высматривал для него следующую жертву. Серега Жарких мне как-то рассказывал, что командир этого танка впервые в мире получил систему автоматического целеуказания наводчику, вот сейчас и проверим это в бою. «Ага, вот это пожалуй подходит…» Я увеличил кратность на моем ТПК-1 ( командирский перископический, стереоскопический прибор ТПК-1 имеющий переменную 1х–5х кратность увеличения ), картинка приблизилась и я рассмотрел поручневую антенну на крыше МТО одного из танков, который был в стороне от остальных машин. Сейчас… только Степка надежно закупорит выход...
От четвертого снаряда вспыхнул очередной, предпоследний танк противника, в один момент окутавшись пламенем, как стог пересохшего сена. «Вот паразит, до чего же знает свое дело!» — с невольным восхищением подумал о Степане, молчаливом человеке, неповоротливом каком-то, неловком, ходившем по земле обычно так, будто ему было тесно на ней… И предупредив наводчика нажал на кнопку системы автоматизированного целеуказания ТАЭН-1. Башня быстро и плавно, автоматически повернулась в ту сторону где был немецкий командирский танк, буквально через секунду он оказывалась в поле зрения прицела наводчика. А еще через пару секунд прозвучал новый выстрел, который просто развалил командирскую машину немцев.
— Степа, ты давай пока сам, как тебе удобно, а я поищу еще что-то командирское…
— Понял, командир!
Дважды я внимательно обшарил поле боя, но ничего похожего на командирскую машину с рамочной антенной не обнаружил. Зато обратил внимание на то, как хаотично двигалась перед нами немецкая техника. Немцы что называется «плясали». Ихним танкам нельзя было двинуться ни взад, ни вперед. С обоих концов дорога был наглухо закупорена. Две или три машины попробовали было развернуться и обойти горевшие танки по обочине, но тут же либо попятились назад, если успевали сообразить про топкое место, на дорогу, либо вставали в трясине бортами к нам.
Сначала немцы никак не могли определить, откуда же их машины расстреливают почти в упор, настолько хорошо мы замаскировались. Они вертели в разные стороны стволами, щедро лупили в каждое подозрительное место, иногда и не по одному разу.
— Поворачивайся, Степа! — хрипел в ТПУ я, тяжело дыша. — Вон второй слева на нас наводит! Наверное, засек…
Хоть наша башня и имела по кругу двести миллиметров брони, и мой мозг понимал, что пробитие невозможно, но сердце трепетало от мысли, что ударит болванка и... как в песне про танкистов.
Второй справа, о котором я сказал Степке после первого же выстрела окутался, как паром, белым облаком, а потом из него повалил черный дым, и немцы как тараканы полезли из люков.
Наше орудие раз за разом, стреляло и стреляло. Тихонов сперва вслух считал выстрелы, а потом видимо со счета сбился и замолчал. Не отставали от нас и самоходчики, а «сорокчетверка», та и вовсе била в очень высоком темпе, несмотря на то, активно перемещалась за линией окопов.
Неожиданно по броне оглушительно громыхнуло, со звоном, который так запел в ушах, что казалось какое-то сверло работает по твоему черепу. И еще не затих в голове первый звон, как в броню ударил еще один снаряд, порвав кажется, перепонки, а в щель приоткртого люка влетел осколок, ударился где-то сбоку в броню и упал мне на колени, доведя меня до полного охренения.
Машинально я взял маленький, но тяжелый и острый осколок железа. Он был горячим, и обжигал пальцы. Засунув его в карман комбеза, от греха закрыл люк. И сразу стало душно.
— Засекли, сволочи! — прокричал Логинов будто издалека. — Паша, как ты там?
— Уже не Паша, Игорь, — отозвался второй наш заряжающий, которого мы в первый день встретили на станции.
За его неимоверную силу и небольшой рост, мы посовещавшись взяли его напарником к нашему старому знакомому реконструктору и бодибилдеру Паше Прохорову, который легко вписался в наш давно спаянный экипаж, не только своей силой, но и умом, оказавшись очень толковым механиком. После нескольких поездок с нами на танкодром, он на компе сделал чертежи досылателя по принципу как в «Гвоздике», что очень сильно облегчало работу заряжающего. Вот и сейчас, что бы не терять темпа в стрельбе, они после определенного количества выстрелом моментально поменялись через аварийный люк. Туда же выбрасывали стрелянные гильзы, чтобы легче было дышать.