мля рядом, вот и разбойничают.
— А миновать их можно?
— Не знаю как, разве что дождаться дозора из Васильсурска. С ним и поедете спокойно куда вам нужно.
— А когда он придёт к вам?
— По-всякому бывает: может, через неделю, а может, и через две.
— Мы столько ждать не станем. Придётся уповать на Бога.
— Одно на это скажу: на Бога надейся, а сам не плошай.
Слушая хозяина постоялого двора, Касьян молчал. Он-то знал повадки луговых черемисов. Они открыто на разбой не выходили, ежели путников более десяти, боялись. Но без добычи они никогда не уходили. А как они брали свою добычу, и Касьян и его спутники умалчивали. Суеверны были, страшились накликать беду и потому, переночевав в Макарьеве, помолясь, двинулись в путь, к порубежью русской земли, коя вскоре же за Макарьевым и кончалась. Так уж повелось в Борисоглебском: всегда ему доверяли быть ведущим. На этот раз он сел в сани с непривычным для себя волнением. Первые вёрст двадцать причин для волнения не было. Справа и слева тянулись пустынные, засыпанные снегом берега. Изредка, далеко на взгорье виднелась деревенька. Касьян знал названия этих деревенек чуть ли не до самой Казани. Вот на взгорье прокатилась мимо деревня Бор, потом потянулось село Великовское. Под Бармином волнение Касьяна возросло, может, потому, что за этим селом на левом берегу Волги была раскидана деревня Разнежье и за ней что-то должно было случиться. Так показалось суеверному Касьяну. В паре с ним ехал его сын Кирьян, и отец сказал ему:
— Киря, достань-ка лук и стрелы. Как сосна одинокая появится, так стреляй в неё.
Касьяну чудилось, что там живёт злой дух. Сосна стояла очень близко от берега, от неё к самому льду подступал густой кустарник с тропами к реке. Когда Касьян увидел сосну, то погнал лошадей во весь опор. Мужики знали причину этой гонки и тоже погнали лошадей рысью. Они положили стрелы на тетивы луков и приготовились стрелять. Вот сосна рядом и в её крону полетели стрелы. А оттуда вылетела только одна стрела, и она попала в шею коня второй санной упряжки. Конь сделал ещё несколько шагов и рухнул. Странным Даниилу показалось то, что среди костромичей не возникло никакой паники. Обоз остановился, кто-то деловито освободил убитого коня от сбруи, кто-то подвёл запасного коня, его поставили к саням, надели сбрую, и не прошло нескольких минут, как обоз на рысях ушёл от того места, где «духи» черемисов получили с русских купцов дань за то, что въехали на их землю. Когда уже близко был Васильсурск, к Даниилу в возок сел Касьян и сказал как-то обыденно:
— Вот так всякий раз, как подъезжаем к этой колдовской сосне. Прилетит одна стрела — и нет коня.
— А почему так, Касьян? — поинтересовался Иван.
— Дух питается кониной и берёт с путников дань. Тут уж ничего не поделаешь, как ни берегись.
— И слава Богу, что только коня берёт, значит, милосердный дух, — заметил Даниил с улыбкой. — А дальше как, Касьян? Будут у нас ещё потери?
— То одному Богу ведомо. Надеяться надо, что обойдётся.
Вскоре земля черемисов осталась позади. Въехали в пределы Чувашии. В Чебоксарах остановились. Продавали свои товары. Борисоглебские мужики вынесли на продажу деревянные, искусно вырезанные, красивые ложки, половники. Даниил пошёл по торгу праздно. А Иван с Касьяном унесли на продажу нитки и иголки. Торг был многоязычным, как в Казани. Тут было сборище купцов со всей Волги. В ранних сумерках борисоглебцы вернулись на постой. Делились своими успехами на торге. Самыми удачливыми оказались Иван и Касьян. Даниилу повезло больше других. Он узнал, что Казанская орда ушла в Ногайские степи, не поделив что-то с ногаями. И надо думать, размышлял Даниил, сейчас самое время появиться в Казанской земле русским купцам и не ходить в Казань, а лишь побродить по берегам Свияги, в ближних к Волге селениях.
Прошло ещё три дня пути. На ночлег останавливались только для того, чтобы дать отдых коням. И вот наконец в последний январский день обоз Даниила въехал в село Нижние Вязовые. А от него уже пешком можно было пройти на Свияжский мыс, что возвышался над рекой Свиягой, впадающей в Волгу. Да и над Волгой этот мыс господствовал. До Казани от него двадцать или чуть больше вёрст. Сразу за мысом в излучине находилась Введенская слобода. Даниил понял так, что если пойдёт на торг в Введенскую слободу пешком, то как раз из Нижних Вязовых попадёт на Свияжский мыс, пройдёт его поперёк и попадёт в слободу. И всё увидит, ощутит ногами то, что нужно.
Ночь в Нижних Вязовых Даниил провёл беспокойно. Волновался и опасался, как бы что-либо не помешало выполнить задание Разрядного приказа. Утром Даниил и Иван собрались чуть свет и хотели уйти одни. Но Касьян остановил их:
— Так нельзя, сын Адашев. Идёмте кучно. Нас тут знают многие, и мы никому в диво не будем.
И восемь русичей, нагрузившись товарами, отправились в Введенскую слободу. Вот наконец позади река Свияга. За нею сразу крутой подъём на плоскую возвышенность. К Введейской слободе ведёт наезженная дорога. Шли по ней с версту, и, как показалось Даниилу, половина пути по мысу была пройдена. Даниил всех остановил, сам отправился тропой к Волге. Но Касьян увязался за ним.
— Ты уж прости, сын Адашев, без меня тебе несподручно будет. Мы идём смотреть, как на Волге в устье Свияги стерлядь ловится в зиму. Там, под мысом, рыбаки должны сидеть. Видишь, сколько троп туда ведёт?
— Выходит, знатное там место, — заметил Даниил.
— Первостатейное, — ответил Касьян.
Прошли ещё с версту, и стал открываться вид на Волгу. В ясной зимней синеве они увидели мечети Казани, стоявшие близ царского двора на холмах.
— Эко, право, простор-то какой. А ведь двадцать вёрст.
— То-то и оно.
Они вышли к обрыву. Там, на льду Волги, было много рыболовов. Но что это? Двое из них поднялись. В руках у них луки, они торопливо кладут стрелы на тетивы.
— Ложись, боярин! — крикнул Касьян и повалился на Даниила, прижав его к заснеженной земле.
Стрелы пролетели над ними и упали в снег.
— Уходить надо. Чужаков в этом месте не жалуют.
Касьян прополз сажен пять и встал. Даниилу тоже пришлось преодолеть этот путь ползком. Вскоре они вернулись к своим и, не проронив ни слова о том, что в них стреляли, отбыли в Введенскую слободу. Вернулись они в Нижние Вязовые к вечеру, продав половину товара. За вечерней трапезой Даниил сказал:
— Завтра в полдень мы уедем. А с утра по речке Свияге пройдёмся до устья.
Все приняли это с удовольствием. Сам Даниил считал, что лучшего места для крепости не сыщешь в округе. Оно было ключом к правобережью Казанского царства.
Утром, купив запасного коня и прокатившись на нём по Свияге, костромичи и москвитяне отправились в обратный путь. Даниил был доволен поездкой и теперь на досуге вспоминал родной дом на Сивцевом Вражке, сына Тарха и уже овладевшею его сердцем Глашу.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯИ ПОДНЯЛАСЬ КРЕПОСТЬ
После хождения на Свиягу, едва Даниил вернулся в Москву и доложил отцу и князю воеводе Михаилу Воротынскому о том, что увидел и нашёл путного для возведения крепости, жизнь у него закружилась вьюном и понесла, понесла всё ввысь. Когда Даниил поведал об удобном и выгодном месте на мысу Свияги, Михаил Воротынский сказал Фёдору:
— Брат Адашев, помнишь, мы ходили в сорок седьмом по Волге? Шли мимо Свияги в эту же пору и ничего не видели.
— Всё так, княже. Да в ту пору мы надобности не имели в том мысу. И о крепости никто из нас не мыслил.
— Верно, время другое пришло. Силой приросли, и крепость надо ставить. Царь всех собирает, кому к Казани идти. И ты, сын Фёдоров, с нами пойдёшь.
Даниил давно не видел царя: всё в стороне от него был. Подумал, узнает ли стряпчего, что постель стелил? Царь Иван, однако, запомнил Даниила. Когда в Грановитой палате собрались на совет князья Михаил Воротынский, Андрей Горбатый-Шуйский, Андрей Курбский, Семён Микулинский, Пётр Шуйский и многие другие воеводы и Фёдор Адашев доложил царю, что крепость уже срублена и ждёт на берегу Волги под Угличем полой воды, царь, как всегда, горячо и бесповоротно произнёс:
— Крепость без пушек и пушкарей — это плохо. — Указал пальцем на Даниила. — Потому велю тебе, младший Адашев, учиться огненному бою из пушек и ратников тому учить. Ты есть воевода при наряде, и всё у тебя должно быть под рукой. — И, повернувшись к главе Разрядного приказа, повелел: — Расти из Даниила воеводу у наряда! Сметлив, зорок. Эко, со Свияги узрел мечети в Казани. Да и в Казани, как мне ведомо, все слабые места узнал.
Князь Семён Микулинский, сидевший неподалёку от Даниила, улыбнулся ему. «Расти, Адаш, расти. Рад за тебя!» — говорил его взгляд. А после совета князь подошёл к Даниилу и обнял его.
— Дерзай, сын Адашев, дерзай! Тебе посильно сие.
— А вдруг не справлюсь, князь-батюшка? Ведь молод, говорят.
— Должен справиться. И причины тому ведомы тебе. Вспомни сожжённый Козельск, угнанную невесту, горы убитых… Да что говорить…
Эти слова, сказанные князем Микулинским с болью в сердце, сильнее, чем любые другие убеждения, подействовали на молодого Адашева, и он посуровел лицом.
— Спасибо, князь-батюшка. Отрезвил ты меня. Надо — значит, постараюсь справиться.
Микулинский и Адашев ещё долго беседовали о пушечном деле. Оно было новым в России. В казанских походах было всего несколько пушек. Теперь на литейных заводах их литье стало государевым делом. Даниил Адашев волей судьбы вставал у зарождения нового на Руси приказа — Пушечного. Его создадут при жизни Ивана Грозного.
Ещё не покинув Грановитую палату, Даниил дерзнул выпросить себе в помощники Ивана Пономаря, который, став стряпчим, мог отдалиться от него. А Иван нужен был ему в первую голову. Должен он знать, какой человеческой силой можно управлять пушкой. Иван это покажет в полной мере. И Даниил попросил главу Разрядного приказа:
— Батюшка-воевода, мне ведь теперь помощник надобен. Так ты определи стоять при мне Ивану Пономарю.