— С ними и впрямь трудно воевать. Они ведь дома дерутся, им и стены помогают, — согласился Даниил.
— То-то и оно. К тому же поговаривают, что у них предводители лихие. Ты ведь не забыл мурзу Тюрбачи?
— Как забыть?!
— Он, говорят, остался жив и ноне глава татарского войска.
— Хотел бы я увидеть его да сойтись в честном бою.
— Не сойдёшься, сынок. Он впереди воинов, как наши воеводы, не ходит. Он всё время в тени. А вот ежели кто из русских попадёт в полон к нему, сам терзает.
— Охотников на этого зверя надо пустить, они и достанут его, — заметил сидевший до сих пор в молчании Степан.
— Вот и собери их, сходи за ним, — отозвался Фёдор Григорьевич. — По глазам вижу, что тебе это посильно.
Даниил задумался. Он и сам бы вместе со Степаном пошёл за мурзой Тюрбачи, да ему сие не дозволено. Его долг в другом: перекрыть пути южным удмуртам к Казани, остановить их на рубежах русской земли любыми путями и, если нужно, силой оружия. Трудно это будет? Очень. Вятка и Кама длиною вместе за тысячу вёрст, и перекрыть одному полку все переправы на реках просто невозможно.
— Батюшка, а сколько казаков и стрельцов у тебя в крепости?
— Было четыре тысячи, нынче, считай, на восемьсот меньше. Столько мы потеряли за два похода и за многие стычки близ Казани. Ноне нам должно отказаться даже от мысли о подавлении восстания. Нам бы устоять в обороне.
— Спасибо, батюшка, мы всё поняли. Одного ты не сказал: как помогают тебе правобережные татары? Они присягнули царю на верность и должны бы помогать в защите Казани.
— Ты воевода и разберёшься скоро во всём сам. Ежели нет, то скажу: родство им мешает идти друг на друга. Тебе же посоветую: как выступишь на Каму и Вятку, будь осторожен. Дозоры пускай во все стороны, не то и до места не дойдёшь, растеряешь воинов.
Отдохнув два дня в Казани, Даниил поднял полк и собрался вести его дальше. Но из Васильсурска в Казань примчал гонец. Его привели к воеводе Фёдору Адашеву. В этот час у отца был и Даниил. Молодой воин едва держался на ногах, лицо у него почернело от холода и ветра. Он как вошёл, так и рухнул на пол.
— Батюшка-воевода, казни меня, я принёс чёрную весть.
— Встань и говори как воин! — строго сказал Фёдор Григорьевич. — Как тебя звать?
— Игнат я, боярский сын Прохоров, — вставая, отозвался воин.
— Теперь говори.
— Плохо под Васильсурском, батюшка-воевода. Черемисы переправились на горную сторону, разгромили полк боярина Салтыкова-Морозова. Самого же взяли в полон. Теперь идут к Свияжску.
«Одна беда за другой», — мелькнуло у Фёдора Адашева. Он спросил:
— Ты опередил черемисов?
— Да. Я мчал тропами и, может быть, на сутки опередил.
Старый воевода понял, что Свияжск ни в коем случае нельзя отдавать восставшим. Возьмут черемисы крепость, примкнут к ним правобережные татары, приблизятся к Казани удмурты и татары, и тогда двухлетние усилия Русского государства пойдут коту под хвост. Но что делать? Отец посмотрел на сына. Только он со своим полком может переломить ход событий. И хотя у отца в этот час не было власти над сыном-воеводой, он, подойдя к нему очень близко, сказал:
— Данилушка, только на тебя надежда не отдать врагу Свияжск и не погубить государево дело в Казанском крае. В Свияжске, как мне ведомо, без полка Салтыкова-Морозова осталось четыре сотни воинов.
Даниил понял состояние отца и не мог отказать в просьбе. Ответил:
— Батюшка, полк в седле, и я иду под Свияжск.
— Спасибо, родимый. Ты спасаешь честь Руси. Иди же. — Фёдор обнял сына.
Даниил поклонился отцу и вышел из палат. В сенях он встретил Ивана Пономаря. Увидев гонца, он прибежал к покоям казанского воеводы.
— Что случилось, Даниил? — спросил он.
— А то, что надо было ожидать. И для нас с тобой приспело горячее дело.
— Говори же, не тяни, воевода.
— Мы идём спасать Свияжск. Нашу с тобой крепость, кою возводили.
— Вот те раз! Так мы же её проходили, и она стояла твердыней!
— Стояла и будет стоять! — ответил Даниил.
Они покинули царский дворец, побежали в расположение полка. Там всё было готово к движению.
— Ваня, передай по цепи, чтобы все тысяцкие и сотские пришли ко мне. Да мигом!
Казалось, и впрямь мига не прошло, как команда облетела полк и сотские, тысяцкие стали близ воеводы.
— Вот что, други! Вы все видели крепость Свияжск. Так мы стремительно идём к ней, спасать её, и, ежели там враг лезет на стены, ударим его в спину, сколько бы его ни было. В каждой сотне у вас есть по десять стрельцов. Их вперёд, они первыми бьют по врагу. А ежели нет врага у крепости, мы будем ждать его. Он в пути, и он придёт. Мы возьмём его у крепости в хомут. А теперь по коням!
И всё пришло в движение. Стременные подали коней воеводе и его побратиму. Они поднялись в сёдла. И полк был в седле. Все потянулись к Царским воротам, к Волге.
Как всегда на марше, Иван Пономарь распоряжался дозорами, и в первом дозоре, что ушёл вперёд, был Степан Лыков. Перед тем Пономарь ему сказал:
— Ты, Стёпа, подойди к Свияжску скрытно, и если нет нехристей, то всё равно дай нам знать. И дашь знать, когда они подойдут. Тогда мы и хлынем.
— Так и будет, Ванюша, — ответил Степан и увёл своих десять воинов.
Полк как вышел на волжский лёд, так и пошёл рысью по наезженной дороге. Но даже в скачке думы не оставляли Даниила в покое. Всё, что он услышал от отца, воочию убеждало его в том, что война за Казанский край далеко не завершена и минует не один год, пока в него не придёт мир. Думал он и о другом — о том, как вырвать из рук черемисов славного воеводу Бориса Салтыкова-Морозова. «И как это его угораздило в плен попасть», — мелькнуло у Даниила. Однако он понимал, что осуждать отважного воеводу, попавшего в плен, было бы опрометчиво, не зная сути дела. Ведь так уж повелось в русской рати со времён вещего Олега, что князья и воеводы всегда шли на врага впереди воинов. И тут уж как повезёт. Коварный враг может отсечь часть воинов от основной рати и подавить её числом. Могут и в битве один на один аркан накинуть. Всё может быть, даже так, что весь полк полёг, а воевода один живой остался да был ранен, искал себе смерти и не нашёл, ни стрела, ни меч его не повергли, но простой орясиной оглушили и повязали. И когда до Свияжска осталось вёрст пять, Адашев сказал:
— Ты, Ваня, помни о воеводе Салтыкове. Он в полон взят. Постарайся его найти. Может быть, он в обозе у черемисов.
— Постараюсь, воевода.
— Да возьми с собой сотню воинов или сколько сочтёшь…
Полк продолжал движение. Скоро и Свияжск. А дорога впереди пустынна. Даниил отдал приказ перейти на шаг. Той порой Степан прискакал под крепость в Введенскую слободу. Затаился за сараями, за амбарами. От слободы до Свияжска было чуть больше версты, и крепость открыто просматривалась. Она стояла в одиночестве и покое. Степан понял, что надо немедленно отправить гонца к воеводе, предупредить, чтобы остановился. Он ещё высматривал, кого послать, как конь, которого он держал на поводу, запрядал ушами. Степан смекнул, что чуткое ухо коня раньше человека услышало, уловило приближение конной лавины. Степан взглянул под ноги: прикоснуться бы ухом к земле, — но её укрывал снег, который глушил звуки. А конь прядал ушами не переставая, и Степан понял, что Черемисская орда приближается. Но, доверившись коню, можно и ошибиться. Если бы ещё какой-нибудь знак! Зоркий Степан заметил, как к крепости с севера летит воронье. Это прибавило ему уверенности, что орда близко. А вот и в крепости заметили врага: дозорные забегали на стенах. Пора. Степан потянулся к коню, взялся за луку седла и в этот миг увидел на дороге, ведущей от крепости в слободу, скачущего всадника. Тот влетел в Введенскую слободу, но, приметив в засаде воинов, метнулся в сторону Волги. По обличью это был черемис. Степан взметнулся в седло и помчался следом. Конь у него был быстроногий, и вскоре он стал нагонять черемиса. Но до Волги было уже близко, и там, на открытом пространстве, как понял Степан, могли быть черемисы. Сняв лук и вытащив из колчана стрелу, он на скаку приложился и выстрелил, поразив черемиса в спину. Тот завалился, ещё держась в стременах, а его конь остановился. Подскакали два воина Степана.
— Волоките его в слободу. И коня ведите, — сказал Степан, а посмотрев в сторону крепости, увидел, как появилась Черемисская орда.
Она обтекала крепость. Черемисы могли их заметить. Но Степан ехал шагом в сторону слободы, и это не могло взволновать черемисов. А в слободе он сказал своим воинам, что мчит в полк, и пустил коня полной рысью.
Даниил заметил Степана на повороте из слободы к Волге, понял: случилось то, к чему он вёл полк, — и поскакал навстречу Степану. Они сошлись. Степан доложил:
— Батюшка-воевода, черемисы вышли к крепости, обложили её. Чтобы выйти им за спину, надо мчать по Волге до Свияги и из слободы тысячу пустить.
— Нет, — возразил Даниил, — из слободы мы на них не будем наваливаться. Всем полком пойдём от Свияги. А здесь они уже никуда не денутся.
И Даниил повёл полк по речному льду до устья Свияги.
Появление черемисов у крепости Свияжск не застало её защитников врасплох. Едва они появились вдали, как дозорные донесли об этом князю Семёну Микулинскому, который с остатками своего полка-ертаула в четыреста человек стоял гарнизоном в Свияжске вторую зиму. В крепости всё пришло в движение. Стрельцы и пушкари встали у бойниц, зарядили пищали, пушки. Сотня воинов расположилась у ворот на случай, если их будут таранить. Едва плотный строй черемисов показался на дороге вблизи крепости, как пушкари открыли по ним стрельбу из орудий. Но черемисов это не испугало. Они мчались и мчались к крепости. Появились сани, волокущие лестницы. Многие из воинов уже пускали стрелы в защитников крепости. Под этим прикрытием десятки воинов тащили лестницы, и вот уже сотни воинов полезли наверх, начался приступ. Возле крепости возник на вороном коне сам предводитель черемисов князь Мамич-Бердей. Вдохновляемые им воины, презирая опасность и смерть, лезли на стены, невзирая на то, что сверху падали уже сражённые товарищи.