Воины жили обычной походной жизнью. Кто-то чинил обувь, кто-то точил саблю, двое стирали портянки. И в этой обыденной жизни звучала такая же простая, с грустью и с долей насмешки над собой песня. Даниила она чем-то подкупила, он остановился неподалёку от певца и с улыбкой слушал пение.
Упокойте меня по-над речкой Кивач,
Среди лип, среди белых берёз.
Приходите ко мне выпить крепкий первач,
Пейте, пойте, но только без слёз.
Певец показался Даниилу отважным русичем, любящим жизнь.
По весне надо мной пролетят журавли,
Лето ягодой красной поманит,
Осень золото сбросит на холмик земли,
А зима одеялом пуховым укроет.
И как широко видит он над собой мир, из которого собирается уйти! Песня звучала уже задорно.
И поверьте, друзья, слаще жизни той нет,
Что нашёл я близ речки Кивач.
И прожить бы мне здесь пару сотенок лет,
Лишь бы был под рукою первач!
«Ну лихо же, лихо, и не страшно умирать», — мелькнуло у Даниила.
А как время придёт, я вернуся домой,
Вновь женюся на Фросе-красе.
И пойдёт всё путём, и пойдёт всё путём!
И друзья на баклажку заглянут ко мне!
«Поди, наш, костромской. Эко ловко вывернулся: „Вновь женюся на Фросе-красе!“ Да чего ж тут не умереть и не возродиться», — улыбнулся Даниил и уже с хорошим настроением обходил сотни полка. «Так, поди, и должно быть, — размышлял он. — Каждый верит в свою звезду, потому и живёт спокойно до самой сечи».
Она приближалась. Через сутки вернулся с поиска Степан. Ему повезло. Возвращаясь, он перехватил гонца, который мог проскакать мимо полка Адашева, потому как мчался в сторону Казани. Это был молодой татарин, с умным взглядом, с бледным и злым лицом. Когда его привели к Даниилу, ему показалось, что он где-то видел этого человека или кого-то очень похожего на него. Спросил:
— Тебя как звать? — Пленник промолчал. — Ну, не хочешь говорить, не надо. По-моему, я где-то тебя видел. Ты не из рода Тюрбачи? — Татарин вздрогнул. Даниил это заметил. — Я тебя отпущу, и ты вернёшься к матери, к жёнам, если скажешь правду. Кто стоит в Мешинском городке? Сколько там воинов? Зачем они собрались?
Пленник молчал. «Что ж, — подумал Даниил, — у Тюрбачи все воины такие стойкие. Этого хоть убей, он будет молчать». Но Даниил не был жестоким и не терпел насилия. Он позвал на помощь муллу Камрая из селения Аслань. Камрая вскоре привели.
— Слуга Аллаха, попроси заблудшего сына рассказать правду, коя всем нам пойдёт во благо.
Мулла Камрай тихо заговорил с гонцом и много сказал ему, но в ответ услышал лишь несколько слов: «Я дал клятву и умру с нею». Этот ответ Даниил понял. И мулла только развёл руками, обращаясь к Даниилу:
— Русский воевода, ты можешь убить его, но он не скажет ни слова.
Мулла сложил на груди руки, нагнул голову и покинул избу. Степан заходил по избе, загорячился:
— Воевода, дай его мне, он у меня заговорит!
— Зачем? И так всё ясно.
Даниил велел Захару позвать двух воинов и увести пленника, посадить его в клеть, чтобы не убежал. Как увели гонца, Даниил сказал Степану:
— Надо воевать Мешинский городок, и чем раньше, тем лучше.
— Но ведь татарин знает, сколько там воинов!
— И что из того? Мы считаем, что их там четыре тысячи, а он скажет, что шесть. Какая разница? Что ты узнал всё-таки?
— Они не ставят на ночь дозоров вокруг крепости, и там нет собак. Ещё они не пасут ночью близ городка коней: они все за стеной.
— Странно.
— Я тоже так подумал.
— А пушки у них есть?
— На стенах видел три.
— Ладно, иди отдыхай. Завтра вечером мы выступаем.
Степан не уходил. Он подошёл вплотную к Даниилу и тихо сказал:
— Воевода, ты разумен. Я тоже не дурак. Я чувствую, что здесь что-то нечисто. И этот татарчонок не гонец. Это мы сочли его гонцом, а он из этого селения, обошёл дозоры и мчал, чтобы предупредить князя Тюрбачи. Дай его мне на время. Я из него выжму всё, что он знает.
— Ладно, Бог с тобой, да не свирепствуй.
— Постараюсь. — И Степан ушёл.
Даниил велел Захару позвать Пономаря. Тот вскоре пришёл.
— Слушаю, Фёдорович.
— Иван, ты сегодня встречался с Никитой и Варламом?
— Только что виделись, поговорили.
— И что они тебе сказали?
— Да говорят, что завтра мы выступаем. А я того не знал.
— Но я лишь Степану сказал сейчас об этом, больше никому не говорил. Ведь они с воинами в лесу были, слеги заготавливали, лестницы вязали.
— Как же так?
— Выходит, кому-то это нужно. И Степан только что об этом предупредил. Я и впрямь думал завтра выступить.
— Что же теперь?
— Сейчас всё скажу. — Даниил позвал Захара. — Беги к Никите и Варламу, зови их сюда, да не мешкая. — Захар убежал. Даниил тронул Ивана за плечо. — Надо узнать, кто эту ложь пустил. А правда, Ваня, будет такая. Как только наступит темь, мы выступаем. Вот придут тысяцкие, и я всем поведаю, как будем действовать.
Прибежал Варлам. Следом явился Никита. Даниил спросил их:
— Когда вы узнали, что выступаем завтра и от кого?
— Когда в лесу были, уже после полудня, — начал Никита. — Мы с Варламом вместе слеги чистили. Подошёл наш воин и говорит: «Велено вам передать, что завтра выступаем». — «Кто передал?» — спросил я. Воин ответил, что от воеводы был вестовой. Вот и всё.
— Ладно, всё ясно. И «вестового» того мы не найдём. Потому говорю вам: идите и готовьте воинов к выступлению. Покинем селение, как наступит вечер. И чтобы всё было готово, как наказано мною. Ясно?
— Чего ж тут неясного, батюшка-воевода! — ответил Никита.
Тысяцкие Варлам и Никита вышли.
— Ну, Ваня, иди и ты. Да помни наш уговор: две сотни воинов в засаде держи. Я же к пушкарям иду: проследить надо, чтобы чего-нибудь не забыли.
Но Даниил не успел уйти. Пока он надевал кафтан, подпоясывался саблей, вернулся Степан. Он был зол, возбуждён.
— Ну что там? — спросил Даниил.
— Этот татарин — внук муллы Камрая. И его послал сам Камрай.
— А ещё внуки у Камрая есть? — У Даниила мелькнула догадка, и он решил её проверить.
— У него их много, даже один русский есть. Вырос в роду Камрая с пелёнок. Увезли его в полон из Зарайска.
— Спасибо, Степан. Теперь всё ясно. Выходит, тот русский «внук» и пустил ложь. Надо бы найти его.
— Не надо. Он сам попадётся к нам в руки.
— А как ты заставил говорить «гонца»?
— Да просто, воевода. От твоего имени я сказал, что ты отпустишь его. Отпусти же. Его накажут за предательство свои же. А сейчас надо усилить дозоры вокруг селения. Тотчас!
— Я сей миг распоряжусь, — ответил Даниил. — И иду к пушкарям.
На Аслань опустился вечер. Но заря ещё не погасла, когда полк Адашева в полном молчании покинул селение, оставив за собой крепкий дозор, чтобы никто не умчал в Мешинский городок. Однако полк и версты не прошёл, как на прочный заслон нарвался гонец в Мешинский городок и был схвачен. Это был «внук» муллы Камрая, русский паренёк, выросший в его роду, воспитанный мусульманином, знающий родной язык, но ненавидящий Русь. Заслон простоял до полуночи. В Аслани было тихо, и никто больше не пытался покинуть её.
Полк приближался к Мешинскому городку. Шли тихо, шагом. Два десятка воинов во главе со Степаном уехали вперёд. Степан упросил Даниила позволить ему взобраться на стены там, где он не увидит дозорных.
— Ты не сомневайся, воевода, помехи никому от меня не будет, разве что ордынцам.
— Дозволяю, Степан, но только с северной стороны ищи удачу и тогда полку поможешь.
Полк приблизился к городку. Первая и вторая тысячи встали с юга. Третью тысячу Варлам повёл к восточным воротам. Против западных ворот были поставлены пушки и при них две сотни воинов. Они подтянули к самым стенам лестницы, чтобы в нужный момент вскинуть их наверх. Действия воинов облегчило то, что вокруг городка не было рва, к тому же никто из черемисов не нёс дозоров. Даниил удивлялся такой беспечности ордынцев. Может быть, черемисские князья и сам Мамич-Бердей считали, что в такой дали от Москвы они в полной безопасности, и спокойно накапливали силы, чтобы идти воевать Казань?
Однако Даниилу показалось, что он напрасно недооценивает врагов. Скорей всего в их поведении было нечто тайное, что заставляло Даниила быть самому осторожным во всём. Занимался ранний майский рассвет — лучшее время для внезапного нападения. И Адашев отдал тысяцким команду идти на приступ. Сразу же всё пришло в движение. Две первые сотни самых отважных и сильных воинов бросились вперёд. Им уже вскинули на сорока саженях лестницы, и ратники молча устремились вверх, на стены. На них не было ни одного вражеского воина. Драться за обладание стеной было не с кем. Но снизу в наступающих полетели сотни стрел, и многие русичи были ранены и убиты. Оставшиеся в живых бросились на настил, прижались к стене, укрылись щитами, стали растекаться вправо и влево. А штурмующие всё прибывали на стену. Даниил тоже с первой сотней поднялся вверх. Иван Пономарь был рядом с ним. Лёжа на настиле, Даниил сказал Пономарю:
— Ты видишь, как коварно они обманули нас. Надо пробиваться вниз.
— Что ж, будем биться внизу. Я поведу своих к площади. — Встав, Иван крикнул: — За мной, други!
Вместе с Иваном поднялся и Даниил, прикрываясь щитом, побежал к лестнице. Он понимал, что было бы глупо оставаться на стене, где нет врага. А за спиной всё прибывали и прибывали воины Пономаря и Никиты. И они следом за воеводами сразу же бежали к лестницам, ведущим в крепость, на площадь, где плотным строем стояли черемисы и расстреливали из луков русских, появляющихся на стене. Но вскоре их благодушие было нарушено. Иван Пономарь с полусотней воинов уже оказались на площади. Прикрываясь щитами, они побежали на черемисов. Сзади к ним приближались сотня за сотней новые силы, и вот уже русские и черемисы сошлись в сече. У воинов Адашева было больше простора, свободы действия. Черемисы же, сбившись в толпу, губили сами себя. Только передние участвовали в сече, остальные лишь махали саблями. К тому же из десяти воинов лишь один хорошо владел оружием. Ивану Пономарю, который бился рядом с Даниилом, не составляло труда пробивать брешь в стене черемисов. Он замет