ил в их толпе князя Мамич-Бердея и решил добраться до него.
Дела у третьей тысячи воинов Варлама складывались тоже удачно. Ему помог Степан. Он со своими воинами одолел стену, спустился с неё к восточным воротам, перебил стражу и распахнул ворота. Путь тысяче воинов Варлама был открыт, и они хлынули туда, где шла сеча. Пока они не встречали никакого сопротивления. Но это «пока» длилось недолго: черемисы поняли, что за спиной у них тоже возник враг, и повернулись к нему.
Той порой на стенах появились стрельцы с пищалями. Их было немного, всего пятьдесят. Воины прикрыли стрельцов щитами. Те подняли пищали и выстрелили в плотную толпу черемисов. Этот гром среди ясного неба поверг в ужас немало черемисов. Они никогда не слышали ничего подобного. Их поразило то, что сразу десятки сотоварищей были убиты, ранены. Это посеяло в них панику, и многие уже искали спасения в бегстве.
В западной части Мешинского городка сосредоточил свои силы князь Епанча. Ворота он укрепил срубами, насыпав в них землю. Пушки ему были не страшны. Своё пространство он успел обнести брёвнами и со стороны площади, откуда доносился гул сечи. Теперь его тысяча двести воинов ждали врага, надеясь, что его отобьют. Сражение в городке продолжалось, и ещё не было известно, чья возьмёт. Уже все две тысячи воинов Пономаря и Никиты бились на площади.
А Степан Лыков продолжал своё дело лазутчика. Он проведал, что в западной части городка засел с татарской ордой князь Епанча, и смекнул, что лучше всего уничтожить его из пушек. Он поспешил к пушкарям. Те, уже истомившиеся от безделья, покатили пушки к восточным воротам, миновали краем площадь, где шла сеча, и выкатили орудия к западным воротам. Степан привёл их точно к цели. Пушкари установили пушки мгновенно, вставили заряды, вкатили ядра, закурились фитили. И вот уже шесть орудий бабахнули в западный угол городка. И вновь в стволах заряды и ядра, вновь фитили коснулись пороха.
После четвёртого залпа близ пушкарей появился Варлам Котов, увидев Степана, спросил:
— Кого бьёте?
— А вон видишь городок в городке? Там татары собрались. Ждали своего часа из засады выскочить, да не дождались!
— Сейчас дождутся. — И Варлам сказал пушкарям: — Давайте ещё залп! И мы пойдём, сабельками потешим их.
Пушкари зарядили орудия, и прогремело ещё шесть выстрелов. Следом за выстрелами вломились в татарский городишко конники Варлама Котова.
В центре города сеча ещё продолжалась, но перевес сил был уже на стороне царской рати. Черемисы уже потеряли превосходство в численности воинов. Многие из них разбежались и попрятались кто где мог. Даниил и Иван бились рядом. С ними плечом к плечу сражались Никита Грошев и десятка два его бывалых бойцов. Все они стремились к одной цели — добраться до князя Мамич-Бердея. Убить его или схватить живым — у всех было общее желание. Все понимали, что, потеряв своего вождя, черемисы утихомирятся и покорно присягнут на верность Русскому государству и царю.
Даниил и Иван видели, что князь Мамич-Бердей всего в каких-то пятнадцати саженях от них. Но перед ним была ещё стена из воинов в двести — триста человек, и её надо было пробить. Мамич-Бердея защищали самые преданные ему воины. Ближе всего к нему бился Никита Грошев со своими витязями. Но вот высокий воин, стоявший рядом с князем Мамич-Бердеем, поднял лук, положил на него стрелу и, как меткий охотник, выстрелил словно в белку, попав Никите прямо в глаз. Тот рухнул замертво.
Пономарь видел, как упал Никита, яростно выругался и, расчищая тяжёлым мечом путь, ринулся к тому черемису, который убил тысяцкого. Натиск Ивана был настолько стремительным, что черемисы шарахались от него. И вот он уже в сажени от убившего Никиту. Тот ещё не верил, что враг так близко, и остолбенел, но наконец выхватил саблю. Однако было уже поздно: прыгнув, словно лось, Пономарь пронзил его мечом в грудь. В этот миг князь Мамич-Бердей взмахнул саблей. Но мгновением ранее занёс свою саблю Даниил и полоснул князя по шее. Хлынула кровь, и непобедимый «батька» черемисов князь Мамич-Бердей рухнул на землю.
На том и завершилось сопротивление черемисов. Они бросали оружие, садились на землю, закрывали лица руками и замирали. Убит их вождь, зашло светило. Зачем биться дальше? Такой была молитва в час смерти князя Мамич-Бердея, «обладавшего талантом и даром полководца», по мнению его современников.
А в западной части городка в эти минуты воины Варлама Котова и отряд Степана Лыкова добивали татарскую ватагу князя Епанчи из Засеки. Там не было пленных. Никто не хотел сдаваться, никто не думал брать черемисов в плен. Варлам кричал: «Чего хотите, то и получите!» — и рубка продолжалась. К тысяче Варлама пришли воины Пономаря и павшего Никиты. И только после того, как пал князь Епанча, около сотни татарских воинов сдались на милость победителей.
Над Мешинским городком вдруг стало тихо-тихо, и многие воины впервые за долгий день посмотрели на небо, увидели, какое оно чистое, ласковое, солнечное. «Господи, зачем так беспощадно драться, когда в мире такая благодать», — подумал Иван Пономарь и, сняв шлем, перекрестился.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯПО БЫСТРОЙ ВОДЕ
Сражение за Мешинский городок закончилось победой русского войска. И хотя городок был заброшен на край земли черемисов, он являлся столицей восставших черемисов, мордвы, татар, удмуртов. Даниил Адашев осознал это не сразу, а значительно, позже, когда уже прочно встал в нём гарнизоном. Полку Даниила понадобилось не меньше недели, чтобы привести городок в порядок, захоронить трупы. Слава богу, что татар, мордву, черемисов убирали их пленные сородичи. Полк Адашева понёс очень малые потери. Погибло всего сто пятьдесят три воина, а ведь справились с четырьмя с лишним тысячами воинов князя Мамич-Бердея и князя Епанчи! Только в плен было взято около тысячи человек. И, когда очистили городок от последствий сечи, Даниил с обеспокоенностью подумал: что с ними делать? Содержать их он не мог, разве что уморив голодом. А тут и другие невзгоды прихлынули. Очевидно, в земле черемисов никто не ведал, что мятежная столица уже отжила своё, поэтому в Мешинский городок всё ещё шли отряды и ватажки тех, кого посылали на убой черемисско-удмуртская родовая знать и татарские феодалы. В течение двух недель после разгрома орды Мамич-Бердея в городок пришло более ста человек из разных мест Черемисской земли. Их принимали на дорогах дозоры. В дозорах вместе с русскими людьми имелись и разноязычные, которые присягнули на верность Руси и уже не были пленниками. Это принесло Адашеву большую пользу. Ватажки и отряды без помех проводили в городок, здесь их встречали воевода и тысяцкие и толковали им о том, в каком положении они очутились.
— Вы теперь не в столице восставших, а в русском городке. И мы с вами воевать не хотим, даём вам волю идти домой и трудиться на земле, — говорил Даниил.
Большинство черемисов, оказавшись как бы пленниками, впадали в панику, но потом, когда до них доходило, что им ничем не угрожают, мирились со своей долей. У них отбирали только оружие и давали возможность уйти. Лишь совсем малая доля не хотела присягать на верность русскому царю, даже пыталась убежать. Таких Даниил брал под стражу и содержал как пленных. Но их недолго удерживали под стражей и, вразумив, отпускали.
Даниил думал о завтрашнем дне. Его полку предстояло не только привести к правде и клятве окружающие городок селения, но и пройтись по берегам Вятки и Камы. Для этого нужны были крепкие струги, и немало, по крайней мере на тысячу человек. И надо было делать эти струги сейчас, поэтому Даниил распорядился выводить каждый день пленных на заготовку леса. А когда заготовили нужное количество, то выкатили его на берег реки Уржумки, притока Вятки, и начали сооружать струги. Думал Даниил и о том, что со временем он должен покинуть Мешинский городок. И что же, бросить его? Ан нет, считал Даниил, пока воеводой в Казани его отец, он найдёт там служилых людей, может быть, казаков, чтобы они встали в Мешинском городке сторожевой заставой. Для этого надо было отправить в Казань гонцов. Выбор пал на Степана и его лазутчиков. Не затягивая время, Даниил позвал Степана на вечернюю трапезу. Располагался Даниил в покоях, которые занимал князь Мамич-Бердей. Степан пришёл весёлый, улыбчивый.
— Будь здоров, воевода. А я только что с Уржумки. Рыбу ловили, там её пропасть.
— Это хорошо. Всё подспорье ратникам. Садись к столу, земляк, покумовничаем.
— Господи, за милую душу. Давно уж не сидели так вольно, почитай, с Москвы. — Степан сел к столу, сам налил в баклаги хмельного, пододвинул одну Даниилу. — Прости, что так вольничаю, да уж давай пригубим, закусим, чем Бог послал.
— Дело у меня к тебе важное, Стёпа.
— Знаю, батюшка-воевода, что у тебя ко мне всегда важные дела. Да не обмишулюсь и справлюсь.
— В Казань тебе надо идти, да не мешкая. Не заметишь, как лето пролетит, а у нас дел невпроворот.
— С чем в Казань-то ехать? Грамота будет, иль как?
— Отпишу я батюшке, само собой. Да ты и на словах ему о многом должен сказать. А самое важное из того — два случая. Первое. Проси, и настойчиво, чтобы набрал пятьсот казаков на поселение в Мешинском городке. Скажешь, что земли здесь богатые для хлебопашцев, что в реках много рыбы, а в лесах дичи и зверя. Хвали край, как умеешь, и не промахнёшься. Как пить дать казакам по душе придётся.
— Это верно. Я застолбил, что первое сказать. А второе?
— Второе — о пленных. Их у нас, считай, полторы тысячи. Скажи, что я так мыслю: под клятву русскому государю отпускать их по домам. Всё на полторы тысячи недругов меньше.
— Ой благое дело мыслишь, воевода. Слухи о твоей милости пойдут гулять по всей Черемисской земле…
— Подожди с похвалой. Тут вот ещё над чем нужно подумать. Правда, сие, скажут, не моего ума дело, и всё же говорю, что ясак в Черемисской земле пока не надо брать. Земля в разорении, какой год в бунтах. Пусть годок-другой люди вздохнут свободно.