Столы уже были накрыты. Степан пришёл, подарки казанские принёс. Пока сумы развязывал, Даниил спросил мать:
— Матушка, не слышала, как там Саломея? Вдовствует?
— Вдовствует. Куда денешься. Ноне на десять вдов один мужик. А к чему спрашиваешь?
— Так вот днями с Иваном пойдём к ней, сватать за Степана. Чем не жених?!
— То верно. Да норов у них разный, сойдутся ли?
— Как пить дать сойдутся. Степан покладистый и добрый. Только ты пока никому ни слова.
— Умолчу, сынок, умолчу. Вот уж и к столу пора. А в баню-то уж завтра придётся: в воскресенье грех идти.
В Разрядный приказ Даниил пришёл только во вторник, да и то после того, как за ним пришёл подьячий Фадей. Знал Даниил, что не за благим делом зовут, потому и отправился к князю Воротынскому без особой охоты. Хотя, если бы он не был главой приказа, Даниил счёл бы за благо встретиться с Михаилом Ивановичем: как-никак одним стрелам кланялись в ратные дни. Но встреча получилась тёплой. Князь по-отечески обнял Даниила.
— Хорош воевода, хорош. Ничего не скажешь, много славных дел в Казанском крае совершил.
— Так ведь служба, батюшка-князь.
Даниил присмотрелся к лицу князя, увидел, что раны, полученные им под Казанью, уже зарубцевались.
— То-то и оно, что служба. Однако даётся она тебе, ты истинный воевода. И хвала тебе за то от Руси-матушки.
В покое, где сидел многие годы Дмитрий Романов-Юрьев, ничего не изменилось, лишь прибавился небольшой стол и четыре стула близ него. Стол был накрыт для трапезы. По поводу поста блюда на нём были только рыбные: севрюга, стерлядь, бок белужий, икра красная и паюсная. Посреди стола высилась серебряная братина с медовухой. Даниил догадался, что к чему, и, прежде чем сесть в застолье, отдал князю пакет с отцовой отпиской.
— Шлёт тебе, батюшка-князь, воевода Фёдор Адашев отчёт о делах казанских.
— Это хорошо. Ждал я его. — Князь взял пакет и положил на письменный стол. — Однако идём-ка к медовухе для начала. Нам есть за что выпить.
Даниил не отказался. Ему было приятно хоть на время забыть о службе и побыть просто гостем. Как только выпили медовухи, так Даниил рассказал князю о том, как казанцы угощали его кумысной водкой.
— Мы под Мамадаш с востока приплыли. Казанцы и подумали, что это удмурты пришли их воевать. Закрылись за частоколом, ждут. Рать я не стал поднимать и пошёл с клятвенной грамотой в руке. Стреляли в меня, но промахнулись. А как впустили в городок да узнали, что я русский, в гости повели: у них праздник был. Поднесли мне кувшин, пей, говорят, кунаком будешь. Вот я и пил, пока не очумел. За песни взялся.
— Эко тебя угораздило! — засмеялся князь.
— А как спел я им песню, так и подписали клятву, проводили до стругов, восемь бурдюков водки подарили.
— То-то по-над Камой песни загудели, — продолжал смеяться князь. И как-то сразу о деле спросил: — Чем зиму-то заниматься думаешь?
— Батюшку ждать буду. Худо у него со здоровьем, княже, так ты уж порадей за него, подыщи ему замену.
— Знаю о том, Данилша. И порадели уже. Царь-батюшка шлёт туда воеводой князя Семёна Микулинского. Завтра он и уходит.
— Спасибо за добрую весть, князь-батюшка. А сам-то я до приезда батюшки хочу в вотчине побывать.
— Ну, побывай. Прямо днями и уезжай. Да не задерживайся. Виды на тебя есть, для того и звал. Пора тебе воеводскую науку до конца познать.
— И над кем мне быть воеводой, куда идти?
— Думаю, пораскинул бы умом и сам догадался бы. Да уж скажу. Во Мценск хочет послать тебя царь-батюшка. Сказал же так: «Место там горячее, да Данила Адашев не обожжёт рук».
Даниил задумался. Мценск — это огненная сковорода. Но ведь кому-то там надо быть воеводой, и, уж коль выбор пал на него, не кричать же: «Ратуйте!» Но размышлять долго было как-то неуместно, и Даниил сказал:
— Ничего, усижу и на горячей сковороде.
— Так ты уж помни, что в первых числах марта тебе туда и отбывать. И ратников с собой прихвати из Борисоглебска, как положено по расписанию.
— Куда денешься. Да я из Казани прихватил своих сотню.
— Умно поступил. — Князь налил в кубки медовухи, подал Даниилу. — Рад за тебя, воевода. Дай Бог, чтобы Русь богатела такими, как ты.
— Спасибо на добром слове, князь-батюшка.
— Вот и поговорили обо всём. И ты волен до марта. — Князь встал.
Встал и Даниил. Оставалось только откланяться и покинуть покой. Он так и поступил. Из Кремля Даниил вышел через Троицкие ворота и направился на Никитскую улицу навестить Ивана. В пути купил гостинцев своему тёзке. Был Даниил хмелен, и мир казался ему прекрасным. Его не волновало, что всего через каких-то четыре месяца ему нужно опять ехать в пекло, потому как, надо думать, Крымская орда будущим летом обязательно прихлынет на Русь. Поди, уже оправилась от поражения под Тулой два года назад.
В доме Пономаря, как всегда, когда приходил Даниил, пахло пирогами. Встречали Даниила все четверо: Серафима, Даша, Данилка и Иван, — все умиротворённые возвращением «кормильца». Даниил вручил медовые пряники тёзке, по головке погладил. Его пригласили к столу. Отбояриваться не стал, хотя и сказал:
— Да я только что из застолья. Медовухой и стерлядью потчевали.
— Кто же, ежели не тайна? Стерлядь ноне в цене, — молвил Иван.
— А сам князь Михаил Воротынский. Мы с ним толковали о Казани.
— Молчу, молчу, батюшка-воевода. В приказе был?
— Угадал. Меня к тебе два повода привели.
— Мог бы и без повода. — Иван снял с Даниила кафтан.
— И то верно.
— Да уж выкладывай.
— На той неделе во вторник я уезжаю.
— Далеко ли?
— В Борисоглебское. Давай со мной всей семьёй.
— Подожди, Данилушка, так уж сразу. Зачем ты уезжаешь?
— Отдыхать, Ваня, отдыхать! Два года мы с тобой по острию ходили, можно и отдохнуть.
— Даша, матушка, вы слышали? Он нас зовёт на Волгу, в Борисоглебское!
— Вот и поезжайте, — ответила Серафима. — А я домовничать буду, в храмы похожу.
— Даша, не отказывайся. Там такая прелесть зимой! Данилка на санках с горок кататься будет, — манил Дашу Даниил.
— А твои поедут?
— Все, кроме матушки.
— Что ж, ежели Ваня возьмёт нас, мы готовы ехать.
— Ты слышал, Ванюша? Или забыл, что пушкари тебя на рыбалку звали? Стерлядь будем ловить.
— Разве от вас отделаешься? А я-то думал выспаться за два года, — засмеялся Иван. — Говори же о втором поводе.
— Это уж мы с Дашей обговорим. Вот какое дело, Дашуня. Ехали мы из Казани домой и договорились с Иваном оженить нашего сотского Степана. И на ком бы, ты думала?
— Не знаю, батюшка-воевода.
— Да на нашей свахе, на тётке Саломее. Ей уже тридцать с хвостиком, и она с сорок седьмого года вдовствует.
— А Степан-то как? — спросила Даша.
— Да за милую душу согласится, — ответил Иван. — Славная Саломея…
— Уж тебе не знать ли её, — засмеялась Даша. — Он чуть что, так и говорит мне: вот если бы не Саломея…
— Что ж, и я могу то же сказать, — отозвался Даниил. Гость и хозяева за столом не засиделись. Вскоре же Даша, Иван и Даниил оправились на Арбат к свахе Саломее. В пути Иван поучал Даниила, как вести себя с ней.
— Ты, воевода-батюшка, не умаляй достоинств Степана, повторяй, что сотский голова и военной справе прилежный.
— Мы со свахой найдём, что сказать, — смеялся Даниил и весело посматривал на Дашу. — Так ли я говорю, свашенька?
— Истинно так, — отвечала Даша с милой улыбкой. Она была довольна своим замужеством и всем женщинам готова была пожелать того же.
Сватам повезло. Вдовица Саломея была дома. Увидев её в домашнем сарафане, без головного платка, румянолицую и большеглазую, Даниил подумал, что ежели она согласится выйти за Степана, то быть славной паре. Он подумал и о её нраве. Никогда он не видел её сварливой, злой. Будто она знала секрет: ежели хочешь добиться успеха в жизни, побеждай добром.
— Здравствуй, Саломеюшка. Видишь, кто к тебе пришёл? Все твои детки, — с таким присловьем появился в покоях свахи Даниил.
— Как не видеть? — запела Саломея приятным голосом. — Да вы ко мне во снах каждую ноченьку приходите. Раздевайтесь, дорогие гости, говорите, какая нужда вас привела. А я готова вам помочь.
— Даша, тебе и слово, — подсказал Даниил.
Молодая женщина смутилась, но тут же улыбнулась, начала бойко:
— Есть у нас купец, молодуха Саломея, удалой молодец, во всех делах сноровистый, весёлый и покладистый, работящий и не гулящий, царю-батюшке верный слуга, семеюшке кормилец. И нужен тому купцу красный товар. А вот мы его нашли да и спрашиваем: готова ли ты, Саломея, посмотреть красна молодца, сокола ясного?
Погрустнела Саломея от яркой речи молодой свахи, румянец с лица сошёл, голова поникла. Руки в кулачки стиснула и тихо ответила:
— Матвеюшку я забыть не могу. Стоит он у меня, сердешный, перед глазами. Был он ласковый такой, слова сорного не бросит. Да вот нашлась на его головушку басурманская сабля. Потому и не знаю, что сказать, милые сваты.
— Да ты поделись местечком в своей душе. И Матвеюшку оставь, и Стёпушку пусти. — Даниил улыбнулся, подошёл к Саломее, обнял за плечи. — Не так ли ты мне говорила семь годков назад, умная головушка?
— Вот и скажи: уживутся и вдвоём, — засмеялся Иван. — Да в твоей доброй душе всем места хватит.
В свои тридцать пять лет Саломея была похожа на молодицу лет двадцати пяти, жаждала мужской ласки и готова была хоть пень обнимать. Но стыд и житейская порядочность удерживали её от беготни за мужиками. А тут…
— Как его увидеть, того купца? Может, личиком-то он с образиной лесной сходен.
— Ох и привередлива ты, Саломея! Да ведь сказала же Даша: красный молодец.
— Сватушки-батюшки, видеть его хочу. А так и разговору не быть, — довольно твердо проговорила Саломея.
Сваты переглянулись, головами покачали. Но Даниил нашёл выход.
— А ты приходи завтра в полдень в Китай-город на торг. Там у ярославских рядов и увидишь меня. Он же рядом стоять будет. Он не только сотский в царском войске, но ещё и торговый человек. Подойдёшь ко мне, как купишь товар, так и пойму, что он тебе по душе и люб.