Ушел в землю снег и вскоре обернулся первой травой и ранними цветами. Весна все ярче окружала город Дерпт с его мрачными башнями и крепостными стенами – в том числе двумя главными дорогами, одна из которых вела на восток, в Москву, где над всяким, кто не хотел быть рабом, сгущались черные тучи, грозя смертью, а другая – на запад… Объезжая окрестности города со своим ординарцем или в одиночестве, князь Андрей Курбский все чаще поглядывал в сторону Вильно. Сердцем чувствовал, что последние дни отпущены ему на то, чтобы решиться на самый важный и самый тяжелый поступок в своей жизни…
В один из вечеров, когда он писал письмо своей жене, его ординарец Василий Шибанов засуетился у высокого и узкого окна с раскрытыми настежь створками.
– Что там? – спросил князь.
– Войско русское, – отозвался ординарец.
Василий Шибанов был одним из самых доверенных Курбскому людей, которые еще остались при нем и которого он любил по-отечески.
– Да откуда ж оно взялось-то, войско это, коли и весточки не было о том? – отрываясь от письма, вновь спросил Курбский.
– О Господи, – прошептал неожиданно ординарец. – Боже праведный!..
– Да кто же там? – окликнул князь нетерпеливо.
– Первый палач государев со своими прикормышами пожаловал – с целой ратью!
– Малюта?! – Курбский даже привстал с кресла. – Скуратов? Он?!
– Он, – кивнул ординарец. – Он, душегубец и злодей…
В три шага князь Андрей, опрокинув кресло, оказался у окна: в замковый двор въезжала конница, предводителем которой и впрямь был Малюта Скуратов. Хоть и находился тот далеко, трудно было не узнать его – низкорослый, широкоплечий, квадратный. Рыжий. Первый палач государев, едва въехав, сразу высоко задрал голову. По-хозяйски оглядывал Малюта окна Дерптского замка, словно в одном из окон непременно хотел увидеть лицо того человека, по душу которого он сюда явился.
Андрей Курбский отступил от окна – он все понял сразу. Весть оказалась внезапной и страшной, как удар наемного убийцы, вынырнувшего из-за угла дома.
– Что же, ваша светлость, теперь будет? – осторожно спросил ординарец. – Не к добру такой гость, ясно ведь…
– За мной он приехал, будь уверен, – поник князь Андрей. – Не знаю, успею ли дописать письмо, додумать все, что хотел супруге сказать… Ты вот что, Василий, если они сейчас заявятся, найди способ письмо-то мое отправить, обязательно найди…
У ординарца были несчастные глаза, он обреченно усмехнулся:
– Неужто думаете, что ежели они вас во враги запишут, то меня свободным оставят? Нет, ваша светлость, если уж по вашу душу Скуратов пожаловал, так погибать нам вместе…
Бледный, Андрей Курбский кивнул:
– Ладно, ступай тогда, найди Григория Засекина, если он в крепости, и позови его. Скажи, нужен он мне…
Андрей Курбский, стоило ординарцу выйти, закрыл лицо руками.
– О Господи, – прошептал он, – опоздал, опоздал!
«И жену с сыном из своих поместий не вызволил, думал, там им спокойнее будет, – шагая по кабинету, терзался он, – и сам лисой в норе оказался, вокруг которой уже псы охотничьи так и рыщут!»
Курбский подошел к другому окну, выходившему на юго-западную сторону обширного города Дерпта, как раз на Вильно. А ведь сколько раз на тех или иных переговорах, зная, что творится в Москве, как льется там кровь избранных и невинных, намекали ему послы Сигизмунда, что примет его король – как родного примет! Да все мимо ушей пропускал он эти слова, и думать не хотел о побеге. А теперь вот жизнь сама заставила…
Прошел час, но к нему никто не приходил. Дописывать письмо у него не было сил – да кому в руки, еще неизвестно, оно могло попасть! Князь сжег его в камине. За окном стало смеркаться. Андрей Курбский опасался выходить из своих апартаментов. Он то садился в высокое кресло, то вставал и шагал по кабинету. Затем бросился в покои, вытащил из-под кровати сундучок, сорвал с шеи ключ и открыл его. Золото, серебро, каменья. Нашел прочную кожаную суму. Из монет выбрал только золотые, переложил их туда, следом отправил и драгоценные камни. Покачал суму на руке – тяжелой та оказалась. Трофеи ливонские да казанские… Поклажа беглеца.
Шагнул затем к одному из больших сундуков, откинул крышку, принялся рыться в нем. На самом дне отыскал то, что ему было нужно: чем обзавелся в Дерпте, едва прибыл сюда.
С тяжелой ношей в руке и плотным кольцом веревочной лестницы в другой его и обнаружили воевода Григорий Засекин и ординарец Василий. Григорий лишь мельком взглянул на суму, которую держал пресветлый князь, а на веревку и внимания не обратил.
– Скуратов-Бельский в Дерпт пожаловал, чтобы завтра город осмотреть, – быстро сказал молодой воевода. – Все по царскому указу. Сегодня пировать будет со своими, им свинью зарезали, вино и хлеб несут, а вот завтра…
– Что завтра? – перебил Курбский. – В оборот меня возьмет? Найдет оплошность малую и врагом царя объявит?
Только тут Григорий обратил внимание на веревочную лестницу. Нахмурился, затем глаза его широко распахнулись:
– Да неужто решились?!
– Именно так, Григорий, именно так. От тебя одно требуется. Сегодня ведь твои в карауле со стрельцами на пару, верно?
– Мои, – кивнул тот.
– Тогда слушай внимательно…
Недаром, приехавши служить в Дерпт, князь Андрей выбрал для своих апартаментов не самую обжитую часть замка, где сейчас пировал Малюта, а главную крепостную башню, частью окон выходившую на запад. Тогда его еще спросили, почему, мол, не хочет взять более удобные комнаты, ранее принадлежавшие магистру, а он дальновидно ответил: «Потому не хочу, что басурманский дух слишком силен. Вот выветрится, тогда и перееду». Новая свита рассмеялась – ему поверили. И вот теперь, распахнув створки высокого и узкого оконца, он смотрел на ночную ливонскую землю – весеннюю землю, и задыхался от пронзительной свежести! Это окно было угловым – сторожевым, самым крайним. Курбский знал, что там, внизу, вьется дорога, идущая от западных ворот замка и уводящая прямиком к лесам.
– Василий, крепи лестницу! – обернувшись, негромко проговорил он в черную пустоту холодной комнаты.
Свет они разжигать боялись, даже свечу не запалили, и камин потушили в придачу. Ординарец закрепил лестницу в двух местах – там, где из стены торчали железные крючья с гнездами для факелов. Андрей Курбский проверил крепеж, бросил: «Сам! Сам!», взял лестницу из рук ординарца и, перегнувшись через камень, стал медленно опускать ее вниз. Та потекла бесшумно, отрываясь и вновь прилипая к стене.
– А короткой не будет, пресветлый князь? – спросил Василий.
– Не должна, – мрачно буркнул он.
Расчет оказался правильным: конец лестницы лег прямо к подножью замка, хотя они и с трудом видели это.
– Лезь, – пропустил ординарца вперед Курбский.
Василий, при мече и кинжале, быстро оказался в проеме окна и начал спускаться вниз. Минут через пять князь Андрей услышал негромкий хлопок в ладоши. «Господи, – думал он, – жену и ребенка кровожадному змею оставляю, ибо с собою взять не могу! Погубит ведь их, погубит!»
Мог он еще остаться, пока был здесь. Мог дождаться утра и ареста, скорой расправы тут, в Дерпте, или плахи в Москве. Но жизни бы он им не спас: Иоанн всех губил семьями, чтобы уделы и поместья полностью присвоить. Или так он утешал себя и судьбу заговаривал?
Внизу еще раз хлопнули в ладоши.
– Прости меня, Господи, прости! – шепотом проговорил Андрей Курбский и трижды поспешно перекрестился.
Перекинув тяжелую кожаную суму через плечо, князь забрался в проем окна и тоже стал осторожно спускаться вниз…
…Они бежали к опушке соснового леса у западной дороги. В темноте, уже совсем близко, тихонько заржала лошадь. Вытащив мечи, теперь они крались, всматриваясь в тяжелый сумрак.
– Уж не зарезать ли меня хотите? – спросили у них из темноты.
– Григорий, ты?
– Я, пресветлый князь!
Заправив мечи в ножны, они зашагали скорее и тотчас наткнулись на двух всадников – Григория Засекина и его ординарца Пантелея. Рядом стояли еще четыре оседланных лошади.
– Где достал их? – спросил Курбский.
– За ваше золото купил, – ответил Григорий. – Тут цыгане неподалеку – что хочешь, можно у них взять за звонкую монету, хоть невесту из табора, а уж лошадей-то – и подавно! К одной из них и провизию вам привязали – пригодится. – Он оглянулся на дорогу: – Как поедете?
Оба – Андрей Курбский и его ординарец – вскарабкались на лошадей.
– В сторону Вильно поедем, на Литву, – прямо ответил Курбский. – Есть у меня по дороге знакомцы из литовцев, только бы до Вольмара добраться, а там как по маслу пойдет, еще и охрану получу.
– Тогда не теряйте времени, уходите, – посоветовал Григорий. – До утра можете ехать безопасно, а там вас Малюта хватится как пить дать.
Василий хлопнул своего жеребца по шее:
– Добрый конь – знают цыгане толк в лошадях! Так что, пресветлый князь, едем?
Курбский взглянул на Григория:
– У тебя родни на Руси много?
– Отец умер, брат есть, а что?
– Бежим со мной. Господь милостив – нас простит, а родню нашу убережет. Малюта и за тебя взяться может, сейчас у каждого над головой топор завис. Бежим?!
Пантелей вытаращился на хозяина: и его судьба сейчас решалась.
– Нет, – покачал головой Григорий, – я останусь, пресветлый князь. Малюта за вами пришел – не за мной. А Господь и впрямь милостив: коли заслужил я – поможет. Вы же уходите, не тяните долее.
Андрей Курбский понимающе кивнул:
– Тогда еще раз скажу: просись служить на окраины – подальше от Москвы. В дни, когда правят тираны, лучше быть подальше от столицы! А на границах всегда нужны воины, и головы им понапрасну не секут. – Усмехнулся: – По крайней мере, не так часто. Так лучше уж от басурманского меча во славу земли родной погибнуть, чем абы так, на потеху черни, раздавленным быть. И еще: я твоей услуги никогда не забуду! Ты помни об этом и я помнить буду. А теперь – прощай. Прощай, князь!
И вместе со своим ординарцем и сменными конями Курбский стал уходить в темноту. Ночная дорога и черный лес стремительно укрывали их. Провождая взглядом Андрея Курбского, своего прежнего полководца и наставника, а ныне – преследуемого беглеца, Григорий не сомневался, что видит пресветлого князя последний раз в жизни.