Чтобы окончательно отрезать Шуйскому путь к престолу, было только два выхода: либо лишить его жизни, либо заставить «добровольно» постричься в монахи. Ляпунов и другие заговорщики остановились на более гуманном решении, не желая более кровопролития. Подговорив иеромонахов Чудова монастыря, Захарий заявился в подворье Шуйского с командой, состоящей из Ивана Салтыкова, Петра Зайкина, князей Туренина, Тюфякина и Мерина-Волконского. Молодую жену Марью Петровну увезли для пострижения в Вознесенский монастырь, а самому Шуйскому предложили постричься добровольно. Он вновь начал плакать и стенать:
— Люди московские! Что я вам такое сделал? Какую обиду учинил? Разве за то, что воздал месть тем, которые содеяли возмущения на святую нашу православную веру и тщились разорить дом Божий? Разве за то, что мы не покорились Гришке-расстриге и его богомерзким советникам?
Но разжалобить ему никого не удалось. Ляпунов снова повторил, что он должен постричься.
Шуйский наотрез отказался. Тогда Ляпунов крепко схватил его сзади за руки, чтобы он не отмахивался, и кивнул иеромонахам, чтоб те начинали процедуру пострижения. Когда по ходу обряда был задан ритуальный вопрос, желает ли он постричься, Шуйский громко возопил «нет», стоявший рядом с ним Василий Тюфякин ответил за посвящаемого: «Желает, желает». Это потом дало повод Гермогену для ехидничанья. Не признав правомерность пострижения Василия Ивановича, патриарх заметил, что иноческий сан принял Тюфякин, поскольку он дал согласие на пострижение. На Шуйского насильно напялили монашескую рясу и отвезли в Чудов монастырь, где и заперли в келье.
Вся Русь затаилась: кто же теперь будет зван на царство? В числе претендентов в первую очередь назывался Василий Голицын. К нему, в частности, был благосклонен патриарх. Но были у него и могущественные противники из числа наиболее знатных москвичей. Самый родовитый из них, Фёдор Мстиславский, сам не претендуя на корону, одновременно не желал усиления ни одного из родов Рюриковичей. Была партия, требовавшая избрания царём Михаила Романова, малолетнего сына митрополита Филарета. Московская чернь вдруг снова заволновалась, требуя возвращения царства законному государю Димитрию Ивановичу, стоявшему в Коломне. Это ещё пуще напугало «лучших людей» Москвы. Боярская дума направила грамоты, приглашая по одному представителю от каждого города явиться в Москву для избрания государя. Однако пока грамоты шли, вопрос об избраннике решился...
...Ещё когда Жолкевский стоял подле Царева-Займшца, выжидая, как будут развиваться события, Михайла Салтыков и Григорий Валуев, находившиеся в его ставке, снеслись с московскими боярами. Они сообщили, что целовали крест на царство королевичу Владиславу, и советовали москвичам сделать то же самое. Бояре встали перед выбором — либо Владислав, либо Димитрий. Правда, раздавались ещё голоса в пользу наследника шведского престола, но он был далеко, а две вражеские армии, угрожающие Москве, — совсем рядом. Войска Жолкевского 23 июля подошли к Москве с запада и расположились на Сетуни. Русские сначала решили, что это один из польских отрядов самозванца, но оказалось, что это «другие» поляки. Навстречу стрельцам выехали Иван Салтыков и Григорий Валуев. Дело окончилось, по русскому обычаю, слезами и лобызанием.
В это же время на юге Москвы повалил густой горький дым. Это сапежинцы подожгли кирпичный завод. Мстиславский повернул свою рать к югу, одновременно послав к Жолкевскому своего представителя выведать: кем является Сапега для Москвы — врагом или другом? Мстиславский просил Жолкевского унять Сапегу или хотя бы сделать так, чтобы тот не мешал русским воевать с самозванцем.
Жолкевский немедленно направил к Сапеге своего гонца с просьбой приостановить военные действия и разрешил русскому воинству из своего отряда под командованием Ивана Салтыкова отправиться под начало Мстиславского для защиты Москвы от самозванца. Одновременно он предложил больше не обмениваться письмами, а сойтись для переговоров. Они состоялись 17 августа, когда на Девичьем поле с гетманом съехались трое главнейших бояр — Фёдор Иванович Мстиславский, Василий Васильевич Голицын, Данило Иванович Мезецкий и двое думных дьяков — Василий Телепнёв и Томило Луговской. Именно эти люди приняли на себя ответственность решать судьбу отечества, объявив себя уполномоченными от всей земли, хотя выборные от всей земли только съезжались. Они подписали договор, присягнув королевичу Владиславу, и отправились на благословение к патриарху. С ними были также и бывшие тушинцы — Михайло Салтыков с сыном Иваном, князья Василий Масальский и Фёдор Мещёрский, Михайло Молчанов, Григорий Кологривов, Василий Юрьев.
Патриарх выслушал их и, нахмурившись, сказал:
— Если в намерении вашем нет лукавства и вы не помышляете нарушить православную веру и привести в разорение Московское государство, то пребудет на вас благословение всех четырёх православных патриархов и нашего смирения, а иначе — пусть ляжет на вас клятва[97] от всех четырёх православных патриархов и от нашего смирения, и вы будете лишены милости Бога и Пресвятая Богородицы и примите месть от Бога наравне с еретиками и богоотступниками.
Михайло Салтыков начал плакать и уверять, что в нём нет лукавства, что он жизнь готов положить за православную веру. Патриарх наконец благословил всех, кроме Михайлы Молчанова, убийцы Фёдора, сына Бориса Годунова, игравшего недолго роль второго Димитрия. Патриарх всенародно крикнул на него в церкви:
— Окаянный еретик! Ты недостоин войти в церковь Божию! Прочь отсюда.
После подписания договора началась присяга. Она проходила на Девичьем поле, где были раскинуты роскошные шатры. Перед убранным налоем вначале присягнули гетман и польские военачальники за короля, королевича, за всю Речь Посполитую и за всё её войско. Потом двое архиереев приводили к присяге русских бояр, за ними служилых людей, а затем и всех прочих. Присяга продолжалась несколько дней. Одновременно по городам были разосланы дворяне и дети боярские для приведения их и окружающих их земель к присяге. В окружной грамоте, подписанной Мстиславским, объяснялось, что после низведения Шуйского был вызов выборных людей под Москву, но до сих пор никто из них не явился, а между тем гетман Жолкевский стоял под Москвою и при нём русские люди с Салтыковым, — поэтому все духовные и мирские люди всего Московского государства принуждены просить на царство Владислава, королевича Польского, но с тем, чтобы он принял греческую веру.
Везде присягал обманутый таким образом народ. Ведь, как обнаружилось уже через месяц, поляки не выполнили ни одного пункта договора. Присягнули среди прочих и все города рязанские. Приняли присягу и целовали крест королевичу Владиславу и Прокопий Ляпунов, и Дмитрий Пожарский.
«Договор Жолкевского с боярами о возведении королевича на русский престол от 17 августа 1610 года.
1) Патриарху, духовенству, синклиту и всем сословиям Московского государства просить короля Сигизмунда, да пожалует им сына своего во цари.
2) Королевичу венчаться от патриарха по древнему обряду.
3) Владиславу-царю чтить святые храмы, иконы, мощи и всё духовенство; церковных имений не отнимать, в духовные дела не вмешиваться.
4) В России не быть ни латинским, ни других вероисповеданий костёлам; жидам не выезжать в Московское государство.
5) Не переменять древних обычаев; чиновникам и боярам быть одним русским.
6) Поместья и отчины неприкосновенны.
7) Основанием гражданского правосудия быть судебному, коего исправление и дополнение зависит от государя, думы боярской и земской.
8) Государственных преступников казнить единственно по осуждению царя с боярами и людьми думными; без торжественного суда боярского никто не лишается ни жизни, ни свободы, ни чести.
9) Кто умрёт бездетен, имение его отдавать ближним или кому он прикажет.
10) Доходы государственные остаются прежние; а новых налогов не вводить без согласия бояр.
11) Земледельцам не переходить ни в Литву, ни в Россию от господина к господину.
12) Польше и Литве утвердить с Россиею вечный мир.
13) Жителей из одного государства в другое не переводить.
14) Торговле между обоими государствами быть свободной.
15) Королю немедленно вывести войско из всех городов русских.
16) Всех пленных освободить без выкупа.
17) Гетману отвести Сапегу и других ляхов от Лжедимитрия и вместе с боярами взять силой для истребления злодея.
18) Между тем гетману стоять с войском у Девичьего монастыря и никого из своих не пускать в Москву, без дозволения бояр и письменного вида.
19) Марине Мнишек ехать в Польшу и не именоваться государынею московскою.
20) Отправиться великим послам российским к государю Сигизмунду и бить челом, да крестится Владислав в веру греческую».
Гетман сдержал своё слово лишь в одном пункте договора: ему действительно удалось «отвести» Сапегу от Лжедимитрия, да и то было сделано с помощью русской государственной казны, которой он вскоре начал распоряжаться как своей собственной. «Царику» же гетман в порядке компенсации предложил через Сапегу от имени короля владение Самбором либо Гродно по выбору. Тот понял, что «рыцарство» его предало, и в порыве досады заявил:
— Да лучше я буду служить у мужика и кусок хлеба добывать трудом, чем смотреть из рук его величества!
А Марина повторила то, что уже сказала однажды:
— Пусть король Сигизмунд отдаст царю Краков, а царь его милости уступит Варшаву.
Оставив «сапежников», Лжедимитрий в сопровождении «верного» Заруцкого запёрся в Угрешском монастыре. Жолкевский решил схватить «вора» и просил у бояр разрешения провести с этой целью своё войско через Москву. Предупреждённый кем-то из москвичей, вор успел уйти в Серпухов, а затем в Калугу. Тем не менее мирный поход польского войска через Москву и обратно в Сетунь сослужил добрую службу Жолкевскому, повысив к нему доверие москвичей. Ещё более возросла его популярность среди «лучших людей» после роскошного пира, который устроил гетман в честь изгнания самозванца 29 августа. Гетман одарил всех русских, присутствовавших на празднестве: кто получил коня, кто — саблю, кто — чашу.