— Ты бы, князь Афанасий, помог мне Марию убедить, — повернул Димитрий разговор в прежнее русло.
— В чём же её надо убеждать? — спросил Лыков.
— Так ведь теперь без родителей она попадёт под волю татя Шеина. Сломит он её, заставит выйти за него замуж. Ловок он, хитёр.
— Не знаю, как и исполнить твою просьбу. Давай подождём приезда Марии Михайловны.
Князь Димитрий пожал плечами. Да, Мария Измайлова была ему желанна, но только и всего. И добивался он её лишь для того, чтобы растоптать чистое чувство соперника. К тому же он хотел увидеть Михаила в Суздале и на этом подворье, на пепелище, перед Марией, повергнуть его на колени, отомстить за позор на Москва-реке. Другого князь пока не жаждал с такой страстью.
Прошло два дня с часа появления князя Димитрия Черкасского в Суздале. Чтобы не томиться в ожидании, он занялся делом. Князь отважился восстановить сгоревшие палаты Измайловых. В государевом лесу близ Суздаля, он выкупил у городской управы делянку строевого леса, и теперь его холопы валили могучие сосны на сруб дома. Князь и сам проводил время в лесу, искал дубы, чтобы свалить их на подставы под сруб дома. Это увлечение ему понравилось. Он всё больше входил во вкус дела. Деньги на выкуп делянки он взял в долг в Покровском женском монастыре, самом богатом в Суздале благодаря щедрым вкладам за таких узниц, какой была супруга Василия III великая княгиня Соломония.
Был мартовский полдень с лёгким морозцем. На солнце подтаивал снег в сугробах. Князь только что вернулся на пепелище из леса, откуда следом за ним три пары лошадей притянули на подсанках[13] дубовые в обхват бревна. Князь был доволен. Он представлял себе, что, когда эти стволы будут распилены на подставы и их торцами вкопают в землю, возведут на них сруб дома, этим подставам не будет износа. Димитрий распоряжался холопами, показывая, куда подтянуть подсанки, где разгрузить стволы деревьев.
В это время на Покровской улице появились четыре крытых возка. Они подъехали к самому пепелищу и остановились. Из первого возка вышли Михаил и Мария, из второго — боярыни Анна и Елизавета. С облучка третьего возка соскочил Артемий, а из возка вышли на свет Божий Катерина и Сильвестр.
Михаил первым заметил князя Черкасского и посуровел лицом. Увидела его и Мария — она побледнела. Михаил, однако, взял её под руку и повёл на пепелище. Он шёл так, как будто близ них не было ни души. Они прошли мимо Димитрия, ступили на пепелище, в ту часть его, где — Маша хорошо это помнила — была родительская опочивальня. Не сговариваясь, они опустились в золу на колени, Михаил начал молитву об усопших, Маша вторила ему:
— «Помяни, Господи, души усопших рабов твоих, родителей наших, прости им все согрешения вольныя и невольныя, даруя им Царствие и Причастие вечных Твоих благих и Твоея бесконечный и блаженныя жизни наслаждеие…»
Михаил и Мария поклонились земным поклоном самому пепелищу.
За ними следом пришли на пепелище Анна, Елизавета, Артемий и Катерина с Сильвестром. Они тоже опустились на колени и прочитали молитву.
А неподалёку от всех преклонённых, стиснув зубы, чтобы не закричать от ярости, словно окаменевший, стоял князь Димитрий. Неземной голос подсказал ему, что склонившихся на пепелище Марию и Михаила можно судить только неправедным судом за то, что они рядом, ибо праведный суд Всевышнего нарёк их мужем и женой по божественным законам. Всё это понял князь Черкасский и готов был убежать с подворья Измайловых. Но некая дьявольская сила, гордыня мстительной крови, ещё текущей в его жилах, стальной цепью приковала его к месту, где он стоял, стучала ему в спину и твердила: «Борись! Борись! Ещё не всё потеряно! Браки заключаются на небесах, а на земле разрушаются. У тебя, любящего Марию, есть право на неё».
И князь Черкасский внял этому голосу тьмы. Он ухватился за его совет: бороться за то, что ему принадлежит по праву сильного до конца, до победы или до потери живота. Это не страшно, считал князь. У него есть преимущество перед боярином Михаилом. Он не боялся смерти. Он считал, что человека всю его жизнь отделяет от смерти лишь страх, равный одному мгновению. Он изгнал это мгновение. Ему теперь было всё равно что прыгнуть с высокой скалы в глубокий омут на каменные пики. И князь встал на край скалы, чтобы сделать роковой прыжок.
Когда Михаил Шеин поднялся с колен и повернулся лицом к Черкасскому, тот поманил боярина пальцем. Князь был уверен, что этот его жест возымеет силу, и Шеин подойдёт к нему. А там… Только Богу ведомо, что будет за прыжком. Димитрий в этот миг потрогал саблю и кинжал, которые висели у него на поясе. «Я отдам ему, что пожелает», — подумал он.
Михаил подошёл к Димитрию. Он был спокоен.
— Что тебе надо? Зачем ты сюда приехал? — спросил Шеин.
— Ты знаешь зачем. Я ещё царю Фёдору молвил: «Что моё, то возьму».
— Не гневи Бога, Димитрий. И уезжай отсюда. Так будет лучше для тебя. Моей супруге не быть твоей.
— Ты сказал всё. Я лишь начинаю говорить. Знаю, что ты не трус. Идём же в чистое поле и поступим по-божески: твоё останется тебе, моё — мне, — гнул свою линию Димитрий. — Видишь, на поясе у меня кинжал и сабля. Выбирай, что тебе по душе.
Михаил протянул руку к кинжалу, и Димитрий вынул его из ножен, бросил Михаилу рукоятью вперёд. Тот поймал кинжал. Сам Димитрий положил руку на эфес сабли и пошёл за конюшню. На пепелище все стояли словно заколдованные. Но настал миг, когда Маша ринулась следом за уходящими. Однако она не сделала и десяти шагов, как её перехватил Сильвестр. К ним подбежала Катерина. Она обняла Машу за плечи и повела обратно.
— Успокойся, ясочка, всё будет хорошо, — сказала Катерина.
Сильвестр же догнал за конюшней Михаила и Димитрия и пошёл за ними. Вот они остановились и молча изготовились к поединку. Но Сильвестр в два прыжка оказался между ними и сурово произнёс:
— Ты, князь, кощунствуешь пред ликом смерти родителей Марии. Ты собираешься убить её мужа, данного ей православием и Всевышним! Убери саблю, возьми кинжал и уезжай из Суздаля!
— Кто ты такой, чтобы требовать свершения мною позорного шага? Прочь с дороги или я убью тебя прежде!
— Сильвестр, уходи же! — крикнул Михаил.
— Нет здесь чести! — сказал Сильвестр.
Он обернулся к Михаилу, в мгновение ока выхватил из его руки кинжал, вскинул его над головой и повернулся к Димитрию:
— Бей! — закричал он.
Князь Черкасский потом не мог вспомнить, как всё случилось. Он взмахнул саблей и ударил по клинку кинжала. В руках Сильвестра осталась только рукоять, клинок же отлетел в сторону.
— Колдун! — крикнул Димитрий и поднял саблю, чтобы сразить Сильвестра.
Но взгляд чародея опередил взмах руки Димитрия. Его поразило словно молнией, и сабля, выпав из рук, воткнулась в снег.
Сильвестр шагнул к сабле, взял её за эфес, опершись на неё, тихо, так, чтобы не слышал Михаил, сказал:
— Я не колдун, а чародей Сильвестр. Ты должен меня знать. Вещаю тебе, что всю свою жизнь будешь мучиться жаждой мщения и никогда не утолишь её. Но ты совершишь предательство перед Русью, которое сочтёшь за мщение. Да будешь за то проклят!
Димитрий бросился было на Сильвестра, но ноги ослушались его, руки тоже висели как плети, Сильвестр повернулся к Михаилу.
— Идём, брат, нам здесь больше нечего делать.
Они возвратились к пепелищу, женщины и Артемий стояли кучкой и смотрели на Сильвестра и Михаила как на спасённых от бедствия. Сильвестр по пути отдал одному из холопов князя Димитрия его саблю, бросил мимоходом: «Отдашь барину». Подойдя к группе, он сказал:
— Мы едем сейчас к наместнику Лыкову. Просите его, Измайловы, чтобы прекратил своей властью кощунство князя Черкасского. Маша и Михаил поднимут дом без него. А мы с Катенькой поведаем воеводе Афанасию, кто совершил поджог.
Ни у кого не нашлось слов, чтобы возразить Сильвестру. Все направились к возкам, уселись в них и уехали к палатам наместника Лыкова. Когда возки скрылись за стенами Покровского монастыря, два холопа Димитрия побежали за конюшню. Князь продолжал стоять на месте не в силах двинуть ни рукой, ни ногой. Холопы посуетились вокруг, поохали, посадили его на крестовину рук и понесли. В тот же день князь Димитрий Черкасский покинул Суздаль. Его увезли в Москву.
Глава седьмаяПОХОД НА КАЗЫ-ГИРЕЯ
Михаил Шеин и его близкие провели в Суздале ещё несколько дней. Кров им дал князь Афанасий Лыков. Они отслужили молебны и справили тризну по погибшим в пламени. Позвали на обряд многих суздальцев.
В эти же дни за Михаилом и Марией пришла послушница из Покровского женского монастыря и пригласила их на встречу с игуменьей обители матушкой Параскевой. В миру это была княгиня Полина Пронская. После казни Иваном Грозным своего мужа, князя Игната Пронского, она ушла в обитель и приняла постриг. Параскеве было не больше пятидесяти лет, но всё в ней сохранилось от молодости — красота и стать. Её большие карие глаза излучали тепло. И встретила она Михаила и Марию в келье как дорогих родных. Она трижды поцеловала Машу и запечатлела поцелуй на лбу склонившегося к ней Михаила.
— Скорблю вкупе с вами, дети мои, и слов утешения у меня нет. Да поможет вам молитва и Всевышний, — сказала Параскева. — А позвала я вас вместе потому, что венчаны. Родители твои, дочь моя, за месяц до своей гибели, будто им что-то вещало великую напасть, принесли в монастырь два ларца с серебром и златом. Один ларец был передан ими вкладом в обитель, другой же они попросили сохранить для тебя как приданое.
Параскева подошла к окованному железом сундуку, достала из кармана чёрной мантии ключ, открыла сундук и подняла из него большой и тяжёлый ларец красного дерева. Мария увидела его и вспомнила, что он стоял в опочивальне у батюшки и матушки. Ларец был обвязан голубой шёлковой лентой, на которой висел маленький ключик.
— Это твоё, дочь моя, родительское благословение, — произнесла Параскева.