Михаил Шеин в эти дни немало отдал времени тому, чтобы вместе с Горчаковым и своими дьяками разместить женщин и детей на постой по городским домам, а всех способных держать оружие мужчин отправил в крепостные башни в помощь бывалым ратным людям.
На третий день — девятнадцатого сентября — король Сигизмунд послал в Смоленск воеводе Шеину «Универсал» — грамоту, в которой напоминал о многих ужасных бедствиях, постигших Русь. Ещё Сигизмунд ссылался на призывы русских людей прийти к ним на помощь.
— Не иначе те люди из стана Тушинского вора, — заметил князь Матвей Горчаков.
— Ты, княже, послушай дальше, что пишет Сигизмунд. Он ждёт от смолян покорности и встречи его хлебом-солью. А в противном случае он грозит кулаком: мол, вам, смолянам, никому не будет пощады.
В тот же день Шеин и Горчаков отправились в Мономахов храм, и там архиепископ Сергий прочитал с амвона послание Сигизмунда смолянам. Горожан в храме было полно. Когда Сергий закончил читать, к амвону вышел старейший боярин Смоленска Афанасий Щегол и сказал:
— Мы в храме Богоматери дали обет не изменять ни Святой Руси, ни государю нашему Василию Ивановичу, а польскому королю не поклоняться. Стойте же до предела, смоляне!
И было написано польскому королю ответное послание, в котором смоляне просили его уйти от стен города подобру-поздорову, чтобы голову не потерять. Отправив грамоту с пожилым горожанином, добровольно вызвавшимся идти в стан поляков, Шеин сказал смолянам:
— Отныне всем ратникам, сотским, тысяцким, доброхотам и простым горожанам быть настороже.
Началось противостояние. Со стен крепости было видно, как королевское войско отрядами располагалось вокруг города на расстоянии, недоступном для поражения из пищалей и даже пушек. Главные силы поляков начали строить укреплённый лагерь с северной стороны Смоленска за Днепром. Через несколько дней лазутчики Шеина донесли ему, что сам король Сигизмунд, гетман Жолкевский и канцлер Сапега со всеми придворными расположились в ближнем католическом монастыре. Нефёд Шило сказал по этому поводу:
— Вот как мы посады сожгли, так и королевский двор в монастыре надо под красного петуха пустить.
— Придёт время, так и сделаем, — ответил Нефёду Михаил.
Наступил день, когда загремели пушки. Первыми открыли стрельбу поляки, выдвинув орудия и защитив их турами. Они били по стенам, но их ядра не приносили угрозы смолянам. Пушкари и стрельцы Смоленска не оставались в долгу. В стан врага тоже полетели ядра, и они наносили полякам урон. На восьмой день противостояния лазутчики Шеина принесли весть, которая его насторожила.
— Вчера поздним вечером мы вышли через Копытецкие ворота, — рассказывал Павел Можай, — проползли две или три сотни сажен, услышали чужую, но не польскую речь. Потом Пётр сказал, что это немцы гогочут. Так эти немцы копали ход к нам. Мы проползли вдоль этого хода. Всё сводится к тому, что немцы хотят вплотную приблизиться к Копытецким воротам.
— Выходит, готовятся к приступу, — отметил Шеин.
Но в течение дня в стане врагов не было заметно в этом месте никакого движения. Зато с восточной стороны за рекой Чурилнею было замечено большое скопление войска. Там же воины возводили туры. Полякам удалось отвлечь внимание от Копытецких и Аврамьевских ворот. Подкоп у поляков получился, и они взорвали с помощью петард «медных болванов с зельем» — Копытецкие и Аврамьевские ворота. Следом за взрывами больше сотни польских воинов ворвались в крепость.
В эту ночь Шеин не спал. С сотней воинов он ждал у подножия Соборной горы возвращения лазутчиков. Но, когда прогремели взрывы, он повёл сотню к Копытецким и Аврамьевским воротам и подоспел вовремя. Поляки и наёмные немцы ещё только ломились через проломы, но их тут же встретил Михаил со своими ратниками. Он сам повёл их в сечу. И началась рубка, но она длилась недолго. Не получив поддержки, поляки и немцы вскоре обратились в бегство, оставляя в крепости раненых и убитых.
Отбив первый приступ и не потеряв ни одного ратника убитым — лишь раненые, — Михаил, однако, задумался. С его стороны было явной ошибкой то, что он не принял в расчёт жажду противника овладеть крепостью любой ценой и в самое короткое время. Прогнав врага, Михаил Шеин велел немедленно заделывать проломы, образовавшиеся на месте взрывов.
— Несите сюда камни, брёвна, песок! — командовал он.
Кто-то догадался зажечь факелы, и сотни ратников и горожан взялись закрывать дыры в стене и взорванных воротах. К утру проломы были заделаны. Но Шеин не остановил на этом работ. Он велел князю Горчакову собрать плотников и поставить перед завалами палисады из брёвен.
— Так будет надёжнее, — заверил он князя.
В конце сентября и в начале октября поляки дважды пытались овладеть крепостью приступами. Но каждый раз защитники Смоленска разгадывали замыслы противника, собирали к местам приступов большие силы и давали отпор. Идти на приступы по всей шестивёрстной длине стен у поляков тоже не хватало сил, да и высота стен казалась им непреодолимой. Всё это устраивало Шеина. Однако гетманы Сигизмунда ещё не раз пытались разрушить стены крепости взрывами и делали подкопы в самых неожиданных местах. Шеин велел Горчакову подобрать зорких и тонких на слух воинов. Они следили за польскими воинами день и ночь. Под стенами были прокопаны искусные ходы «послухи», и, как только обнаруживался подкоп, его взрывали далеко от стены вместе с теми, кто вёл в нём работы. Вскоре поляки отказались от бесцельных подкопов, которые лишь уносили жизни их воинов.
Но польские войска действовали всё настойчивее и яростнее. Поставив за рекой Чурилнею туры и установив пушки между турами, они начали день за днём обстреливать ядрами центр Смоленска. Больше всего подверглась разрушению Богословская улица. Поляки кидали на город и раскалённые ядра, чтобы поджечь его. Но горожане умело тушили возникающие пожары, и польские пушкари отказались стрелять раскалёнными ядрами. Может, у них не хватало дров.
В конце октября в городе проявилось недовольство действиями Шеина и защитников крепости. Горячие головы требовали совершить большую вылазку и прогнать поляков. Шеин собрал именитых горожан, позвал на совет тысяцких. Вместе с князем Горчаковым он спросил их:
— Будем сидеть в осаде или попытаемся дать бой полякам? Добавлю к этому одно: у нас не хватит сил на большую вылазку. Чтобы идти каждому из нас на пятерых-шестерых противников, нужно быть Ильёй Муромцем. Нужна помощь извне. Так слать ли нам гонцов в Москву, которая сама задыхается в беде?
На совете был дьяк Разрядного приказа из Москвы Пётр Шипилов.
— Помощи вы не дождётесь, — сказал он, как отрубил. — Сейчас наступило самое время избавиться от Тушинского вора. На помощь царю торопится князь Михаил Скопин-Шуйский. Слава ему. Он гонит поляков, освободил от них Калязин, Переяславль, выгнал их из Александровой слободы. Он спешит с войском под Троице-Сергиеву лавру, чтобы разрушить более чем годовую осаду монастыря. И знайте, как только прогонит поляков из Тушина, так обязательно придёт с помощью к вам. Помните это!
Старый смоленский боярин Никита Тестов встал, когда умолк Пётр Шипилов. Постучав посохом об пол, сказал:
— Все мы знаем, что царю-батюшке сейчас труднее, чем нам. Постоим же против ляхов своими силами. Три моих сына на стенах стоят и дерутся, завтра пошлю ещё двоих. И других смолян зову отдать на защиту града последнее.
Шеин и Горчаков согласились со старейшим боярином Смоленска. И Михаил ответил ему:
— Спасибо, отец, за вразумление. Пока силы есть, будем стоять против ворога. Об одном предупреждаю данной мне властью: берегите корм. Хлеб, мука, крупы, зерно — всё это отныне достояние всех горожан, а не только тех, кто имеет запасы. Помните, всякий укрывающий их совершает злодеяние и будет строго караем. Всем, кто поделится своим кормом, казна выплатит деньги.
Позже стало ясно каждому, кто узнал о двадцатимесячной осаде поляками Смоленска, что лишь такое жёсткое решение воеводы Михаила Шеина позволило смолянам избежать голодной смерти.
Весь ноябрь девятого года поляки не очень яростно вели осаду города, может быть, им мешала непогода — дожди со снегом. Лазутчики Михаила Шеина ежедневно приносили ему вести. Узнали они от сходников и то, что главный гетман осаждающих войск Ян Потоцкий завидовал последнему назначению гетмана Станислава Жолкевского, который по воле короля возглавил новое войско и должен был вести его к Москве. Потоцкий поклялся, что к весне десятого года он овладеет Смоленском.
Правда, Ян Потоцкий потребовал от Сигизмунда пополнения войска. Король пошёл ему навстречу и повелел гетману Александру Гонсевскому призвать на службу семь тысяч малорусских казаков. Ещё восемь тысяч казаков король нанял в Северской земле. Теперь войско Яна Потоцкого превышало численность защитников крепости почти в семь раз.
— Я им покажу, матка боска, — грозил смолянам крепким кулаком гетман Ян Потоцкий.
Так совпало, что после этой угрозы ночью из русского стана спустился по верёвке со стены некий горожанин. В него стреляли из мушкетов, но ему удалось остаться в живых. Нефёд Шило в эту же ночь ждал возвращения своих лазутчиков из польского тыла. Услышав выстрелы, он поднялся на стену. Узнав, что случилось, побежал к воеводе. Шеин в эти дни дневал и ночевал в воеводском приказе. Он спал в полглаза и при первом же выстреле проснулся. Нефёда Михаил встретил в дверях приказа.
— Что случилось? — спросил он.
— Как мне поведал сейчас на стене один из смолян, убежал некий дворянский сын Божан Усвятов. Мать у него полька, отец был русский. Он давно казался горожанам подозрительным. Вчера вечером они хотели захомутать его, привести к тебе, воевода, но ему удалось скрыться, и в полночь он бежал через стену.
— Выходит, надо ждать какой-нибудь подлости, — заметил Шеин.
Но ночь прошла спокойно. А утром защитники крепости увидели, что в стане поляков началось движение. Стягивались пушки к холму, против Средней башни. Там же поляки начали копать траншею.