олько "дырок", засек на карте, прикинул место для бивака. Теперь вот подготовятся и возьмут штурмом, честь по чести: топосъемка, фотографии, можно бы и кино, а?
Можно, можно, все можно, если осторожно, - или что-то подобное, ни к чему не обязывающее ответил он Стасу. Но разговор этот случайный зацепил. Через недельку Евтимов сам скатался в Двиняново и, быстренько слепив план-сценарий, принялся выколачивать смету. Денег дали - кошкины слезы, словно свои кровные из кармана отмуслили: чуть-чуть и ещё десятка. С пленкой тоже - один к двум, хоть без дублей снимай. Ладно, как уважающий себя оператор, Евтимов всегда имел бобину-другую в загашнике. В группу, конечно, согнали всякий сброд, который с одной картины выпинывают, а на другую не берут. Администратор - ни бе, ни ме, ни кукареку - юноша лет тридцати, свихнувшийся на кинематографе, десятикратный абитуриент ВГИКа. Ассистент - чайник на ходулях, только из стажеров, называющий линзу стеклышком. Один осветитель был нормальный: полувыбрит, полутрезв, готов на край света и дальше, не прочь выполнять любую работу, лишь бы за неё приплатили.
В последний момент Евтимов протащил в группу Машку Макалкину, он даже не понял, кем её оформили, да это дело шестнадцатое. С ней в палатке теплее, и опыт совместного проживания имеется. Она, конечно, молода, глупа, толста, но все же потоньше евтимовской жены. И жару у неё на троих хватит, даже раскочегаривать не надо. Здоровая, как сержант-десантник, и ухватки мужицкие, даже трахается, словно дрова колет. Но Евтимов приноровился, ничего, да он и сам парень хоть куда, сороковник с хвостиком.
Выехали только во второй половине сентября, благо, осень стояла сухая и теплая, хоть по ночам уже слегка прихватывало. Первые две "дырки" оказались пустыми - тесные, только ползком и по уши в жидкой глине. Ничего интересного. Третью отыскали в густом кустарнике случайно. Двухметровой ширины округлый колодец был завален сухими елками и березками. Завал растащили, оставив пару брошенных поперек бревен, подвесили к ним лестницу и страховочную веревку, а потом Евтимов полез в колодец, подсвечивая аккумуляторной фарой.
Сцепленные между собой две десятиметровые лесенки почти касались высоко конуса из земли, прелых листьев и черных веток, нападавших сверху. Евтимов медленно спустился по мягко оседающему под ногой, рассыпчатому склону навстречу сырому холоду. Уходящий в неизвестность широкий грот, липкие от глины бугристые стены с отвалившимися скользкими глыбами, белесые известковые потеки. Под ногами, словно переплетение корней, твердо выступали бурые кости. В глине они сидели плотно, как вколоченные. Евтимов с усилием выковырял несколько штук покрупнее, живописно расположил у стены, где лежал, сомкнув потемневшие клыки, тяжелый медвежий череп. Научно-популярный ролик "Загадки уральских пещер" начал вырисовываться.
Евтимов опасался дождей, которые могли подтопить пещеру, поэтому старался поскорее отснять основной материал: кости животных, человеческий череп с проломанным затылком, остатки кострища в нише стены. Наел и рисунки. Под тонким слоем натечных кальцитов проступали вполне подходящие линии и пятна. Евтимов исповедовал популярный принцип: профессиональный документалист не тот, кто успел за событием, а тот, кто его срежиссировал. Расчистить рисунки как следует не удалось, поэтому слегка подреставрировали их с помощью той же глины и угольков. Теперь в свете кинолампы ясно виднелись фигуры лосей, медведей, людей, а также загадочные линии и символы.
Ассистент и светотехник ворочали штативы, переставляли камеру и фары, стараясь держаться ближе к свету. Но дело двигалось медленно, аккумуляторы садились, лампы перегорали. А ещё Евтимов мерз...
* * *
Наконец и администратор рискнул спуститься в пещеру. Рассказы о посещении загадочного подземного грота могли существенно поднять авторитет вечного абитуриента в богемных кругах.
Внизу он вскоре почувствовал себя лишним и хотел было вылезать наверх, но решил, что не мешает ещё поднабраться впечатлений. Оглядываясь на лампы, администратор мелкими шажками, почему-то стараясь ступать на носочки, осторожно, сдерживая дыхание, двинулся вдоль стены, подсвечивая фонариком. Плотный воздух словно обкладывал его со всех сторон комками отсыревшей ваты. Отсутствие всяких звуков угнетало. Бледное пятно света мекдленно ощупывало слякоть под ногами и белесую испарину стены. Ничего интересного не появилось, хотя вроде бы прошли целые часы. Тускловатое сияние киноламп казалось близким и одновременно далеким. По обычным меркам близко, шагов, может, от силы сто, а по подземным - далеко. Следовало возвращаться. Хилый луч скользнул по мокрому камню, пополз по клейкой неровной глине...
Узкия язык тонкого светлого песка вытекал из вертикального проема стены. Когда-то подземный ручей вынес из недр карста чистые, тщательно отмытые крупицы кварца и аккуратно уложил поверх разжиженной охры. Не мешало заглянуть напоследок в этот ход.
В первое мгновение он не понял, что возникло в рассеянном круге света. Наверное, глинистый, влажный вид шероховатой кожи, обтягивающей череп, не позволили сразу осознать, что перед ним не камень. Серые жесткие волосы двумя взлохмаченными крылами охватывали мертвую голову, переливаясь в толстые бугристые косы, сползающие на грудь. Страшнее всего были не зубы, крепко стиснутые, изжелченные, торчащие чуть вперед из почернелых десен, с присохшими к ним, словно сплющенные пиявки, губами; не острый бугорок переносья с треугольным провалом под ним, перечеркнутым тонкой перегородкой, а глаза, точнее, два шарика, лежащие на дне глазниц, прикрытые мелко сморщенными замшевыми веками.
Он не мог выдохнуть. Слабость поразила тело. Пульс тяжкими ускоряющимися ударами обрушился в уши, глухим эхом отдаваясь в мозгу. Наконец удалось сглотнуть вязкий ком, заперший горло. С трудом передвигая ломкие неосязаемые ноги, попятился, держа в расширяющемся, меркнущем пятне электрического света мертвое тело, вертикально стиснутое скальной расселиной. "Только не моргнуть, только бы не моргнуть", - вспыхивало где-то на самом дне сознания. Он снова был маленьким ребенком, увидевшим страшное: моргнешь, в тот же миг из темноты страшное бросится, а тогда... Нет, надо смотреть - пока их видят, они неподвижны... Только бы не моргнуть...
Фигура утрачивала черты, растворялась в сыром мраке. Вот она исчезла совсем, слилась с непроглядным фоном. Только тогда он закричал и побежал. Ноги не держали, несколько раз администратор упал. Фонарь вылетел из руки и погас. Ладони, лицо, одежду заляпала глина. Он бежал на тусклый отсвет ламп, пронзительно крича. Крик перешел в визг, а слабое подлое эхо накатывало на мокрую спину шуршащим сипением, словно огромное пещерное чудовище гналось следом на неслышных лапах - только ледяное дыхание и горловой хрип вырывались из невидимой пасти. Он повис на узкой лесенке, забыв, что ноги надо ставить по разные стороны и держать её перед собой боком. Евтимов подхватил его под мышки, крепко встряхнул пару раз. Администратор рыдал, вцепившись в штормовку режиссера, перепачкав её глиной.
Всхлипывающего по-бабьи мужика обвязали страховкой и отправили на поверхность. Потом покурили, наблюдая, как выслаивается дым в свете стеариновых свечей - лампы включали только на съемку, берегли аккумуляторы. Позлословили, грубо посмеялись над "трусливой истеричкой", пошли не спеша посмотреть, что страшного могло привидеться в дальнем конце грота. Евтимов, вообще-то, осматривал пещеру, но так, на скорую рук, фонариком повертел вправо-влево, а в боковые ходы и щели не заглядывал.
Вначале они отшатнули, но тут же засмеялись - все трое, пересиливая, отгоняя инстинктивный страх. Евтимов сплюнул:
- Мумия, мужики. Самое то, что надо. Давайте всю технику сюда. Сейчас ещё свечки к стене прилепим - вот такие забойные кадры выйдут!
Мумию отсняли с нескольких точек, меняя объективы и освещение. К несчастью, одежда и косы покойницу оказались в засохшей глине. Под бурой коркой на груди угадывались низанки бус и амулеты. Вот если это все расчистить, да ещё бы амулеты оказались золотыми...
Евтимов почуял, что поймал за хвост жар-птицу, даже ладони зажгло, и он с удовольствием потер их одну о другую. Он сделает главный фильм своей жизни - короткометражку, зато сенсационную. Потом будут призы фестивалей, второй фильм, полнометражный, на этом же месте, но с гудящим "лихтвагеном", от которого поползут вниз толстые шланги электрических кабелей, вспыхнут ярким солнечным светом дуговые прожекторы, высвечивая все закоулки холодного грота, делая его нестрашным, сияющим, похожим на отлично сработанную декорацию. А первооткрыватель-то он! Пещерная система Евтимова - звучит!
Почесав начинающую седеть бородку, досоображал ценную мысль и распорядился:
- Слушай сюда, мужики. Володя, ты бери камеру, пакуй в кофр - и наверх. Там у меня под палаткой, со стороны входа, засунут кусок полиэтилена, метра три на полтора, сложен таким, знаешь, конвертом. А в палатке стоит красный рюкзак, там в боковом кармане парашютный строп, метров пять. Берешь их, кидаешь сюда, а сам сидишь наверху и через блок принимаешь аппаратуру. Под землей съемки кончаем, усек? А мы пока с Лехой попробуем эту Синильгу из щели выворотить. Если не рассыплется, то вытаскиваем наружу, наводим ей макияж и снимаем уже при нормальном божьем свете. Давай, мужики, за дело и в темпе.
- Рыжий осветитель повел плечом, подвигал небритой челюстью:
- Палыч, а, может, того, ну её на фиг, пусть стоит себе. Как-то оно, покойников таскать...
- Да ты что, Леша, покойников боишься? Не бойся, не укусит, а и укусит, так несильно. Видел, какая тощая?
- А вдруг укусит? За палец. Или ухо схряпает. Куда потом? - рыжий принял шутку.
- А ты варежки надень брезентовые, капюшон накинь и цепляй её под микитки.
* * *
Машка заверещала. Зачем, мол, мертвеца к костру тащат, она теперь спать не будет. Но Евтимов похлопал её по гладко обтянутому джинсами заду, успокоил, что обеспечит ей здоровый трудовой сон. После чего, осмелев, она приблизилась к полиэтиленовому свертку. Пленку развернули. При дневном свете мумия выглядела куда эффектней, хотя Машка фыркнула: "Фу, гадость", и убежала прочь. Администратор вообще не показывался. Евтимов щепочкой поскреб шершавую корку глины, покрывавшую кожаные одежды.