Может так статься, что ничего… Тогда излишнее любопытство может здорово навредить, вызвав интерес к тому, чего знать не следует. А может следует? Как разобраться? И этот Змей… Одолеть его не в людских силах, это ясно, но что из того следует? Меч помог? Или слепой случай?
Нет… Даже то, что один из них УДУМАЛ сражаться со Змеем, говорит очень о многом. Это не обычный вой. Либо непроходимый дурак, лишенный всякого страха, либо не обошлось тут без Заряновых россказней. Только после них можно с голой задницей выскочить не на простого полденного Змея, а на ГОРЫНЫЧА. И победить его. Значит один из них знавал старика. Знавал… Скорее всего тот что бредит, потому как именно он на Змея вышел, либо все вместе – ведь меч у другого! От таких дум и голова может не сдюжить, треснет как переспелая тыква…
Интересно, что ныне со стариком? Раз меч не у него, значит помер. Но и завещать он его не мог! После всего что было… Нет, не мог. Выкрасть же легче у Ящера из под носа, чем у живого Заряна. Не сходятся тут концы с концами… Поутру надо будет с осторожностью выспросить пришлых витязей, что знают, куда путь держат. А главное – откель меч. Слишком уж все это важно…
– Слишком уж все это важно, – опустил голову Зарян. – А ты уже чай не мальчик, вон какой вымахал. Должен знать! Помнишь я рассказывал тебе сказ о трех братьях? Про Перевал, про Камень и про колдовские мечи?
Жур кивнул. Еще бы ему не помнить! Глаза горели, когда слушал раскрыв рот. Все представлял себя на месте героев. А мысль об оружии, которое говорит как живое, всегда поможет советом и не подведет в бою, до сих пор приходила в юношеских мечтаниях. Это же сколько подвигов можно с таким мечом совершить! Во веки вечные прославить и себя, и род свой, и землю… А уж о золоте, серебре и девках даже говорить нечего – постоянно были бы рядом. И немалым числом. Жаль, что все это сказка…
– Так вот это не сказка… – не ведая о его мыслях продолжил старик. – Все это самая настоящая быль, но такая давняя, что даже память людская, а она крепка, не сохранила имен тех братьев. Но вещи живучее людей, даже живучее стародавних сказаний. Два меча до сих пор хранят на себе печать тех далеких дней. И тех подвигов. Ты вот молодец, с ранних лет выучился резы разбирать, приметил небось на моем мече надпись? Это и есть отличие…
Восточный ветер медленно сдувал солнце к закату, невысокое пламя прогоревшего костерка согревало озябшие плечи, а вокруг дремучий лес настороженно прислушивался, склонив над путниками огромные лохматые головы.
– Так это тот самый?! – напряженно сглотнул Жур. – Его держал в руках Младший Брат?
– Нет… – рассмеялся Зарян. – Это меч его воина, хотя кто знает, может в руках и покручивал. Герои ведь тоже люди, точно такие как мы, без хвостов и без крыльев. Всякому интересно к чужому оружию примериться.
Юноша медленно, как завороженный, опустил глаза на упрятанный в ножнах булат, руки напряженно замерли борясь с желанием прикоснуться к истертой рукояти. Старик усмехнулся по доброму, одними глазами, осторожно вытянул оружие и положил у ног отрока. Жур даже вздрогнул, когда тяжелая сталь отозвалась холодным звоном. А ведь коснулась лишь мягкой травы! Не смея еще протянуться, он гладил меч глазами, вглядываясь в совершенство формы, стараясь угадать тайну, скрытую в тончайшей паутинке многократно прокованного железа. Наконец не выдержал, обнял пальцами обкрученную кожей рукоять, потянул на себя, заставив петь в траве отточенное до рези глаз лезвие. Тяжелый клинок нехотя оторвался от земли и описав сияющую дугу разрезал мир надвое – половина в темноте за спиной, половина в розовеющей пене закатных туч. Словно само время разделилось на грустный кусочек прошлого и неведомую глыбу будущего, озаряемую зовущей чистотой.
Меч буквально прирос к руке, юноша очертил им голову, как бы собираясь ринуться в смертельную схватку и ветер мягко зашелестел, испуганно уступая дорогу губительному булату. Удар вправо – дрожащий свист искаженного ужасом воздуха, выпад влево – протяжный стон закаленной стали. Красноватый отблеск будто расплавил клинок, влажно перетекал от кромки до кромки прозрачными лужицами, собирался в широком доле и капал вниз, к выбитой у самого перекрестия надписи. Пять затейливых рез сплелись в разлохмаченный вязью столбик: «И ты вместе с нами».
– Доброе оружие! – глаза отрока сияли ярче шлифованного булата. – И что значит надпись?
– Легче понять, чем объяснить! – закатный ветерок смахнул тень улыбки с глаз старика. – Слишком много в эти слова вложено. Я бы тоже блуждал от одной ошибки к другой, да только верный и старый друг знал, видать, про меч больше всех в этом мире. Он-то и покликал меня в поход до Буяна-острова, где я выбил Кладенец из огромной ледяной глыбы. Правда кроме меча там еще кое что было… Но это другой сказ.
– А откуда он сам про оружие выведал? – Жур так и сиял любопытством, впитывая каждое слово Заряна.
– Говорю – это другой сказ! А про надпись поведаю главное, чтобы ты знал, а не путался в трех деревах. Ведь меч тебе перейдет, коль со мной что случится, видят Боги, больше передать будет некому. Стар я уже… А сынов не нажил. Потому слухай внимательно, а не чтоб в одно ухо влетало, а из другого долой. Значится так…
Старик призадумался. По лицу пробежала тень давних воспоминаний, словно перед долгим сказом он собирал воедино все значимые события, раскладывал аккуратно и оглядывал каждое, прежде чем пустить на язык. Юноша медленно опустил тяжкий клинок, отразивший убывающий свет заходящего солнца. Боги привычно замешивали в небесах густую добротную ночь, живые звуки леса легко продирались через густые ветви окружающей чащи.
Живые звуки леса легко продирались через густые ветви окружающей чащи, даже замшелые стены избы не были для них заметной преградой. Жур снова, в который уж раз переживал все это заново, каждый прожитый день возвращался тяжкой поступью, словно желая знать, что правильно понят, осмыслен… Да и можно ли забыть дни, проведенные с Заряном? Этот сам спокойно не жил и другим не давал, все говаривал, что человек должен гореть аки факел – пусть не долго, но ярко, а не тлеть вонючей тряпицей. Но его Боги берегли… В каких сечах только не бился, а до седых волос дожил. Жаль, что не всем смог передать огонь своей души, а коль точней, так не все его приняли. Что перетянуло их в дурную сторону? Богатство? Слава? Или неверное толкование? Огня-то у всех хватало… Да не всем он стался впрок. Хотя, конечно, все куда уж сложнее! Никто о богатстве и славе впрямую не мыслил…
– Никто о богатстве и славе впрямую не мыслил! – Громовник презрительно скривил потемневшее от солнца и ветра лицо. – Не в том и не в другом дело, а в гордости! Или ты будешь баять, что от гордости лихо? Мы с тобой уж давно не дети, я хоть и младше тебя, а двадцатую весну справил, неужто не хочется своими руками чего-то добиться? Так и будешь всю жизнь за Заряновы штаны хвататься?
Кони вяло постукивали копытами по звонкой скале, выбивая едкие облачка белой пыли, солнце изливало с небес раскаленное золото света и жара – под кольчугой можно лепешки печь, а ехать еще далече – до Зарянова стана верст двадцать, не меньше.
– Никогда я за них не хватался! – Жур настороженно сузил глаза. – И не собираюсь. Но неужто не ясно, сколько добра он нам дал? Кем бы ты был, ежели б Зарян не прибил твоего мучителя? А я?
– Не знаю кем был бы ты… – опустил взгляд Громовник. – Но мой, как ты кажешь, мучитель был колдуном. Он и детей по ночам крал не для сыти, как многие думали, а для учебы. Пожирал только самых никчемных.
– Уж не жалеешь ли о грязной пещере из которой тебя полудохлого от голода вытянули?
– Это от испытаний, а не от голода… Коль не знаешь, так помолчи! Жаль что я не успел никакой волшбе выучиться, а то б показал тебе… А что у Заряна? Один бесконечный поход и бесконечная битва. Во имя чего?
– Ты не хуже моего ведаешь ради чего! – выкрикнул Жур.
От несдержанного выкрика с ближайшего скального пальца сорвались два сытых стервятника, полетели на запад, еле удерживаясь на утомленных крыльях.
– Ну конечно… – усмехнулся Громовник. – Великое Зло поползет с Ледяного Щита и создаст страшную Империю Зла. Тьфу… Слушать соромно! Аки малые дети. Коль оно таково это Зло, как старик баял, то нам его не остановить ни в жисть. Неужто не ясно? Для этого потребна настоящая дружина. Да и дружины не хватит – вся Русь нужна. А это сказки – русичи никогда вместе сражаться не станут, слишком горды. Для них родича угробить веселее, чем лютого ворога. Али не так? Даже вонючие псы, что грызутся меж собой во дворах, перестают драться и рвут волка вместе, коль тот из леса сдуру выскочит. А мы не могем. В усобицах по самые уши увязли. Какое тут драться? Всяк норовит на себя потянуть. Нет, брат, пока все эти уличи, тиверцы, радимичи и дреговичи не поймут себя одним целым – Русью, ни хрена мы не остановим. Погляди вокруг! Ты ж не слепец… Даже волхвы бают разное! Одни кажут, что хазары враги, другие призывают жить с ними в мире, поскольку от них завсегда можно золота поиметь. Умные…
– Ну конечно. Золото они дают только тогда, когда понимают, что мы им могем крепко задницу надрать. А целовались бы с ними, так те дали бы злата. Не смогли б утянуть… Пойми ты – мы живем на ГРАНИЦЕ, вся Русь живет на границе меж Добром и Злом, все лихо на этом крае земли накатывается на Русь. И тут умирает. Это наша родовая печать, наше предназначение – хранить равновесие меж Добром и Злом…
– Да как его хранить, – не сдержался Громовник, – Когда друг друга не в силах сберечь?
– В том и беда… – устало вздохнул Жур.
Они долго ехали молча, оставляя за спиной версты пересохшей красноватой глины, выбеленное солнцем небо пылало как раскаленная печная заслонка.
– Чтоб что-то изменить, – внезапно вымолвил Громовник. – Нужно что-то делать, а не ходить хвостом за Заряном. И чем большими путями мы сможем пройти, тем больше с нас проку, тем больше людей двинется по нашим стопам. Но жизнь коротка, ты же знаешь… Нам нужен Камень, чтоб сковать для себя мечи. Тогда ничто сделанное не пропадет даром, останется в булате навечно и перейдет к тем, кто останется после нас. А где Камень мы знаем.