– Вот Черняк обрадуется, что мы его точило сперли… – невнятно буркнул Сершхан.
– Коль возьмем посадника без пожару, – отмахнулся Ратибор. – Так он и кобылу в уста поцелует от радости.
Мягкая, густо пахнущая летним солнцем солома завалила чердак по колено, насыпана для большего тепла, дело ясное, вот только в потемках ходить уж больно мешает. Витязи с трудом продрались до светлой отдушины, глядевшей на звезды полукруглым проемом, выбрались на крышу, скользя по гладким деревянным дощечкам.
– Ить леший… – шикнул стрелок оскользнувшись. – Не шарахнуться бы отсель как горшок с печи. Костей ведь не соберешь!
– Твои соберут! – уверенно улыбнулся Волк. – Кольчуга их в куче удержит.
Микулка распластался на крыше как кот перед прыжком, руки ловко обвязали камень, затянув три узла для верности.
– Подержите за кольчугу. – уже размахнувшись, глянул он вниз. – А то от броска еще шлепнусь…
Паренек взвесил в руке точило, примерился. Рука отлетела в богатырском замахе, вызывая в теле дремавшую силищу, швырнула тяжелый камень, и тот кувыркаясь в свете звезд, дугой ушел в сторону посадного терема. Через миг короткий стук возвестил об удачном броске.
– А как там грохнуло? – сморщился Ратибор. – Небось крышу прошиб.
– Крепче будет держаться. – усмехнулся Микулка.
Сершхан потянул веревку и навалившись вдвоем с Волком они обкрутили ее вокруг резного конька.
– Как струна! – похвастался певец.
Он прислушался к темноте, потом оглянулся на почти закатившуюся луну.
– Порядок! Переполоха мы не наделали, да и стемнело совсем. Чего ждать?
– Вперед! – тихо скомандовал Ратибор и первым ухватился за уходящую в кромешную тьму веревку.
– Тока не спешите! – раздался голос уже невидимого стрелка. – По одному, а то эта зараза лопнет с натуги…
Никогда еще сотня шагов не одолевалась с таким трудом. Лезть по провисшей шершавой веревке оказалось куда сложнее чем думалось – руки в кровь, глаза на выкате, грудь вздымается как синее море, а сердце ушло глубоко в пятки, мешая цепляться немеющими ногами. Особенно тяжко оказалось на второй половине пути, когда раскачивающаяся веревка круто пошла вверх, грозя скинуть отчаянного седока. Наконец дрожащие руки ухватились за край крыши и рывком закинули тело на покатую гонту.
– Ни хрена себе… Ни хрена себе… – только и шептал Ратибор, распластавшись на спасительном островке терема средь пугающего моря головокружительной высоты. – Чтоб я еще раз… Чур меня!
Позади зашуршал Волк.
– Великие Светлые Боги! – взмолился он, шкрябая ногтями по гонте. – Ну и дорожка… Думал уж все, отвоевался…
Сершхан прополз рядом без звука, только дышал тяжело, перевернулся на спину и молча уставился в мерцание звезд, ожидая копошившегося на середине пути Микулку.
– Он там что, за гвоздь зацепился? – нетерпеливо вытянул шею стрелок. – Не хватало еще чтобы грохнулся…
– Не… дож… де… тесь… – хрипло отозвался паренек, пытаясь уцепиться за край крыши.
Волк с Ратибором ухватили его за шиворот и как мешок из погреба вытянули наверх.
– Да, Ратиборушко… – запыхавшись вымолвил он. – Лучше б подземный ход поискали.
– Все, перелезли… – отвернулся стрелок. – Иного пути все равно не было. Ну что други? К бою!
Внизу мерцали десятки метавшихся в предбоевой горячке факелов, даже до крыши долетал гул толпы, взволнованной ожиданием. Изредка слышались грозные окрики старосты, изо всех сил сдерживающего праведный гнев собравшихся. Витязи как призрачные тени нырнули в раскрытую пасть отдушины, даже не скрипнув досками чердака.
– Не подпалили бы терем пока мы тут! – шепнул Сершхан.
– Черняк не даст… – без особой уверенности ответил Микулка.
Они тихонько прокрались по чердаку, ноги утопали в соломе, а головы то и дело кланялись толстым стропилам, через каждые пять шагов преграждавшим путь на уровне лба. Сколько ни прислушивались, на чердаке никого не было, значит нужно искать путь вниз и желательно неожиданный для противника.
– Через чердачный ход лезть неохота. – качнул головой Ратибор. – Неизвестно где с потолка свалимся. А то будет как у аримаспов в казарме… Может снова наверх и попробуем через окна?
– Ничем не лучше! – возразил Сершхан. – Только прежде чем прыгать в чердачный ход, дадим Волку прислушаться. Говорю вам, через окна хуже! Разом ведь в одно окно с крыши не вскочим? А тут можно и всем четверым, лишь бы ход не был узким!
Они пошарили по соломе, отыскав крышку прямо в середине чердака, походивший рядом дымоход подсказывал, что чердачный ход ведет в кухню.
– Вроде тихо… – прислушался Волк. – В кухне окон-то нет, а вся дружина наверняка стережет именно двери да окна. Ладно, я пошел…
Он тихонько напрягся, дощатая крышка поддалась и сдвинулась набок, руки ухватились за край проема и гибкое тело скрылось в освещенной печным заревом кухне. Действительно никого… Друзья слезли следом и двинулись к выходу, привычно ступая мягким высоким шагом. От кошки и то было бы больше шуму!
Ратибор остановился и аккуратно вытянул из горшка на столе приличный кусок мяса, сунул в рот, лицо придирчиво замерло.
– Дрянь а не мясо… – проглотив сплюнул он. – Жесткое как сапожная подошва. Готовили наспех…
Он вжался плечом в дверной косяк, Волк толкнул дверь и замер, а Сершхан, выхватив саблю, одним прыжком выскочил из кухни. Микулка рванулся следом, расслышав за дверью неясную возню, меч звонко покинул ножны и повлажневшая от волнения ладонь накрепко сжала ладную рукоять. Сершхан уже уложил двоих, а Микулка свистнувшим лезвием с хрустом снес голову третьему, чуть не поскользнувшись в луже парящей крови. Голова закатилась под лавку, влажно блеснув белками выпученных глаз, а тело так и осталось стоять, с шипением брызгая в потолок двумя пенными струями крови и булькая перерубленным горлом. Подскочивший Ратибор подхватил поверженного под мышки и аккуратно уложил вдоль стены, чтоб тот не грохнулся костями об пол.
– Микула, ты в ночных делах пока не привычный… – шепнул он. – Помни – за спиной не оставлять никого. Живыми, конечно. И тише… Ладно?
В этой комнате тоже не было окон, масляный светильник на столе освещал осиротевшие игральные кости.
– Эта дверь в коридор, там шесть окон. – Волк указал глазами на выход в дальней стене. – Значит должна быть дюжина самострельщиков чтоб успевать заряжать. Надо срезать всех разом, не то нижний поверх подымет тревогу, услышав возню. На каждого по три. Справимся.
Ратибор ухватил за ворот обезглавленное тело и стал с ним возле двери, на ходу задув чадный светильник. Микулка пристроился рядом, меч прижался рукоятью у пояса, поблескивая лезвием возле лица – Зарян выучил биться и в тесном пространстве. Сершхан с Волком присели на корточки у порога, один приготовил пару швыряльных ножей, другой напрягся для прыжка как тетива перед выстрелом.
– Давай, Микула! – шепнул Ратибор, с кряхтением отрывая от пола мертвое тело.
Паренек пнул дверь и безголовый дружинник вылетел в проем, схлопотав сквозь кольчугу сразу три коротких стальных стрелы, тут же дважды свистнули лезвия ножей и Сершхан пропал, выхватив саблю. Волк тоже растворился во мгле, запятнанной светом факелов за вышибленными оконцами, а Микулка застучал зубами от внезапной дрожи, предательски пронзившей тело, но взял себя в руки и ринулся следом.
Перепуганный разум не мог осмыслить происходящего, забился дрожащим клубочком в самый отдаленный уголок мозга, но тело само вспомнило боевую науку. Это страшное разделение мысли и чувства брызнуло пеной с прокушенных губ, Микулка бросился в сечу как зверь, да он ныне и был зверем – сильное тело без мысли, без памяти… Он не понимал, почему руки разят так, или эдак, удивлялся безумному ужасу в глазах погибающих супротивников, но клинок сам выбирал направление, сам отражал удары и коротко летящие стрелы. Словно безмерный ужас и столь же безмерная усталость выбросили душу из напряженного тела и теперь сами Боги управляли этим комочком плоти. Удары, увертки, кувырки и прыжки слились в безумную пляску смерти, имеющую свои, неведомые человеку законы. Глаза видели все вокруг. Казалось бы одновременный удар с двух сторон разделялся на ранний и поздний, уловив эту молниеносную череду паренек разил быстро и точно, наблюдая за собой как бы со стороны, из того дальнего уголка головы, в которую вжался скомканный разум.
И вдруг все кончилось… Никто не пытался достать тело отточенной сталью и разум снова наполнил мозг, быстро возвращая человечьи чувства, Микулка с ужасом расслышал остатки тихого злобного рыка, вырывающегося из его же полураскрытого рта. Весь коридор был буквально завален изрубленными трупами – не дюжина тут была, а по меньшей мере полторы. Но теперь все было тихо, только забрызганные чужой кровью друзья стояли у стен, пытаясь вернуть нормальное дыхание.
Паренек осторожно оглядел себя – пропитался кровью буквально насквозь, тело саднит от ударов и порезов, а кольчуга разорвана в трех местах, но насколько глубокие раны пока не понятно.
– Ну ты и бился… – шепнул Ратибор. – Рядом стоять было страшно. Зарян выучил?
– Он самый… Но было что-то еще, я и сам-то не понял.
– Словно разум выскочил из башки? Бывает… У доброго воя мозги завсегда засыпают когда не нужны. Думаешь почему люди боятся хищного зверя? Потому что им правит не разум, а сама природа и слепая безумная ярость. Нет для него ни Покона, ни правил. А человек всегда пытается биться по правилам, даже то, что на двух ногах ходит – своего рода устав. Зверю же все едино – коль надо, на четвереньках, коль припечет, то и на две лапы станет. Зубы, когти, вес тела – все становится оружием. Научишься подавлять разум, сможешь биться как зверь. Слыхал про берсерков? Нет? Ну я тебе как-нибудь расскажу.
– Так… – огляделся Сершхан, выдергивая нож из дугой изогнувшегося трупа. – Два десятка мы тут положили. Где могут быть остальные? Их ведь почти сотня была?
– Основные силы на первом поверхе. – уверенно молвил Волк. – Им два входа нужно охранять с лица, да еще один сзади. Окон там тоже больше.