– Не все… – нахмурился паренек. – Помнишь, что Черняк баял?
– Да… Вот только от тех, кто ничего не делает, ничего и не зависит. Лишь неугомонные, постоянно недовольные собой движут звездами! И другими людьми.
Они втиснулись на свободное место и Микулка удивленно поднял брови:
– Мир, видать, вообще вверх ногами обернулся… Погляди, Ратиборушко, кого уже можно в корчме узреть!
Он кивнул в сторону нахохлившегося, как вымокший воробей, перехожего калики – лоб прикрыт до бровей капюшоном драной хламиды, левая рука зажата в кулак и забинтована потемневшей от грязного пота тряпицей, а правая сжимает залитую пеной кружку. Сидит в середине лавки, значит давненько не двигался с места.
– Зря ты с такой неприязнью… – нахмурился стрелок. – У этих странных калик очень разные обеты бывают. Простым людям порой совсем не понятные. Каликами кто только не становится, да и причины, поди, у всех разные. Это князь может быть самозванным, а калика нет. Хош, сам оденься в рубище и вперед по пыльным дорогам! Вот только сил для этого может понадобится больше, чем просто мечом махать. Силы внутренней, незаметной.
– Ну все равно… Не ол же глушить, как сапожнику! Тьфу…
Ратибор не ответил, только усмехнулся страшноватой небритой мордой, да подозвал корчмаря, чтоб тот притащил что-нибудь.
Наконец друзьям удалось расчистить два места на столе, грубо распихав посуду с объедками, хотя чище от этого не стало – стол мокро и липко блестел, как деревянный мост после дождя. От моста его отличало лишь то, что под ним лягухи не квакали, да пока никто на телегах не ездил, а вот текло под ним густо. Микулка решил не выяснять что именно, просто чуть приподнял размокшие лапти.
Как только принесли мясо, Ратибор накинулся на него, словно не ел семь дней, да и Микулка старался не отставать, рвал зубами сочную печеную плоть, похрумкивал уложенными вокруг овощами. Увлекшись едой, он даже не сразу заметил пристальный взгляд, вцепившийся в них из под грязной холстины капюшона калики. А вот Ратибор почувствовал сразу, но лениво пожевывал, будто не подмечая, только тихонько пнул паренька под столом.
– Ого! – буркнул Микулка, пряча губы в кружке с пивом. – Глаз не спускает! И лицо что-то больно знакомое, хотя из-за грязи и не признать.
– Дуралей! – беззлобно ругнулся в тарелку стрелок. – Ты впрямь не узнал, что ли? Пойдем на выход! Быстро!
Он как бы лениво поднял лицо и громко выкрикнул:
– Эй, корчмарь! Я же просил молока с малиной! Долго мне ждать?
Окружающие пьяно заржали, расслышав такой заказ, сюда приходили явно за другим питьем. Но Ратибор словно и не заметил, рука подхватила принесенный хозяином кувшин за узкое горлышко, локти бесцеремонно пробили путь к выходу и засаленная тысячей рук дверь выпустила друзей под блеклое беззвездное небо. Стрелок ухватил Микулку за руку и оттащил на другую сторону улицы, теперь их, прислоненных к бревенчатой стенке, не отличить от другого люда, бродившего по ночному городу.
– Сейчас выйдет… – словно не замечая друга, шепнул Ратибор. – Наверняка ведь узнал, иначе чего глядел как сыч на мышку?
– Да кто? – попробовал все же выяснить Микулка, но тут распахнулась дверь и странный калика, ссутулив плечи, оглядел улицу.
– Мы тут! – громко позвал Ратибор, чуть выступив из тени.
Калика дернулся, будто спины коснулся злой хлыст, плечи чуть распрямились и ноги мягко ступили на голос. Он подошел вплотную, коротко оглянулся и как только тень полностью скрыла голову от посторонних глаз, скинул с лица капюшон. Грязная ткань неохотно сползла с жестких коротких волос и Микулка чуть чувств не лишился от неожиданности – на него глядело грязное, изможденное, заросшее грубой щетиной лицо повелителя половины известных земель, киевского князя Владимира.
– Остался… – все еще не веря глазам, прошептал Ратибор. – Великие Светлые Боги… Остался… Ну, теперь точно полякам конец!
9.
Ратибор хлопотал над раненным Перемыхой, а Микулка не мог отвести глаз от князя, бреющего щеки острющим ножом из запасов Волка. Владимир хмурился – одной рукой непривычно делать даже то, для чего две не нужны, но левый кулак был накрепко замотан грязной тряпицей. Ратибор поначалу пытался выяснить что там такое, но князь наотрез объяснять отказался, только злой огонь ярче запылал в грозных глазах. Было видно, что за последние три седьмицы он впервые чувствовал себя в относительной безопасности – усталость иссушила лицо, щеки провалились резкими тенями, а глаза воспаленно моргали бессонными веками. Но в этом же взгляде чувствовалась гранитная воля, о которую даже булат затупится жаркими искрами.
– За богатырями когда послали? – спросил он, отложив нож и поглаживая гладкую кожу на щеках.
– Четвертая седьмица пошла. – отозвался Ратибор. – Вот-вот явятся!
– Хорошо… – Владимир чуть прикрыл веки. – Я собрал кого смог, точнее кому доверял без остатку. А это почти вся малая дружина, точнее те, кто остались после боев. Два десятка воев, в основном желторотые гридни. Со мной же остался Претич, кое кто из бояр, да те, кому доверяет Людота, поскольку среди трудового люда тоже не все об одном кошеле думают. Но самое главное, что остался Белоян. Ему прятаться труднее всего, но когда я отказался ступить в колдовские ворота, он даже думать не стал. Остался… Вот такое у нас воинство. Теперь еще вы, а это уже сила. Когда подойдут богатыри, сможем ударить из города, а то под стенами половина наших останется… Богатыри-то больше в чистом поле мастаки!
– Надо бы твоего Претича, да и Белояна тоже, переселить сюда. – предложил стрелок. – Хватит по пустым землянкам хорониться.
Князь кивнул, соглашаясь.
– И еще… – чуть усмехнулся Ратибор. – Объявился у меня еще один богатырь сильномогучий, колдовским огнем швыряться мастак. Так колотит, что ноздри заворачиваются! Только он такой… Ты его не неволь, ладно? Просто по-людски советую. Для него воля, это как для всех божьих тварей дышать. Потому служить не станет ни за какие богатства, а вот подсобить подсобит. Русич он. До мозга костей.
– Поглядим… – уклончиво молвил князь. – Кого из богатырей покликали?
– Отправились за Муромцем, за Лешаком, за Русланом. Про Добрыню, ясное дело, не забыли.
– Мало…
– Что? – Ратибор чуть не уронил смоченный в отваре бинт. – Мало? Да мы и так чуть из порток не выскочили… Мало… Если хоть один из моих людей дойдет, уже дело будет! За двоих я спокоен, а вот третий… Малявка, из рыбарей. Это уж как Боги решат.
– Мало! – чуть громче повторил Владимир. – Этого хватит, чтоб поляков погнать, а я хочу все вражье войско оставить тут, чтоб костями можно было дороги мостить! Всех до единого! А князю ихнему, Бутияну, я еще должок отдать винен. Ладно, это наши с ним дела. Я же вам вот что скажу. Мы тут не зря ошивались, смотрели, слушали, искали самые уязвимые места. Их не много, но есть. Претич высмотрел, что поляки много надежд возлагают на свою конницу. И не зря! Сильная у них конница… Значит по ней и надо бить в первую очередь.
– А где конюшни? – быстро втянулся в беседу Микулка.
– У княжьего терема. Там где были мои. – хмуро ответил князь.
– Ну что ж… – весело сверкнул глазами Ратибор. – Засиделись мы с тобою, Микула. Пойдем, прогуляемся, ночной город посмотрим. И меч возьми, хватит прятаться! Если поймают, все равно конец, а как на рынке попасть неохота. Без меча дураком себя чувствую, честное слово.
– Ишь! – шикнул Владимир. – Они уже собрались! Погодите… Ну, что вы собираетесь делать? Конюшни подпалить? Да в такую жару больше половины города выгорит! Что еще? Коней выпустить? Так их к обеду воротят обратно. Привыкли спешить… Нет у вас нужного мышления!
– Так мы и не князья. – усмехнулся стрелок. – Говори, что надо делать. Мы ведь в Киев только прошлой ночью явились, ничего не знаем, не ведаем.
– Кто бы прибеднялся… – отмахнулся князь. – Ведь каждую дырку тут знаете! Ни одному гонцу не удалось из города вырваться, а вы мало того, что вошли в Киев, так еще успели за богатырями послать. Каждому по золотой гривне на шею! Только погодите, сяду на стол…
– Вот ты и сядь сначала, а потом уж награды раздавай. – нахмурился Ратибор.
– А меня гривна уже есть. – пожал плечами Микулка. – Мне другая награда нужна.
Владимир поднял брови, не понимая о чем речь.
– Мне надо с верховным волхвом перемолвиться. – пояснил паренек. – Жена у меня пропала, хочу узнать как вернуть.
– Перемолвишься. – пообещал князь. – А действовать начнем тогда, когда богатыри подойдут. Не раньше. Сейчас только одно дело есть – привести сюда Претича и Белояна. Они на заходном холме, в землянке. Я сам схожу, вы все равно не отыщите, да и не смогу объяснить, где искать. Глазами помню, а как языком сказать… Ладно. Ждите, я скоро.
Он тихонько скрипнул дверью, а друзья так и остались пялиться в темноту, освещенную только жарким огнем из печи. Перемыха тяжко вздыхал во сне, а без этого не понятно было бы, умер он или еще жив.
– Нельзя, чтоб купец помер… – неожиданно сказал Ратибор. – Иначе ведь все, что он хотел доказать, так без доказательства и останется. Понимаешь? Он сам доказательство своей правоты. Выступил и победил.
– Победить может и погибший. – не согласился Микулка. – А правда, она и есть правда, ее доказывать не надо, за нее можно лишь умереть.
– Тут другое дело! Он ведь не хотел отречением одну из жен обидеть, а так получается, что обидит обеих, если помрет. Каким бы героем он ни был, а жены подумают, что лучше бы он тогда прошел мимо, чем они вдовами остались. Понимаешь? Тут вроде и есть чем гордиться, а приглядишься – беда. Так же и с матерями, чьи сыны погибли в боях.
– Конечно беда… Но беда все же бывает разная. Лучше иметь живого сына, чем мертвого, но лучше иметь мертвого, чем труса. Иначе бы ни одна баба своего мужика в княжью дружину не пустила.
– Верно… А представь, что было бы, если бы матери дошли до того, чтоб не пущать сынов на ратную службу? – задумался Ратибор.