— Сердце. А, может, Зевс подсыпал ему невзначай какой-нибудь пакости. В последнее время они не ладили… Так вот, милый мой, бессмертия нет. Для нас, по крайней мере. Поэтому, потребляя в изобилии вино, я никогда не забываю об амврозии. Не знаю, что мешают туда по приказу хозяина, но эта штука продлевает жизнь.
— Может быть, он даст нам новое тело, — пробормотал Аполлон.
Дионис усмехнулся.
— А зачем, скажи на милость, ему давать тебе новое тело? Он лучше возьмет себе нового Аполлона.
Мысль была слишком здравой, чтобы пытаться ее опровергнуть. Аполлон погрустнел.
— Да ты не расстраивайся! — захохотал Дионис. — Чудак, мы переживем еще сотню поколений этих людишек. Разговор сейчас совсем о другом. Или тебя больше не интересует Афо?
— Еще как интересует! — откликнулся Аполлон. — Я хочу ее словно кобель, истекающий по сучке. Что ты еще узнал об этом многоликом мерзавце?
Дионис пригубил четвертый по счету ритон.
— По словам Пана, Афо немного поговорила с ним, а затем они отправились гулять по роще. Когда же вернулись обратно, туника Афо была испачкана зеленью, а сама она светилась подобно Эос.
— А твой Козел, случаем, не врет?
— Какой смысл? Кроме того, он доверяет мне. — Дионис ухмыльнулся. — Ведь я единственный его друг. Да неужели ты сам не заметил, что в выражении лица Афо появилось что-то новое?
— М-да, — задумчиво выдавил Аполлон. — Она стала еще прекраснее. Я думал, это из-за весны.
— Весна! — с сарказмом воскликнул Дионис. — Для нее весна круглый год! Это любовь.
Аполлон решительно отправился во дворец.
— Эй, ты куда?
— Возьму лук и отправлюсь в священную рощу. Сниму с этого умника шкуру.
— Ну-ну…
Было в тоне Диониса что-то такое, заставившее Аполлона остановиться.
— Что тебе еще известно?
— Наоборот, неизвестно, — сообщил бог веселья, внимательно разглядывая обломанный ноготь. — Пан не знает, где он живет. С тех пор он лишь однажды приходил в рощу. Афо встречается с ним где-то в другом месте.
— Вот незадача!
Дионис поднялся и подошел к Аполлону. Стало еще заметнее насколько они похожи. Боги были примерно одинакового роста и телосложения. Лицо Аполлона было красивее, Диониса — выразительней.
— Ладно, любовник-неудачник. Я подарю тебе еще одну тайну. Надеюсь ты не забудешь о моих услугах!
— Я памятлив! — заверил Аполлон. — Говори!
— Только что я говорил с Паном и тот сказал мне, что Ясон-Диомед сегодня будет во дворце. Он договорился о встрече с Громовержцем, и тот разрешил ему воспользоваться своим личным каналом связи.
— Ого! Судя по всему это важная птица. Неплохо бы посмотреть на него.
Аполлон вопросительно посмотрел на своего сообщника, тот снисходительно улыбнулся.
— Что бы ты без меня делал! Иди за мной.
Дионис убрал в ничто бочку и прочие аксессуары винопития и они вошли в полумрак дворца. По пути им встретилась тень повара Тантала. Аполлон попытался пнуть ее обутой в золотую сандалию ногой.
— Сколько тебя можно ждать, мерзавец!
Но нога провалилась в пустоту и бог света едва не растянулся, вызвав смех Диониса.
Они забрались на верхний этаж дворца. Здесь в небольшой комнатке сплетничали три нимфы, наложницы Зевса.
— Брысь, потаскушки!
Нимфы с визгом упорхнули. Дионис плотно притворил дверь, привалил ее тяжелым дубовым столом, а для верности окружил стены силовым полем небольшой мощности.
— На случай, если попытаются пробраться тени, — пояснил он свои действия.
— Они служат Зевсу? — словно невзначай, поинтересовался Аполлон.
— А кто их поймет. — Дионис поймал недоверчивый взгляд бога света и решил на этот раз быть честным. — Многие работают на меня, но я не могу поручиться, что они же не бегают с доносами к Афине или Гере. Сикофанты-любители!
Дионис поколдовал над одной из мраморных плит, после чего легко сдвинул ее. Под плитой оказалась ниша.
— Полезли. Но только веди себя тихо.
Ниша оказалась длинной каменной трубой. Кое-где ее дно испещряли небольшие, в монету размером, дырочки и тогда Аполлон слышал неясные звуки.
Наконец Дионис остановился и повернул голову.
— Мы на месте, — шепнул он и указал пальцем вниз. — Смотри.
Аполлон приставил глаз к отверстию. Под ним были личные апартаменты Громовержца. Таинственный гость уже прибыл. Он и хозяин сидели за столом друг против друга и негромко беседовали. Судя по выражению лица Зевса, разговор был не из приятных. Увидеть лицо гостя мешал пепельный шар, подвешенный под потолком.
Томительно тянулись мгновения. Аполлон уже начал терять терпение, но в этот момент таинственный гость потянулся к кубку, и его лицо на какой-то миг явилось взору Аполлона. Всего миг, но этого было вполне достаточно, чтобы бог света придушенно вскрикнул.
Напротив Зевса сидел Тесей.
Это было на веселом празднике в Аркадии. Они старались быть неузнанными. Но как трудно оставаться неузнанным тому, кого знает вся Эллада. И как трудно быть неузнанной той, чья красота сводит с ума. И все же они ухитрялись оставаться неузнанными, хотя встречные невольно провожали их взглядами, восклицая:
— Смотрите, похоже сам могучий Геракл посватался к прекрасной Елене!
А он был сильнее Геракла, его меча опасались даже боги. А она была несравнимо прекрасней вздорной красавицы из Спарты.
— Куда мы теперь?
Леонид заглянул в аквамариновые глаза своей возлюбленной.
— Туда, где солнце. И мягкая, словно шелк, трава.
— И где нет людей?
Спартиат нежно прижал прекрасную головку к своей груди и рассмеялся:
— Точно!
— Ты неисправим. — Афродита притворно вздохнула.
— Ой ли?
Красавица взглянула на своего возлюбленного и, не удержавшись, тоже рассмеялась.
— Ладно, — шепнула она. — Я знаю здесь одно прелестное местечко, где нам никто не помешает.
— Так чего же мы стоим? Вперед!
Они выбрались с запруженной разноцветной толпой площади и двинулись по кривой улочке, убегавшей вниз. Путь их лежал через кварталы ремесленников — грязные, скверно пахнущие и небезопасные ночью. Вытащив из складок легкой туники пропитанный благовониями платочек, Афродита поднесла его к носу и на всякий случай покрепче ухватилась за локоть своего могучего спутника. Из ее груди вырвался вздох облегчения, когда они вышли за крепостную стену.
— Ну и гнусные взгляды у этих мантинейцев! — вслух поделилась она волновавшей ее мыслью.
— Да? А я не заметил ничего особенного.
— Если не считать того, что каждый норовил залезть глазами под мой подол…
— Так ведь только глазами, — насмешливо протянул Леонид. Афродита взглянула на него и фыркнула.
— Конечно, тебе легко об этом рассуждать. Ведь они лезут не к тебе.
— Их отпугивает мой меч. — Афродита ответила на это невольно вышедшее двусмысленным замечание смехом — звонким и легким, как она сама. Леонид понял, о чем она подумала и сказал ту же фразу, что услышал от нее несколько мгновений назад. — Ты неисправима.
— Извини. — Она вновь наполнила воздух серебристыми веселыми колокольчиками. — Кстати, мы уже пришли.
— Здесь? — удивленно спросил Леонид, осматриваясь.
Они стояли на ровной зеленой лужайке всего в стадии от каменной скорлупы мантинейских стен.
— Да. А что, это место тебе не нравится?
Спартиат пожал могучими плечами.
— В общем местечко ничего, если не обращать внимания на то, что отсюда открывается великолепный вид на городскую стену.
— Однако прежде ты не был столь стеснительным.
— Я думал прежде всего о тебе, но если богиню это мало волнует, — Леонид снял плащ и расстелил его на траве. — Прошу!
— Ты забываешь о том, что я богиня любви, а кроме того, я не собираюсь поступать с каждым увидевшим мое тело как Афина с Тиресием.[112]
— Мне говорили, что слепота Тиресия связана совсем с другой историей, — с невинным видом заметил спартиат.
— Это уж слишком, верить в подобные нелепые байки! — выдохнула Афродита. — Тебе не кажется, что будь в этой истории хоть доля правды, я умерла бы от наслаждения?
— Ты принижаешь меня в собственных глазах! — придав лицу оскорбленное выражение, шутливо воскликнул спартиат.
— Напротив, — ответила богиня и поспешила закончить эту затянувшуюся дискуссию. Нежные, покрытые золотистым загаром руки обняли шею возлюбленного, влажноватые губы скользнули по щеке, нашли рот. Как уже бывало не раз, время вдруг замедлило свой бег, а потом и вообще перестало существовать. Устал и медленно опустился в камыши ветер, замерли на месте редкие облака, забылись во сне цветы и деревья. Лишь солнце по-прежнему посылало свои жаркие поцелуи, обволакивавшие кожу знойной пленкой.
В мире существуют лишь две вещи, способных изменить бег времени — ярость и любовная страсть. Когда эти чувства переполняют душу, время умирает, чтобы возродиться вновь уже в другой точке. Эти мгновения и есть потерянное время, о котором столь часто сожалеют моралисты. Эти и никакие другие. Но разве не стоит сладкая ярость нескольких бренных мгновений вечности; ведь она зажигает тлеющее сердце. И разве не стоит этого любовь, останавливающая время сразу для двоих.
Чувство, возникшее между богиней и героем, носило в себе черты и ярости и любви. Это была яростная любовь, которая случается всего раз в жизни, хотя возлюбленные думали иначе. Афо считала это увлечением. Серьезным увлечением, стоявшим много выше, чем обыкновенная интрижка, но все же увлечением. Леонид же полагал, что нашел женщину, которая наскучит ему не столь быстро, как остальные.
Она ошибалась, и уже было близко время, когда она должна будет понять свою ошибку. Ошибался и он, ибо повстречал не просто прекрасную женщину, он повстречал саму любовь. Любовь, в телесном облике сошедшую с олимпийских круч. Женщину, в которой воплотилась эманация любви. Не было в мире губ более сладких, чем эти, не было рук более нежных и ласковых, не было бедер столь сладострастных. И не могло быть глаз столь глубоких. Трепет охватывал душу, когда она постигала глубину этих аквамариновых глаз, затягивавших жертву в свои сети и не отпускавших уже никогда. И Леонид смотрел в эти глаза, мечтая лишь о том, чтобы вновь повторилось любовное безумие. В эти мгновения он осознавал, что действительно существует любовь, ради которой можно пожертвовать всем, за исключением лишь одного — чести. И он купался в волнах этой любви.