смехом. – Гиму хитилой пир милисис!
Магическое бормотание его противника продолжает подниматься из пространства и материи. Фигура все еще висит над ущельем, черная на фоне проблесков неба и яркой зелени…
Акхеймион хватает Мимару за руку, словно удерживая ее от необдуманного порыва.
Дым расцветает из небытия, громоздится в центре каждой впадины. В течение нескольких ударов сердца пелена скрыла превосходящего мага.
Клирик просто стоит, как и прежде, обеими ногами упираясь в сверкающее русло ручья. Его смех странен, как карканье умирающих ворон, кричащих сквозь гром.
В течение нескольких мгновений никто не делает ничего, кроме как смотрит и дышит.
Капитан в одиночестве взбирается на гребень оврага и залезает на ствол длинного поваленного дерева, которое тянется через овраг, как рухнувшая храмовая колонна. Одинокий луч солнца освещает его и изодранные остатки его одежды. Свет играет вмятинами на его щите и доспехах.
– Вспороть наши тюки?! – рычит он в извилистые глубины леса. – Наши тюки?
Сарл принимается хихикать, достаточно громко, чтобы начать плеваться мокротой.
Лорд Косотер поворачивается и окидывает окружающую тьму сверхъестественно яростным взглядом.
– Я выколю тебе глаза! – ревет он. – Выпотрошу твое нутро! Выбью рвоту из твоих зубов!
Мимара оказывается на коленях рядом с Сутадрой – она сама не знает, как это получилось. Кианец свернулся калачиком на боку, и его шипящее дыхание перешло в хрюканье. Он прижимает израненные руки к щеке, по обе стороны от вонзившейся в нее стрелы.
Они с Сутадрой уже несколько недель живут бок о бок на тропе, но почти не обмениваются взглядами и не обменялись ни единым словом. Как такое могло случиться? Как могла эта жизнь, тающая рядом ней, быть всего лишь декорацией на один миг и… и…
– Пожалуйста… пожалуйста, – бормочет она. – Скажи мне, что делать…
Язычник-скальпер впивается в нее глазами – взглядом абсурдной настойчивости. Он что-то бормочет, но изо рта у него вместо слов выплескивается одна лишь кровь. Вся его козлиная бородка, которая со времен Кил-Ауджаса превратилась в густую бороду, перепачкана ею.
– Каменные Ведьмы, – слышит она объяснения Галиана Акхеймиону. – Разбойники. Скальперская артель, которая охотится сама по себе. Думаю, они увидели, что нас так мало, и решили, что мы – низко висящие фрукты. – Кривой смешок.
– Да, – говорит Поквас. – Волшебные фрукты.
Беспомощно протянув руки, Мимара смотрит на умирающего странника. «Зачем ты это делаешь? – кричит в ней что-то. – Он умирает. Ничего не поделаешь! Почему…»
Око Судии открывается.
– Но всех ли мы видели? – спрашивает старый волшебник.
– Все может быть, – отвечает Галиан. – Никто не знает, что они делают в зимние месяцы, куда уходят. Они могут быть в отчаянии.
И она узнает, что значит заглянуть в моральный итог человеческой жизни. Сутадра…
Сут, как называли его другие.
Вы можете легко сосчитать синяки на вашем сердце, но подсчитать грехи – гораздо более сложный вопрос. Люди вечно все забывают ради своей выгоды. Они оставляют это реальному миру, чтобы помнить, и Той Стороне, чтобы она призвала их к суровому ответу. «Сто небес, – как писал знаменитый Протат, – за тысячу адов».
Она видит все это: интуицию, скрытую в морщинистой архитектуре его кожи, косящие глаза, порезы на костяшках пальцев. Грех и искупление, написанные на языке сломанной жизни. Оплошности, лицемерие, ошибки, тысячи накопившихся эпизодов мелкой зависти и бесчисленных мелких эгоистических поступков. Жена, ударенная в первую брачную ночь. Сын, которым пренебрегли из-за презрения к слабости. Брошенная любовница. И под этими язвами она видит черную опухоль гораздо более страшных преступлений – преступлений, которые нельзя ни отрицать, ни простить. Деревень, сожженных из-за подозрений в мошенничестве. Резни невиновных.
Но она также видит чистую кожу героизма и самопожертвования. Белизну преданности. Золото безусловной любви. Блеск верности и умения промолчать. Высокую синеву неукротимой силы.
Она понимает, что Сутадра – хороший человек, но сломленный, человек, вынужденный снова и снова бросать свои сомнения на неприступные стены обстоятельств. Именно вынужденный. Человек, который ошибался ради безумной и непреодолимой цели. Человек, осажденный со всех сторон историей…
Раскаяние. Вот что им движет. Именно это и привело его к скальперам. Желание пострадать за свои грехи…
И она любит его – этого немого странника! Нельзя видеть так много, как видит она, и не чувствовать любви. Она любит его так, как надо любить человека с таким трагическим прошлым. Она знает это, как знает мужчину любовница или жена.
Она знает, что он проклят.
Он брыкается в грязи ручья, пристально смотрит невидящими глазами. Он молча, по-рыбьи, открывает рот, и она замечает еще одну стрелу, вонзившуюся ему в горло. У него вырывается тихий крик, какой можно было бы ожидать от умирающего ребенка или собаки.
– Тссс… – бормочет она горящими губами, не переставая плакать. – Рай, – лжет она. – Рай ждет тебя…
Но на них упала тень, еще более темный мрак. Капитан – Мимара знает это еще до того, как видит его. Даже когда она поворачивает лицо вверх, Око Судии закрывается, но она все еще видит закатившиеся, угольно-оранжевые глаза, злобно глядящие с обугленного лица…
Лорд Косотер поднимает сапог и ударяет по стреле сверху вниз. Дерево лопается в плоти. Тело Сутадры дергается, трепещет, как нить на ветру.
– Ты сгниешь там, где упал, – говорит капитан со странной и угрожающей решимостью.
Мимара не может дышать. В уходе кианца есть какая-то мягкость, ощущение огня, переходящего в пыльную золу. Она поднимает онемевшие пальцы, чтобы стереть отпечаток ботинка с носа и бороды мертвеца, но не может заставить себя прикоснуться к его посеревшей коже.
– Слабость! – кричит капитан на остальных. – Каменные Ведьмы ударили, потому что почуяли нашу слабость! Не надо больше! Хватит валяться в грязи! Больше никаких бабских сожалений! Это Тропа!
– Тропа троп! – вскрикивает Сарл, хихикая.
– А я – правило правил, – скрежещет капитан.
Ксонгис изменил курс, уводя их от Каменных Ведьм и тех мест, куда те сбежали. Они оставили Сутадру позади, растянувшегося в грязи, со сломанной стрелой, которая торчала из его опухшего лица, как выставленный большой палец. Где падал скальпер, там и лежал скальпер – таково было правило. Вскоре циклопические стволы окутали его темнотой.
Сутадра всегда был загадкой для Акхеймиона – и для остальных, насколько он мог судить. Галиан иногда делал вид, что спрашивает мнение кианца, а затем принимал его молчание за доказательство согласия. «Видите! – каркал он, вызывая смех у остальных. – Даже Сут это знает!
Теперь так же, как Сут, вели себя некоторые другие скальперы. Они замкнулись в себе, заложили кирпичом уши и рты, а в оставшиеся дни разговаривали только глазами – пока и взгляд их не стал непроницаемым. Многие, можно было поспорить, держали в своих сердцах хаос, по-женски пронзительный. Но поскольку невежество непоколебимо, они тоже казались непоколебимыми, невозмутимыми. Такова сила молчания. Насколько было известно Акхеймиону, Сутадра был не более чем слабовольным глупцом, сварливым трусом, скрывающимся за ширмой бесстрастного поведения.
Но маг всегда будет помнить его сильным.
Однако ничто из этого не объясняло реакцию Мимары. Ее слезы. Ее последующее молчание. После катастрофы в шахтах Кил-Ауджаса Друз полагал, что она будет невосприимчива к страху и насилию. Он попытался ее успокоить, но она просто отвернулась, моргая.
Поэтому он некоторое время шел рядом с Галианом и Поквасом, расспрашивая их о Каменных Ведьмах. Эти бандиты бродили по Космам уже около пяти лет – достаточно долго, чтобы стать бичом Длинной стороны. Поквас ненавидел их абсолютной ненавистью: охотиться на своих было, очевидно, оскорблением для зеумца. А Галиан смотрел на них с тем же презрением, с каким относился ко всему на свете. «Чтобы сделать то, что они делают, нужно быть таким же черным, как твоя шкура!» – крикнул он в какой-то момент, очевидно, пытаясь приманить своего высокого друга.
Акхеймион был склонен согласиться с ним. Охота на шранков – это одно. Охота на людей, которые охотились на шранков, нечто совершенно иное.
Они рассказали ему историю капитана Каменных Ведьм Пафараса, ученика школы Мисунсай, который напал на Клирика. По слухам, он был печально известным нарушителем, тем, кто потерпел неудачу, пытаясь ускорить свои магические контракты: смертный грех для школы наемников. Его загнали в дебри более десяти лет назад.
– Он был первым, кто польстился на Награду, – объяснил Галиан. – Напыщенный. Один из тех дураков, которые переворачивают мир с ног на голову, когда оказываются в конце очереди. Высокомерен до смешного. Говорят, его объявили вне закона за то, что он сжег имперскую таможню в одном из старых лагерей.
Так появились на свет Каменные Ведьмы. Скальперские отряды всегда исчезали в глуши, поглощенные ею, словно их никогда и не было.
– Это на них – чоп-чоп-чоп – напали голые, – сказал Поквас. – Бегущие всегда умирают.
Но Каменные Ведьмы неизменно оставляли живых, и поэтому слухи об их зверствах распространялись и множились.
– Стали более знаменитыми, чем Шкуродеры, – весело сказал Галиан. – Единственными и неповторимыми.
Акхеймион несколько раз украдкой поглядывал на Мимару, все еще озадаченный ее пустым лицом и рассеянной походкой. Неужели она каким-то образом сблизилась с Сутадрой без его ведома?
– Он умер той смертью, которая была ему уготована, – сказал колдун, вернувшись к ней. – Сутадра… – добавил он в ответ на ее острый взгляд.
– Но почему? Почему ты так говоришь? – Ее глаза заблестели от защитных слез.
Старый волшебник почесал бороду и сглотнул, напомнив себе, что надо быть осторожнее, что он говорит с Мимарой.
– Я думал, ты оплакиваешь его потерю.